Химеры - Елена Ткач

— Я тебе позвоню и продиктую… пока! — его голос гулко разнесся на лестнице.

— Пока-а-а… — донеслось сверху.

Домой Саня добрался без приключений, если не считать любопытных взглядов, сопровождавших его всю дорогу: вороненок орал и бился в коробке.

— Надо тебе имя дать! — буркнул Сашка, поднимаясь по лестнице с беспокойной ношей в руках.

— Мам, ты где? — негромко окликнул он мать, боясь разбудить, если спит.

Так и есть, мать спала. Он разделся, приволок коробку в свою комнату и выпустил узника на свободу. Тот, весь встрепанный, возмущенно закаркал, вернее, это было не карканье, а некие гортанные звуки, напоминавшие предсмертное хрипение удавленника. Саня, конечно, никогда удавленников не слышал, но предполагал, что отходя в мир иной, они должны издавать нечто подобное…

— Ну что, подружимся мы с тобой или ты с утра до ночи на меня орать будешь? — поинтересовался он у своего нового жильца.

Тот присел, слегка растопырил короткие крылья, склонил голову набок и принялся разглядывать нового хозяина. Две блестящие черные пуговки, живые и любопытные, глядели довольно сердито, но уже без прежней гневливости. Похоже, вороненок примирился со своим насильственным переселением. Оглядев Саню, птенец запрыгал по комнате, больше не обращая на человека никакого внимания — он исследовал местность!

— Назову-ка я тебя Дуремар. Вид у тебя — дурашливей некуда, — решил Саня и погладил вороненка по черно-сизой спине. Тот обернулся, раззявил седоватый клюв, хрипло вякнул и тюкнул парня по большому пальцу.

— Ах ты, паршивец! — возмутился тот. — Вот не буду тебя кормить, посмотрим, как ты тогда запоешь!

Дуремар демонстративно запрыгал прочь, мол, чихать я хотел на твои угрозы! Саня рассмеялся и задвинул коробку за кресло, стоявшее у окна. Он хотел подготовить маму к явлению нового жильца, прежде чем она окажется застигнутой им врасплох.

И вовремя! Только он проделал эту операцию, как Плюха заглянула в комнату. Вороненок, к счастью, в это время пребывал под кроватью.

— Ты что-то поздно сегодня… Как прошло занятие, что Борис Ефимович говорит?

— Да, ничего особенного, — Сашка пожал плечами. — Правда, он сказал, что я делаю успехи, но по-моему это преувеличение, у меня с перспективой проблемы…

— Это не беда, Сашуля, ты все освоишь. А учитель твой ради красного словца такого бы не стал говорить: значит, действительно дело движется! Все-таки Ольга у нас молодец, не пропадет твой талант её стараниями, может и выйдет из всего этого толк — вот бы славно-то…

Мать сегодня выглядела несколько лучше — мертвенная бледность исчезла, в глазах появился блеск… Он подумал: сказать ей про вороненка сейчас или после ужина? И решил, что на сытый желудок любая весть воспринимается чуточку поспокойнее…

— Пойду ужин готовить. Хочешь оладушки?

— Ой, ужасно хочу!

— Вот и ладно. А ты что делать будешь?

— Да, почитаю.

— А, ну хорошо.

И мать прикрыла за собой дверь.

Сашка прилег и взялся за Гофмана. Он давно уж не брал книжку в руки предпочитал тупо нажимать джойстики своей «Сеги», сражаясь с виртуальным противником в игре «Смертельная битва». С каким удовольствием погрузился он в чтение — душу ничто не томило, не грызло… Может, не все потеряно, и Марго и впрямь исцелит его? Он вспомнил о ней, вздохнул, прикрыл глаза… И сам не заметил, как задремал, перебирая в памяти минуты общения с ней. Что-то мама давно не слушала Вертинского… А как бы хорошо… он бы слушал и вспоминал… слушал и представлял себе, как она брела по глубокому снегу, как смеялась, запорошив ему лицо, как они в метро ехали… Ах, как хорошо! Хорошо…

А в это время неплотно прикрытая дверь в комнату отворилась, никем не замеченный Дуремар поскакал в коридор и принялся деловито его осматривать. Мать, что-то напевая на кухне, пекла оладушки на кефире. Сковородка чадила, она настежь раскрыла форточку, и образовавшийся сквозняк распахнул дверь в её комнату, куда немедленно направился вороненок.

Спустя полчаса Плюха позвала сына ужинать. Он очнулся, оглядел комнату, заглянул под кровать… Дуремара нигде не было. «Наверное в коридоре или ещё где-нибудь. Ладно, потом поищу, есть очень хочется!» решил он и рванул на кухню.

Они давно почти не разговаривали друг с другом. Мать ограничивалась короткими репликами, роняя их тусклым, безжизненным голосом, сын старался лишний раз её не тревожить и только спрашивал, что купить, да возвращаясь из школы, интересовался её самочувствием — утром, когда он уходил, она ещё спала…

А тут… Лариса Борисовна улыбалась, накладывая сыну на тарелку подрумяненные горячие оладушки, поливала сметаной, справлялась, вкусные ли… словом, была почти той, что прежде. Разве что, все ещё ощущалась в ней некоторая заторможенность, точно каждое движение ей давалось с трудом. Он обрадовался, стал рассказывать о Борисе Ефимовиче: какой он удивительный человек и как с ним интересно… Они сидели в своей маленькой кухоньке, и Сашка впервые подумал, что ему с матерью хорошо… она вовсе и не плохая, да, что он несет — это же его мать! Как он мог по отношению к ней даже мысленно допускать подобные определения: «плохая,» «не плохая»… Она изменилась очень, она больше не доставала его, а он… теперь, когда он запросто может набрать номер Марго, когда она признала его, — да ему горы по колено! Он займется матерью, найдет ей хорошего врача — он ведь один у неё и он мужчина! Уверенность в себе, которая крепла в нем благодаря Марго, буквально преобразила Сашку — он менялся на глазах.

Они поели, мать принялась мыть посуду, а Саня пошел к себе и снова завалился с книжкой на кровать. От сытости и довольства он опять стал задремывать, когда тишину прорезал возмущенный крик матери.

— Что это? Саша, поди сюда немедленно! Что тут творится?!

Он ринулся к ней и застал такую картину: на декоративных подушечках, украшавших мамин диванчик, красовались ядовитые желтые пятна, такие же были и на полу, одна из подушек была выпотрошена, и куски поролона, которым она была набита, разбросаны по всей комнате. А сам виновник учиненного погрома преспокойненько восседал на тумбочке рядом с бронзовым идолом и клевал «жертвенное» печенье, поднесенное тому в дар!

— Это ты… ты принес этого… эту мерзость?! — закричала Плюха не своим голосом. Саня впервые расслышал в нем истеричные визгливые нотки. Как ты посмел? Без моего разрешения… эту тварь…

У матери перехватило дыхание и она повалилась на диван, ловя воздух ртом и хватаясь за горло. При этом она не заметила, что локтем задела одну из запачканных подушечек, теперь и рукав халата украшало ядовито-желтое пятно.

— Мам, успокойся, — пытался убедить её Саня. — Понимаешь, я просто забыл тебе сказать: моя знакомая подобрала вороненка, он выпал из гнезда и его могли растерзать собаки или кошки… В общем, я взял его, потому что очень люблю птиц и вообще… Извини, не хотел тебя расстраивать… это я сейчас уберу.

Дуремар, точно насмехаясь над ним, встрепенулся, забил крыльями, точно потягивался, довольный, после сытной трапезы и смахнул на пол блюдечко с молоком. Блюдце разбилось, а по полу растеклась густая белая лужица…

— Немедленно… выброси его! Вон! Да, как ты смеешь, не спросясь у матери, тащить в дом всякую дрянь?! И подружка еще! У него теперь подружки завелись… Они, значит, всякую заразу подбирают и тебе суют, чтобы ты в дом тащил. Дураков-то нет, кто захочет в доме заразу держать?! Ах ты…

Мать вскочила и принялась кидать на пол все, что под руку подвернется: подушки, книжки, газеты, чашку, стоящую на столике в изголовье кровати, вазу, статуэтку фарфоровой балерины… Ее ярость была столь сокрушительна, что парень испугался — казалось, сейчас она и до него доберется, начнет молотить… Сжатые кулаки, грудь, вздымавшаяся от гнева, шумное тяжелое дыхание… нет, он никогда не видел маму такой!

Его опасения оправдались — она кинулась к нему как тигрица, вцепилась, больно впившись ногтями в плечи, и принялась трясти, точно деревце, с которого вот-вот посыплются яблоки…

— Гаденыш! Скот! Хочешь меня извести? Что, мать твоя зажилась?! Не бойся, скоро помру, все тебе достанется, сможешь бордель тут устраивать вместе с зверинцем! Ах, негодник… да я… все ему, все своему сыночке всю жизнь тебе отдала, а ты! — она вдруг отпустила его и упала на пол.

— Мама! — Сашка испугался уже не на шутку, с матерью и впрямь происходило что-то странное, в неё точно демон вселился! — Мам, давай я скорую вызову?

— Убить меня… убить меня хочешь! Зови! Всех зови… А-а-а! — она закричала, да так жутко, отчаянно, точно её и впрямь убивали. — Убери! Убери эту… гадость!

Дуремар в это время сиганул с тумбочки и заскакал по комнате, а потом подскочил к матери и запрыгал возле нее, с интересом поглядывая своими блестящими глазками на все это безобразие… По пути он вляпался в разлитое молоко, и всю комнату теперь украшали белые птичьи следы!