Спаситель - Ю Несбё

Харри ждал продолжения.

— И ему хотелось, чтобы я стал вратарем в команде Стейнхьера. Когда я был маленький, он вечно щелкал меня меж глаз. Вот так. Закаливал, чтобы я не боялся мяча. Отец Яшина наверняка поступал так же. Если я не моргал, получал сахарок.

После этих слов в комнате воцарилась полная тишина.

— Фуфло травишь, — сказал Харри.

— Не-а. Коричневый такой, вкусный.

— Я про щелчки. Это правда?

— Само собой. Он постоянно раздавал мне щелбаны. За обедом, и у телевизора, и даже когда ко мне приходили ребята. В конце концов я начал сам себя щелкать. Написал «Яшин» на всех своих школьных сумках, вырезал на парте. До сих пор, если на компьютере или еще где нужен пароль, я использую слово «Яшин». Хотя знаю, что отец мной манипулировал. Понимаешь?

— Нет. Помогли щелбаны-то?

— Мяча я не боюсь.

— Значит, ты…

— Нет. Как выяснилось, футбольным талантом я не обладаю.

Харри прищемил пальцами верхнюю губу.

— Что-нибудь нашел на снимках? — спросил Халворсен.

— Нет, пока ты щелкаешь да разглагольствуешь.

Халворсен медленно покачал головой.

— Мы вроде собирались в штаб-квартиру Армии спасения?

— Вот закончу, тогда и поедем! Халворсен?

— Да?

— Тебе непременно надо так… пыхтеть?

Халворсен захлопнул рот и задержал дыхание. Харри быстро взглянул на него и опять уткнулся в снимки. Халворсену почудилось, что он слегка улыбнулся. Хотя он бы не поручился. Улыбка вмиг исчезла, меж бровей инспектора залегла глубокая складка.

— Поди-ка сюда, взгляни, Халворсен.

Халворсен подошел. Перед Харри лежало два снимка, на обоих — публика на Эгерторг.

— Видишь вот тут, сбоку, парня в шапке, с шейным платком? — Харри показал на зернистое лицо. — Как бы там ни было, он стоит прямо перед Робертом Карлсеном, сбоку от музыкантов, так?

— Ну…

— А теперь смотри сюда. Вот. Та же шапка, та же косынка, но стоит он посередине, прямо напротив музыкантов.

— И что тут особенного? Протолкался в середину, чтоб лучше видеть и слышать.

— А если все было в обратном порядке?

Халворсен не ответил, и Харри продолжил:

— Никто не станет менять место в центре на боковое, чтоб динамик орал в ухо, а группу было не видно. Разве только для этого есть причина.

— Ты имеешь в виду — выстрел?

— Прекрати треп.

— Ладно. Но ведь ты не знаешь, какой снимок сделан раньше. Спорим, он продвинулся в середину.

— На сколько спорим?

— На две сотни.

— Идет. Взгляни на свет под фонарем на обеих фотографиях. — Харри протянул Халворсену лупу. — Замечаешь разницу?

Халворсен медленно кивнул.

— Снег, — сказал Харри. — На снимке, где он сбоку, идет снег. А кончился снегопад только ночью. Значит, этот снимок сделан последним. Надо позвонить Ведлогу в «Дагбладет». Если камера была цифровая, с часами, возможно, мы узнаем точное время, когда был сделан снимок.

Ханс Ведлог из «Дагбладет» по-прежнему предпочитал зеркалки и кассеты с пленкой. Поэтому, к разочарованию инспектора Холе, точное время съемки он назвать не мог.

— Ладно, — сказал Харри. — А позавчера вы снимали во время концерта?

— Да, мы с Рёдбергом, вся музыка — наша.

— Раз вы пользуетесь пленкой, кадры с публикой у вас, наверно, сохранились?

— Конечно. Снимай я цифровой камерой, давно бы их стер.

— Так я и думал. А еще думал попросить вас об одной услуге.

— Да?

— Можете просмотреть позавчерашние кадры, нет ли там парня в вязаной островерхой шапке и черной штормовке. С косынкой на шее. У нас есть одна ваша фотография, где он присутствует. Халворсен отсканирует и перешлет вам, если у вас компьютер под рукой.

Харри услышал, что Ведлог медлит в нерешительности.

— Снимки я, разумеется, прислать могу, но проверять вообще-то задача полиции, а мне, репортеру, не больно-то охота с этим валандаться.

— Мы в цейтноте, понимаете? Ну так как? Переслать вам фото, где указан человек, которого ищет полиция, или нет?

— Это что же, означает, нам позволено использовать сей факт?

— Угу

Голос у Ведлога здорово оживился:

— Я сейчас в лаборатории, так что могу сразу же и проверить. Кадров с публикой полно, стало быть, надежда есть. Пять минут.

Халворсен отсканировал и отправил снимок, а Харри сидел, в ожидании барабаня пальцами по столу.

— Почему ты уверен, что он был там накануне вечером? — спросил Халворсен.

— Ни в чем я не уверен. Но если Беата права и он профи, то наверняка предпринял рекогносцировку, причем в такое время, когда условия примерно совпадают с запланированным моментом убийства. А накануне вечером тоже был концерт.

Пять минут миновали. Но телефон зазвонил только через одиннадцать.

— Ведлог. Извините. Ни шерстяной шапки, ни черной штормовки, ни косынки на шее.

— Черт! — громко и отчетливо воскликнул Харри.

— Сожалею. Переслать вам, чтоб вы сами посмотрели? В тот вечер я направил один софит на публику, там лица видны лучше.

Харри колебался. Время надо использовать с предельной эффективностью, особенно сейчас, в критические первые сутки.

— Пришлите, потом посмотрим, — сказал Харри и, собираясь продиктовать Ведлогу свой электронный адрес, добавил: — Кстати, переправьте эти кадры заодно и Лённ в криминалистический отдел. У нее особенная память на лица, может, она что заметит. — Он дал Ведлогу оба адреса. — Но завтра в газете обо мне ни слова, ладно?

— Само собой, «анонимный источник в полиции». Приятно иметь с вами дело.

Харри положил трубку, посмотрел на изумленного Халворсена:

— О'кей, Младший. Едем в штаб-квартиру Армии спасения.

Халворсен оглянулся на Харри. Инспектор нетерпеливо переминался с ноги на ногу, разглядывая доску объявлений с анонсами приезжих проповедников, расписанием репетиций хора и графиком дежурств. Но вот седовласая женщина в форме закончила телефонный разговор и с улыбкой повернулась к ним.

Харри коротко и быстро изложил суть дела, она согласно кивнула, будто ожидала их визита, и объяснила, куда идти.

Пока дожидались лифта, оба молчали, но Халворсен заметил бисеринки пота на лбу инспектора. Он знал, что Харри недолюбливает лифт. Выйдя из кабинки на пятом этаже, Халворсен чуть не бегом двинулся следом за Харри по желтому коридору, в конце которого виднелась открытая дверь. Харри остановился так резко, что Халворсен едва не налетел на него.

— Привет, — сказал Харри.

— Привет, — отозвался женский голос. — Опять вы?

Высоченная фигура Харри заслоняла дверной проем, и Халворсен не видел, к кем он разговаривает, но отметил, что тон голоса изменился.

— Совершенно верно. Командир на месте?

— Да. Он ждет вас. Заходите.

Следом за Харри Халворсен прошел через маленькую приемную и успел кивнуть миниатюрной девушке за письменным столом. Стены в командирском кабинете были увешаны деревянными щитами, масками и копьями. На заставленных книгами полках стояли деревянные статуэтки и фотографии, изображавшие, как решил Халворсен, семью командира.

— Спасибо, что так быстро нашли для нас время, Экхофф, — сказал Харри. — Это — полицейский Халворсен.

— Трагическая история. — Экхофф стоял за столом, жестом предлагая им сесть в кресла. — Пресса одолевает нас целый день. Рассказывайте, что вам удалось выяснить.

Харри и Халворсен переглянулись.

— До поры до времени мы предпочитаем не вдаваться в подробности, Экхофф.

Брови командира грозно нахмурились, Халворсен беззвучно вздохнул и приготовился к очередной ожесточенной перепалке. Но лицо командира вновь разгладилось.

— Простите, Холе. Привычка. Сидя в кресле начальника, порой забываешь, что не все обязаны давать отчет. Чем могу служить?

— Коротко говоря, хотелось бы узнать ваши соображения насчет возможных мотивов случившегося.

— Что ж, я, конечно, думал об этом. И затрудняюсь назвать какую-либо причину. Роберт был сорвиголова, но парень хороший. Хотя совершенно не такой, как его брат.

— Юн не хороший?

— Не сорвиголова.

— И в каких же беспорядках Роберт был замешан?

— Замешан? Я ничего такого в виду не имел. Просто жил Роберт как-то сумбурно, не то что Юн. Я ведь хорошо знал их отца. Юсеф Карлсен был одним из лучших наших офицеров. Но утратил веру.

— Вы говорили, это долгая история. Можно услышать краткую версию?

— Хороший вопрос. — Командир тяжело вздохнул, посмотрел в окно. — Юсеф работал в Китае во время наводнения. Там мало кто слышал о Господе, а люди мерли как мухи. Согласно Юсефову толкованию Библии, все те, кто не принял Иисуса, не обретут спасения, будут гореть в аду. Они работали в провинции Хунань, распределяли лекарства. Из-за наводнения повсюду плавали гадюки Рассела, кусали людей. Хотя Юсеф и его команда имели хороший запас сыворотки, они, как правило, опаздывали, потому что яд этой гадюки быстро разрушает стенки кровеносных сосудов, отчего у укушенных начинается кровотечение из глаз, ушей и прочих телесных отверстий и в течение одного-двух часов они умирают. Я сам видел действие такого яда, когда был миссионером в Танзании и сталкивался с жертвами укусов древесных гадюк. Жуткое зрелище. — На миг Экхофф закрыл глаза. — Короче говоря, Юсеф с медсестрой давали пенициллин двум близнецам, которые хворали воспалением легких. И тут вошел их отец, в воде на рисовом поле его только что укусила гадюка Рассела. У Юсефа Карлсена была с собой одна ампула сыворотки, и он велел медсестре сделать пострадавшему укол. А сам тем временем вышел по нужде, потому что, как и все, мучился поносом и спазмами желудка. Он присел в воде на корточки, и тут гадюка укусила его в яички, он упал навзничь и так закричал, что все поняли, что произошло. Когда он вернулся в дом, медсестра сказала, что язычник китаец не позволяет ей ввести сыворотку. Раз уж так случилось и Юсеф тоже укушен, он хочет, чтобы укол сделали Юсефу. Ведь, коли Юсеф останется в живых, он спасет еще многих детей, а сам он всего-навсего крестьянин, у которого теперь и хозяйства не осталось. — Экхофф вздохнул. — Юсеф рассказывал мне, что от ужаса даже не подумал отказаться от предложения и позволил медсестре ввести ему сыворотку. А потом заплакал, и китаец-крестьянин пытался его утешить. В конце концов Юсеф взял себя в руки и попросил медсестру спросить у язычника, слышал ли он об Иисусе, но она не успела, штаны крестьянина окрасились кровью, и через секунду он умер.