Архитектура Петербурга середины XIX века - Андрей Пунин

Пролеты одноэтажных корпусов промышленных зданий начиная с 1830-х годов стали перекрывать не только деревянными, но и железными стропильными фермами. В середине XIX века железные фермы — более долговечные и надежные в противопожарном отношении — стали быстро вытеснять деревянные фермы старых типов. Железные покрытия применялись и на предприятиях легкой промышленности, но особенно распространены были на сталелитейных, металлообрабатывающих и механических заводах, где они нередко выполнялись силами самих предприятий.

Среди производственных зданий с металлическими покрытиями, возведенных во второй трети XIX века, следует особо отметить большой судостроительный эллинг Нового Адмиралтейства, построенный в 1833–1838 годах у самого берега Невы, немного западнее Ново-Адмиралтейского канала. Его стены были сложены из кирпича, а пролет между ними, равный 26 метрам, был перекрыт железными решетчатыми арками. Это здание открыло новый этап в развитии конструкций промышленных зданий с большими пролетами. Сооружение, отличавшееся высоким для своего времени техническим совершенством, исправно прослужило почти 120 лет и было разобрано только в 1950 году.

Начало применения каркасных систем в архитектуре гражданских зданий

Применение несущих металлических колонн и балок, успешно начавшееся в промышленной архитектуре, привело к формированию качественно новой конструктивной системы — каркасной. Блестяще освоенная в промышленных зданиях, она стала постепенно проникать и в гражданскую архитектуру — сначала в виде отдельных элементов и конструктивно-планировочных узлов, а затем и в виде целостных композиционных решений.

В 1820-1830-х годах стали распространяться столь полезные в сыром петербургском климате металлические «зонтики» — навесы над подъездами. Они поддерживались либо железными или чугунными кронштейнами, либо чугунными колонками. Пропорции этих колонок имели уже совершенно иной характер — не отвечающий художественным нормам классицизма, но зато их очертания (в отличие от внешне массивных колонн Московских ворот, выдержанных в канонах дорического ордера) гораздо более откровенно и реалистически выявляли технические свойства чугуна, его высокую прочность.

В числе наиболее ранних примеров использования таких тонких чугунных колонн «неклассических» очертаний можно назвать металлический навес (так называемую «палатку») над крыльцом Павловского дворца, ведущим в Собственный садик: она была создана архитектором К. И. Росси в 1820-х годах. Позднее, начиная с 1830-х годов, подобные навесы появились перед подъездами многих домов Петербурга и стали характерной чертой облика его улиц. К сожалению, впоследствии большинство из этих «зонтиков» исчезло, но представление о них дают некоторые сохранившиеся образцы. Один из самых старых — «зонтик» над подъездом особняка Э. Д. Нарышкина на Сергиевской улице (улице Чайковского, 7), перестроенного и расширенного архитектором Г. А. Боссе в начале 1840-х годов (проект здания был разработан в 1841 году). Интересен «зонтик» с фонарями, закрепленными на консолях, расположенный у восточного подъезда здания Старого Эрмитажа на набережной Невы, вблизи угла Зимней канавки: он был сооружен в 1850-х годах при реконструкции здания, осуществленной архитектором А. И. Штакеншнейдером. Изготовленный по его же проекту металлический «зонтик» более сложной композиции, включающий перильные ограждения и осветительные фонари-торшеры, сохранился перед подъездом Ново-Михайловского дворца на Дворцовой набережной, 18.

В первой четверти XIX века передовые западноевропейские архитекторы Джон Нэш, Карл Шинкель и другие стали все смелее использовать тонкие чугунные колонны в интерьерах дворцовых помещений, при этом в их тонких, стройных очертаниях высокая прочность чугуна выявлялась со всей откровенностью.

Первым в России зданием общественного назначения, в котором были применены внутренние несущие чугунные колонны, образующие подобие ярусного каркаса, было уже упоминавшееся здание кирхи Святого Петра на Невском проспекте, построенное в 1833–1838 годах архитектором А. П. Брюлловым. Церковь была перекрыта кирпичными сводами, опирающимися на кирпичные столбы. В ее боковых пролетах (нефах) были устроены боковые трехъярусные балконы — так называемые эмпоры, которые поддерживались тонкими чугунными колоннами — по две колонны в пролете между кирпичными столбами. Эти колонны в натуре не сохранились, так как интерьер церкви впоследствии был переделан. Но они хорошо видны и на проектном чертеже (он был утвержден в июле 1833 года)[123], изображающем продольный разрез здания, и на рисунке ее интерьера, исполненном в начале 1840-х годов.

Колонны и опирающиеся на них балки образовали пространственную систему, которую можно рассматривать как прототип многоярусного каркаса. Новаторское конструктивное решение боковых эмпор, стройные очертания чугунных колонн внесли в интерьер здания совершенно новые черты, не свойственные старым историческим стилям, но зато правдиво отражающие технические особенности металла.

Эти примеры свидетельствовали о том, что металлическая каркасно-стеновая система, родившаяся в промышленной архитектуре и быстро доказавшая свою рациональность, стала проникать и в гражданскую архитектуру, активно вмешиваясь в процесс формирования новых художественно-стилистических закономерностей в тот период, когда классицизм стал вытесняться эклектикой. И хотя число таких построек поначалу было невелико, тем не менее их место в истории архитектуры оказалось весьма значительным: они стали своего рода вехами на пути формирования того нового — «железного» стиля, который в конце XIX-начале XX века во многом определил характер архитектуры и ее стилистику.

Апология металлических конструкций в теоретических воззрениях

К 1830-м годам относятся и первые попытки теоретически осмыслить эстетическое значение широкого внедрения металлических конструкций. Одна из них принадлежит не архитектору, а писателю. Н. В. Гоголь в статье «Об архитектуре нынешнего времени» писал:

«В нашем веке есть такие приобретения и такие новые, совершенно ему принадлежащие стихии, из которых бездну можно заимствовать никогда прежде не воздвигаемых зданий. Возьмем, например, те висящие украшения, которые начали появляться недавно. Покамест висящая архитектура только показывается еще в ложах, балконах и небольших мостиках. Но если целые этажи повиснут, если перекинутся смелые арки, если массы вместо тяжелых колонн очутятся на сквозных чугунных подпорах, если дом обвесится снизу доверху балконами с узорными чугунными перилами и от них висящие чугунные украшения, в тысячах разнообразных видов, облекут его своею легкой сетью, и он будет глядеть сквозь них, как сквозь прозрачный вуаль, когда эти чугунные сквозные украшения, обвитые около круглой прекрасной башни, полетят вместе с нею на небо — какую легкость, какую эстетическую воздушность приобретут тогда дома наши!»[124].

Завершая свою статью восторженным призывом к «воздушности» архитектуры, основанной на широком и смелом использовании свойств металла, Гоголь тем самым как бы бросал вызов канонам классицизма — канонам устаревшим, не способным откликнуться на новые явления в области строительной техники.

Интересной иллюстрацией становления новых рационалистических архитектурных воззрений являются заметки о состоянии архитектуры в ряде стран Западной Европы, опубликованные в 1838 году в «Журнале Министерства путей сообщения» инженером М. С. Волковым. Отмечая большие достижения английских строителей в использовании чугуна и железа, Волков писал, что «здания, построенные англичанами, отличаются своею красотою», которая «происходит естественным образом от того, что все части здания имеют измерения, соответствующие действующим в них силам, и всякая из них расположена лучшим образом для удовлетворения условиям цели сооружения». Особенно высоко оценил Волков творчество выдающегося архитектора-новатора К. Шинкеля: «Первенство в практических сведениях строительного искусства в Пруссии принадлежит теперь архитектору г. Шинкелю. Он отлично хорошо изучил свойства материалов. Здания его, как, например, Строительная Академия в Берлине, принимают формы и украшения, сообразные со свойствами употребляемого материала. Это условие, на которое до сих пор обращали мало внимания, поставит искусство на стезю новых успехов»[125].