Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Он прижался губами к ее лбу:

– На несколько месяцев.

Она села, подтянула колени к груди.

– Мне давно надо быть в море. Ветер уже задул с юга.

– Когда ты уплываешь? – У Георгины перехватило горло.

– Завтра.

Ее губы молча сложились в слово завтра.

Он выпрямился и скользнул пальцами по желобку ее позвоночника. Мурашки пробежали по ее коже.

– Я больше не могу откладывать. Люди на островах ждут, что я выкуплю у них товары. А я живу тем, что потом перепродаю их с выгодой для себя.

Георгина кивнула. Да, она знала это; даянг, малайское слово, обозначавшее торговлю, было синонимом поездки, но все равно на душе у нее было пасмурно.

– Я вернусь – самое позднее, когда ветер сменится на восточный.

Она снова кивнула и повесила голову.

Рахарио придвинулся к ней ближе и обнял за плечи, приподнял ей подбородок и повернул ее лицо к себе. Глаза его смотрели серьезно, с блеском, полным надежды.

– Ты будешь ждать меня, Нилам?

– Я буду ждать тебя вечно, – прошептала она.

5

Чистейшей лазурью светилось утреннее небо, лучась так, что краски моря по сравнению с ним поблекли до цвета нефрита и лаванды. Веселые облачные гряды скучивались на горизонте, и прозрачный воздух еще не затуманился тяжелой полуденной дымкой.

– Сегодня было уже совсем хорошо, – похвалил Пол Бигелоу, еще небритый к этому раннему часу. Он упруго спрыгнул со своего гнедого мерина, чтобы помочь Георгине спуститься из седла ее буланой кобылы. Он крепко подхватил ее, крепким был и его запах, как пахнет тяжелая пашня и теплый мех животного. – Вы делаете большие успехи!

Яти проехал на своем пони чуть дальше по берегу, соскользнул с его спины и присел на корточки, от души зевая и праздно глядя в морскую даль.

Пол Бигелоу сдержал слово и не отставал от нее до тех пор, пока Георгина не сдалась и не стала раз за разом принимать его приглашения. Он был хороший наездник, держался в седле уверенно и двигался с конем слаженно, в сапогах и узких жокейских брюках, подчеркивающих его сильные бедренные мышцы, в вырезе расстегнутой рубашки проглядывало золотое руно.

Смеясь, Георгина завела за уши выбившиеся пряди и рукавом платья отерла потное лицо.

– Моей страстью это все равно не станет!

Хлопчатобумажная ткань цвета мальвы прилипла к ее коже, хотя воздух был еще приятно легким, а над побережьем дул сильный бриз; ей стоило труда сохранять в седле равновесие, и напряжение в мускулах отпустило не сразу.

– Это и не должно становиться страстью, – спокойно объяснил Пол Бигелоу. – С меня будет довольно и того, чтоб для вас это не было мукой, а когда-нибудь, глядишь, вы начнете получать от этого удовольствие.

Он занялся своим седлом.

– Я уже получаю удовольствие от наших утренних выездов. – Георгина застенчиво отвернулась.

– Может быть, куда-нибудь сходим вместе?

Георгина вскинула голову.

– С разрешения мистера Финдли, конечно, – быстро добавил Пол Бигелоу.

Георгина вспомнила чаепития у тети Стеллы, вечерние посиделки на улице Королевского Полумесяца. Игру на ловкость, правила которой ей объясняли, но играть она так и не научилась. В этой игре она более чем отчетливо поняла, что провела свое детство совсем в другом мире, который всегда запаздывал на один такт или опережал на один вдох. От нее чаще всего ускользал подтекст того, что говорилось вслух, и временами она не могла подобрать верные слова, как будто говорила с собеседниками на разных языках.

Она пожала плечами.

– Только не говорите, что выходы в свет ничего для вас не значат! – воскликнул Пол Бигелоу с наигранной строгостью и засмеялся. – Вы так молоды, вы должны танцевать ночи напролет!

– У меня нет особенного таланта к танцам. – Георгина опустила голову и зарылась цыпочками в песок. За отсутствием сапог для верховой езды она поначалу надевала более-менее удобные для этих выездов башмаки, но после того как Яти то и дело приходилось поворачивать назад и подбирать потерянный башмак, она стала садиться в седло босиком. – Боюсь, у меня вообще ни к чему нет таланта.

По сравнению с Мэйси, которая превосходно играла на фортепьяно, с воодушевлением рисовала и создавала из разноцветной пряжи маленькие произведения искусства, навыки Георгины можно было назвать очень скромными; может быть, оттого, что она приступила к ним не сызмала, а может быть, оттого, что ей недоставало увлечения этим.

– Даже если и так! – решительно воскликнул Пол Бигелоу, и это вызвало у Георгины улыбку. – Полгорода гадает, в чем дело, почему мисс Финдли уже полгода здесь, но ее еще никто ни разу не видел. Уж не страдает ли она какой-нибудь таинственной болезнью, может, она косолапая, может, у нее на лице красное родимое пятно или еще что. А некоторые полагают, что вы вообще привидение, которое блуждает по Л’Эспуару.

Взглянув на него искоса, она поняла, что он шутит, и засмеялась. В конце концов она каждое воскресенье сидит с отцом и Полом Бигелоу на одной скамье в церкви Сент-Андруса и не раз подавала руку джентльменам и тем немногим дамам, с кем после богослужения оба мужчины обменивались несколькими словами. Например, с губернатором Баттеруортом и его статной супругой или доктором Оксли и его женой Люси с их четырьмя детьми, старшая из которых – Изабелла – была всего на три года младше Георгины. Доктор всегда оглядывал ее задумчивым и меланхоличным взглядом, поскольку помнил Георгину новорожденной, а Жозефину Финдли провожал в последний путь. Мистер Гатри из Гатри и Ко или мистер Литл, который возглавлял маленький универмаг Литл, Курзетье и Ко на торговой улице и многие товары закупал у Финдли и Буассело.

– Надеюсь, вам известно, какое горькое разочарование вы готовите множеству холостяков Сингапура. Они извелись в мечтах однажды увидеть красивую юную леди лицом к лицу, а то и поухаживать за ней. При этом я упиваюсь их завистью, что обладаю привилегией жить с вами под одной крышей.

Георгина щурилась на солнце и прилагала усилия к тому, чтобы подавить внезапно вспыхнувшую улыбку. Если ее отец и попросил своего квартиранта подыскать себе другое жилье, до сих пор ничто не указывало на то, что Пол Бигелоу собирается повернуться к Л’Эспуару спиной. Он по-прежнему занимал две комнаты с отдельной ванной и ходил по дому как по своему собственному, озаряя его хорошим настроением и часто смеша Георгину шутками.

– Не подумать ли вам о том, чтобы выйти куда-нибудь хотя бы со мной?

Георгина кивнула:

– Я подумаю.

– Хорошо. Я рад, – сказал он, как будто она уже согласилась.

Его глаза, голубые, как небо над ними, сияли, когда он повернулся к своему мерину, оглаживая его бока.