Тринадцать способов умереть - Валерий Рощин

Капитан, поправил грязную повязку, накрепко фиксировавшую на торсе левую руку и, шагнул к чеченцу…

– Слышь, гамадрил, дай-ка закурить, – молвил он с издевательской усмешкой, да еще сопроводил свой выпад смачным плевком в его сторону.

Три моджахеда на мгновение остолбенели; тот, к которому была обращена в столь невежливой форме просьба, дважды хлопнул веками и, опомнившись, отшвырнул сигарету в сторону.

– Оглох, что ли, примат? – продолжал наглеть Терентьев. – И приятелю моему сигаретку не забудь подпалить…

Дальнейшие события развивались стремительно: неуклюжее движение, похожее на замах для удара спецназовец прервал точным и резким тычком правого кулака в кадык. И пока боевик, схватившись за горло, пятился назад, силясь удержать равновесие, добавил с разворота стопой здоровой ноги в грудь. Сейчас же, увернувшись от кулака другого бандита, выбил из рук автомат третьего…

Возникшее «недоразумение» следовало так же быстро разрешить, дабы не схлопотать десяток пуль из «калашей», которые уже посрывали с плеч местные охранники. И Барклай, пустив в ход все свои познания чеченского языка, разразился громкой тирадой, останавливая и горячих горцев, и своего подчиненного, а, самое главное – пытаясь привлечь внимание к «внезапно» вспыхнувшей потасовке двух главарей.

Жестокую расправу прервал коренастый грузин.

– Кмара! – отрывисто выкрикнул он.

Ему вторил чеченский амир, успокаивая и приводя в чувство соплеменников. Видно, смерть одного из пленников в лагере его не устраивала – здесь за продажу живого русского полагалась приличная сумма, а пристрелить его он с легкостью мог и сам – в лощинке, где банда настигла остатки спецназовской группы, или по дороге сюда – в северную Грузию. Но не для того он волок его сюда без малого двое суток!

Злобно поглядывая на молодого пленного, двое чеченов помогли подняться товарищу; грубо оттолкнув прикладами русских, вновь закинули оружие за спины.

И вот теперь, вслушиваясь в продолжение разговора главарей, подполковник с удовлетворением подметил перемену – грузин утерял былую уверенность и, бросая удивленные взоры на прыткого Толика, уже не возражал полевому чеченскому коллеге с прежним энтузиазмом. Спустя пару минут он крикнул кого-то из подчиненных. Ему тотчас принесли мотыгу, насаженную на длинный черенок.

– Эй, ты! А ну, попробуй!.. – кивнул он спецназовцу с подвязанной верхней конечностью и с силой швырнул ему инструмент.

Терентьев ловко поймал его здоровой рукой, повертел… Затем, переглянувшись с командиром и перехватив орудие поудобнее, принялся усердно молотить свободный от снега земляной бугор…

Вскоре начальник грузинской охраны отсчитывал амиру зеленоватые купюры, а Всеволода с Анатолием вели к черневшей на пологом южном склоне пашне.

На ночлег отряд расположился в лагере. Через пару дней полевой командир собирался двигаться со своими людьми дальше – на юго-восток, к Панкисскому ущелью, где планировал перезимовать, залечить раны, пополнить запасы, переждать до тепла и появления в родной Ичкерии спасительной «зеленки». А в предстоящие двое суток бандиты решили отдохнуть и отоспаться, оккупировав несколько самых лучших землянок и повыгоняв на улицу изможденных местных работяг. До середины первой ночи шастали к небольшому дувалу с баранами, свежевали туши, что-то пили и горланили национальные песни у дымивших мангалов, отъедались…

Среди тех, кому «посчастливилось» ночевать под открытым небом, оказались и новички – Барклай с Терентьевым. Лагерная охрана милостиво дозволила развести несколько костров – народ тут же расположился вокруг полыхавших хвойных чурбаков; двое назначенных дежурных занимались дровами, следили за огнем.

Спецназовцы были привычны к подобным нечеловеческим условиям, однако прижавшись друг к другу спинами, долго не могли уснуть. Толику не удавалось приспособить больную руку; ворочался и Всеволод, перелистывая страницы из прошлого и поминутно вспоминая свою незадавшуюся жизнь…

А далеко за полночь рядом послышался шорох, и над ухом кто-то осторожно зашептал:

– Товарищ подполковник…

Он приоткрыл один глаз. Терентьев, кажется, спал, да и шепот исходил с другой стороны.

– Товарищ подполковник, это я – майор Скопцов. Помните меня?

Барклай приподнялся, откинул воротник теплой куртки, всмотрелся в нависшую над ним фигуру.

– Здорово, Макс, – спокойно и будто ожидая этой встречи, поприветствовал Барклай.

Подивившись этой сдержанности, вертолетчик пояснил:

– Сбили меня над морем. Здесь теперь обитаю.

Спецназовец быстро оглянулся по сторонам – патрулей, курсировавших по внутренней территории, рядом не было.

– Присаживайся, – подвинулся он, освобождая край влажного матраца, прихваченного кем-то из землянки. – Сбили, говоришь?.. А где твои ребята? Палыч, Андрей?..

– Погибли оба, – устало провел ладонью по небритому лицу Скопцов. – Андрюха замерз, когда в лодке ночью барахтались. Палыч чуть позже от переохлаждения… Похоже, на грузинском сторожевике умер, так и не придя в себя.

– Да… Жаль… Хорошие были мужики в твоем экипаже. И давно ты торчишь в этом «санатории»?

– Третьи сутки.

Помолчав, Всеволод произнес:

– Нашу вертушку тоже подстрелили. На юге Чечни. То ли «стрелой», то ли «стингером» достали – хрен его знает. Самую малость не дотянули до места высадки.

– А куда вы летели?

– Задание у моей группы было.

– У группы? – изумился пилот.

– Тише. Не привлекай внимания.

– Где же ваша группа? – понизил голос до шепота Макс.

– Вот, – кивнул подполковник на спящего товарища, – все, что от нее осталось. Я, да Толик.

– Стало быть, и вам не повезло.

– Ладно, чего теперь горевать о непоправимом?.. – вздохнул тот и, озабоченно сказал: – Ну-ка, поделись со мной, братец, о здешнем заведении и обычаях.

– Да о чем тут рассказывать?.. Пашем с утра до вечера в поле – не продохнуть…

– Не сельское хозяйство меня интересует, а организация охраны. Небось, успел разобраться, что к чему?

– Не без этого…

– Вот и расскажи – со всеми подробностями и деталями…

Утром настроение Рябого заметно улучшилось, и было у той перемены две простых причины. Во-первых, ночью замерз один из заключенных, спавших на улице, и эта внезапная смерть увеличивала шансы остаться в живых для всех остальных. А во-вторых, молодой новичок отчего-то работал сегодня словно заведенный, без устали и перерывов, без дурацких вопросов и фантазий о побеге. Работал так, что Рябой не мог нарадоваться перемене. Перед обедом тощий работяга куда-то исчез, а, вернувшись, вручил новому приятелю за ударный труд погнутую, но вполне пригодную для приема пищи ложку из нержавеющей стали…

Скопцов на самом деле перемалывал прелую траву и мерзлый грунт с неистовым остервенением. Первые радостные эмоции он испытал, увидев вчера на краю поля спецназовца Барклая, вырванного его звеном из лап Араба в начале сентября. Когда же, выслушав ночью обстоятельный рассказ, подполковник обмолвился, что отнюдь не собирается засиживаться в этом гнилом и убогом местечке, пилот и вовсе воодушевился.

– Послушайте, Всеволод, мне позарез нужно сбежать! – с жаром прошептал он бывалому вояке, – сбежать любыми способами! Понимаете?..

– Похвальное желание, – невесело усмехнулся тот. – И как срочно тебе нужно попасть домой?

– У меня в запасе осталось три дня. Максимум – четыре. И не домой мне понадобилось, а отсюда сдернуть. Удрать из этого лагеря! Куда угодно – хоть к черту на рога!

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– А могу я узнать причину подобной горячки?

– Можете… – почесал затылок пилот.

Кому было доверять в этой ситуации как ни Барклаю? И он подробно изложил историю с допросом в порту грузинского приморского городка.

– Через четыре дня этот потный очкарик пожалует сюда. И что прикажете делать?..

– Да-а… – покачал головой подполковник, глядя на оранжевые всполохи костра. – Тогда действительно не стоит откладывать побег в долгий ящик.

Наморщив лоб, он несколько минут обдумывал ситуацию; чесал обросшую щетиной мощную нижнюю челюсть, жевал губами… Видно, неспроста генерал Ивлев обеспокоился возможным пребыванием в грузинском плену майора Скопцова; неспроста приказал снарядить группу и тайно отправить с заданием в сопредельное государство: проверить, отыскать следы членов пропавшего экипажа, а, найдя кого-то из них – отбить или выкрасть. Нет, безусловно, Ивлевым руководило не только желание сохранить имеющие огромную ценность секретные сведения – мужиком он всегда оставался свойским, правильным, своих в беде не бросал. Но…

Нимало озадаченный Всеволод спросил:

– Говоришь, двери землянок охранники на ночь запирают снаружи?

– Да, запирают.

– И каким же образом?