Клубника в горьком шоколаде - Светлана Борминская

— Если только горбом, но то привидение было очень дряхлым на вид, с тёмными жилами на руках и костяным пальцем, словно его кто-то грыз, а профессор Жилянский, я думаю, несмотря на горбатость, пользуется успехом у женщин, — фыркнула Ирина.

— Да, есть такой тип дам, которых мужское уродство даже привлекает, — нервно пробормотала Байкалова. — Кстати, тебе от профессора Круглика пришла весточка. Сейчас принесу, она у меня в кабинете. Слушай, и как тебе удалось вскружить ему голову, а? — возвратившись, спросила она.

Повертев принесённый конверт в руках, Ирина разорвала его и вытащила оттуда письмо, написанное на коричневой ломкой бумаге.

— Что-то скучает по тебе старик, — усаживаясь, ревниво вздохнула Байкалова. — О чём он пишет, если не секрет конечно?

— Про наследниц графа Калю… Ладно, дочитаю, когда будет время, — Ирина сунула письмо в сумку и покосилась на вазу с большим куском подсолнечной халвы. — Кто-то, насколько я знаю, собирался худеть, я это точно помню… Не видели тут одну такую толстую даму, она еще боками холодильник задевает?

Байкалова пропустила шутку мимо ушей и промолчала. Кот на люстре продолжал качаться, балансируя хвостом.

— Да, кстати, случайно не этот кот голодал? — отодвинувшись на всякий случай подальше от накренившейся люстры, спросила Ирина. — Не к нему ли ты так спешила из мексиканского бистро?..

— Так точно, — кивнула писательница.

— А как его зовут?

— Он мне ещё не говорил, — Байкалова протянула руку и попыталась снять с кота один чулок. Кот удивился и, размахнувшись, стукнул писательницу лапой.

— Вот гад, а я его ещё кормлю, — пожаловалась Байкалова и чихнула. — Простыла я, что ли?.. Чихаю уже неделю, а температуры нет.

— Да у тебя аллергия на кошачью шерсть, смотри, вся шея в крапивнице! — присмотрелась Ирина.

Кот покосился на расстроенную писательницу и тяжело спрыгнул с люстры.

— Ой, точно, пятна! Вот так котик, пора тебя выселять… Знаешь, чем он вчера занимался? — Байкалова кивнула на обморочного после прыжка кота. — Дрался с собственной тенью! Я его еле успокоила. Креветками отвлекла, полкастрюли сожрал, и уснул прямо у миски. Пришлось ему подушку под ухо подкладывать!

— Значит, если твой Золотой разводится, а его кот уже живёт здесь, то…

— Нет, замуж я не хочу! — покраснев до корней волос, выпалила Байкалова и отвернулась.

— А почему? — Ирина чуть не выронила чашку.

— Я должна переехать к нему или он переедет сюда, ведь так?..

— Ну, по-другому, наверное, не получится? — кивнула Ирина.

— А я настолько привыкла жить одна… Ой, прямо в жар бросило! Нет, ну вообще-то, я не против жить вместе, но замуж не хочу, я ведь уже была за ним замужем, пока лучшая подруга не забеременела от моего Сашули. Помнишь, я тебе говорила об этом, Ир?

— А как же обида? — помолчав, спросила Ирина. — Прости, но я не верю, что ты забыла.

Байкалова вздохнула и, покосившись на кота, шёпотом сказала:

— Ты права, я ничего не забыла, но я так и не смогла больше никого полюбить.

Ир, я встретила всего одного мужчину, с которым бы мне хотелось прожить всю жизнь.

— Неужели, кроме Сашули у тебя никого не было?! — Ирина недоверчиво улыбнулась.

— Были, но жить и каждый день видеть могу лишь его, — пробормотала писательница.

— Скажи, ас этой твоей бывшей подругой, вы виделись после того, как она забеременела от него?

— Нет, ни разу за двадцать лет, мы же ходим в разные компании, — хмыкнула Байкалова. — Хотя последний год она звонит мне регулярно, видимо, чувствует, когда он у меня.

— Хочет вернуть своего Сашулю?

— И это тоже, а вообще, она обещала сжить меня со свету, — Байкалова мстительно прищурилась. — Но я же его не держу, он сам пришёл и не хочет уходить. А год назад она сказала мне, что я буду страдать так, что мне не захочется жить, представляешь?

— И каким же образом она собирается это устроить? Подкинет вашу «обнажёнку» в «Московскую сплетницу»? — Ирина кивнула на пачку газет на журнальном столике.

— Думаешь, там обрадуются фотографии толстой даме в обнимку с популярным политиком? — Байкалова отломила кусочек халвы, кинула его в рот и подмигнула.

— А тебя саму это не шокирует? — удивилась Ирина.

— Ну, некоторым образом, — Байкалова быстро взглянула на Ирину. — Но, если честно, Ир, это такая чушь… Меня бы, к примеру, больше шокировал мой снимок в инвалидной коляске или в гробу.

— И вот теперь он разводится, — вздохнула Ирина. — Значит, с его стороны всё серьезно?ээ

Байкалова закашлялась.

— Я тебе не сказала еще одной вещи… У Золотого двое детей. Его дочь в прошлом году закончила институт и сломалась. Сашуля говорит, что от любви… Что-то у неё не получилось с тем, кого она любила. А совсем недавно она вышла замуж за другого, очень удачно, так по крайней мере всем казалось, забеременела и тут у неё обнаружили СПИД. Представляешь, каково ему?

Ирина кивнула.

— А у неё только двое мужчин было — тот, первый и теперешний. Решила — будет рожать. Его дочь зовут Надежда…

— Полина, а если он из-за этого уходит из семьи? — помявшись, всё-таки спросила Ирина. — Может, он из тех, кто просто пасует перед трудностями?..

Байкалова почесала шею, чихнула и шикнула на кота.

— Это случилось только что, а мы вместе уже два года… И потом, Ир, на мой взгляд, женщина должна выходить замуж столько раз, сколько ей предлагают.

— В таком случае, поздравляю, и давай выпьем за тебя! — Ирина кивнула на бутылку с вином.

— Мы встретились, и страсть вспыхнула с новой силой, ну, примерно так, понимаешь?.. Страсть на старости лет… Смешно и не очень прилично, да? — тяжело вздохнула Полина. — Меня уже который день не отпускает мысль о смертельно больной его дочери…

Ирина промолчала. Посмотрев на кота и Байкалову с крапивницей на лице, ей вдруг стало очень грустно. За себя.

«После смерти мамы в моем доме скрипит закрытая дверь», — Лев Тимофеевич зашёл в тёмный подъезд и прислушался.

В пустой квартире Лили Юльевны Хюбшман-Калюновски двери тоже скрипели, а в многочисленных шкафах было столько ценных вещей, что определить, из-за чего бабуся Калюновски всегда старалась ночевать только у себя, Лев Тимофеевич так и не смог.

В целости были даже драгоценности в деревянной шкатулке с палехскими девушками на крышке, спрятанные за трюмо в спальне. Рогаткин посмотрел на пепельницу, полную окурков, вывалил их на газету, рассортировал по маркам сигарет и зачем-то пересчитал. Ничего похожего на дарохранительницу, описанную Раечкой Гулян, он так и не обнаружил. Единственное, что заинтересовало Льва Тимофеевича, — книга под названием «Истории, леденящие душу или Два горбуна», которую он нашел на тумбочке у кровати Лили Юльевны в её спальне… Похоже, книжка была из зачитанных до дыр, сделал вывод следователь, так как странички держались на честном слове и норовили из книжки выпасть.

«…дымчатый топаз на согнутом пальце… Пологая крыша замка в цветах… От чумы умерло в XVII веке около двухсот человек… Орор Жиль успел проткнул его шпагой насквозь… Шкатулка с сушеными глазами молодых ведьм…» — Лев Тимофеевич шумно выдохнул, захлопнул книжку и незаметно сунул её в карман. Уже одни эти фразы могли заинтересовать следователя, который с детства собирал детективы про Ната Пинкертона. Даже жареная на сливочном масле картошка не шла ни в какое сравнение с этой книжкой, улыбнулся он своим мыслям, выходя на улицу.

— Граф Тьерри Калю, — тихо на все лады повторял Лев Тимофеевич, шагая по бульвару в сторону своего дома. — Как занятно-то, а?..

Дома он кинулся на кухню, поставил чайник, разделся, и принялся читать найденную книгу, запивая каждую страницу чашкой горячего зелёного чаю с халвой. А когда чайник опустел, Рогаткин прилёг, продолжив чтение на любимом старом диване рыжего цвета. Таким пошлым цветом обычно красят кудри весьма недалёкие женщины, внушала Льву Тимофеевичу его мама, и Рогаткин был целиком и полностью согласен с этим довольно спорным утверждением на примере трёх легкомысленных рыжух из соседних квартир, которые не преуспели ни в работе, ни в личной жизни, ни на политической стезе.

Всё хорошее, как известно, кончается слишком быстро, и этот волшебный вечер встречи человека с увлекательной книжкой тоже подошёл к концу. Прочитанная насквозь, она лежала на спинке дивана, шевеля на сквозняке страницами, как умершая бабочка крыльями, и уже не обещала ничего, никакого вдохновения для ума. И Лев Тимофеевич вдруг расстроился.

— Итак, дело практически закрыто, — перед сном, как пономарь, бубнил он, заворачиваясь в одеяло, как в кокон. — Хазарову разрешили предать тело покойной тёщи земле. Похороны будут завтра.

Среди ночи Рогаткин вдруг проснулся и вспомнил лицо бабуси по фотографиям, которые видел вчера в её квартире: увесистая бородавка на щеке и крупный нос заставляли поразмыслить о том, что у бабуси, безусловно, был непростой жизненный путь.