Игра ангела - Карлос Сафон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С тиражом в три сотни экземпляров.
Барридо тяжко вздохнул, уязвленный моим недоверием.
— Тираж составляет пятьсот штук, — уточнил Эскобильяс. — Двести вчера лично забрали Барсело и Семпере. Остальное будет внесено в заявочный лист, поскольку никто не горит желанием вешать себе на шею ярмо, накапливая новинки. Если бы вы взяли на себя труд задуматься о наших проблемах, а не вели себя как эгоист, вы бы прекрасно все поняли.
Я в изумлении взирал на эту троицу.
— Только не говорите, что больше ничего не собираетесь предпринять.
Барридо горестно посмотрел на меня.
— А что, по-вашему, мы должны делать, друг мой? Мы костьми ложимся ради вас. Помогите и вы нам немного.
— Если бы вы написали хотя бы такую книгу, как ваш приятель Видаль, — заметил Эскобильяс.
— Вот это роман так роман, — согласился Барридо. — Даже «Голос индустрии» его хвалит.
— Я знал, что именно так все и кончится, — продолжал Эскобильяс. — Вы неблагодарный человек.
Отрава, сидевшая сбоку, смотрела на меня с выражением крайнего огорчения. Мне почудилось, будто она хочет взять меня за руку, чтобы утешить, и я поспешно отодвинулся. Барридо сиял масленой улыбкой.
— Может, оно и к лучшему, Мартин. Может, Господь в своей бесконечной мудрости подает вам знак, что нужно вернуться к работе, доставлявшей столько удовольствия читателям «Города проклятых».
Я захохотал. Барридо присоединился, и как по команде с нами вместе засмеялись Эскобильяс и Отрава. Я взглянул на стаю скалящихся гиен и сказал себе, что в других обстоятельствах эта сцена показалась бы мне не лишенной иронии.
— Мне по душе ваш оптимизм, — заявил Барридо. — И что? Когда мы получим следующий роман из серии Игнатиуса Б. Самсона?
Троица выжидательно уставилась на меня. Я откашлялся, чтобы голос звучал четко и ясно, и широко улыбнулся:
— Идите в задницу.
18Покинув издательство, я много часов подряд бесцельно бродил по улицам Барселоны. Я чувствовал, что мне трудно дышать и что-то давит на грудь. Холодный пот покрывал лоб и ладони. Ближе к ночи, не зная уже, куда спрятаться, я пустился в обратный путь к своему дому. Когда я проходил мимо книжного магазина «Семпере и сыновья», то обратил внимание, что букинист заполнил витрину экземплярами моего романа. Было поздно, и магазин закрылся, но в зале еще горел свет. Я собирался прибавить шагу, но Семпере уже заметил меня и улыбнулся с такой печалью, какой мне никогда не доводилось видеть на его лице за долгие годы знакомства. Он подошел к двери и открыл ее.
— Зайдите на минутку, Мартин.
— В другой раз, сеньор Семпере.
— Сделайте одолжение.
Он взял меня за локоть и втянул внутрь магазина. Я проследовал за ним в подсобное помещение, и там он усадил меня. Он налил в два бокала нечто, что казалось гуще смолы, и жестом велел выпить напиток залпом. Свой бокал он тоже осушил до дна.
— Я полистал книгу Видаля, — сказал он.
— Триумф сезона, — обронил я.
— Он знает, что роман написали вы?
Я пожал плечами:
— Какая разница?
Семпере посмотрел на меня таким же взглядом, каким когда-то смотрел на восьмилетнего мальчика, явившегося к нему в дом в синяках и с выбитыми зубами.
— Вы хорошо себя чувствуете, Мартин?
— Превосходно.
Семпере едва заметно покачал головой, встал и взял что-то с одной из полок. Я увидел, что он держит в руках мой роман. Букинист с улыбкой протянул мне книгу и ручку:
— Не откажите в любезности, подпишите.
Едва я закончил писать посвящение, как Семпере забрал у меня книгу и торжественно поместил ее на почетную витрину за прилавком, где хранились драгоценные первые издания, не подлежавшие продаже. Это была личная сокровищница Семпере.
— Вы вовсе не обязаны это делать, сеньор Семпере, — пробормотал я.
— Я это делаю потому, что таково мое желание, и повод более чем достойный. Книга — часть вашей души, и, если уж на то пошло, моей тоже. Я поставлю ее между «Отцом Горио» и «Воспитанием чувств».[24]
— Это святотатство.
— Глупости. Это одна из лучших книг, проданных мною за последние десять лет, а я продал их множество, — сказал мне старик Семпере.
Лестные слова Семпере едва поколебали ледяное непроницаемое безразличие, постепенно охватившее меня. Я не спеша прогулялся до своего жилища. Вернувшись в дом с башней, я налил на кухне стакан воды, и когда пил ее в темноте, меня разобрал смех.
На следующее утро мне нанесли два светских визита. Первым явился Пеп, новый шофер Видаля. Он привез приглашение от своего хозяина на обед в ресторан «Maison Doree». Несомненно, речь шла о праздничном пиршестве, обещанном мне некоторое время назад. Пеп точно одеревенел, и ему явно не терпелось поскорее разделаться с поручением. Непринужденность, отличавшая прежде его манеру обращения со мной, испарилась бесследно. Он не захотел войти и предпочел подождать на лестнице. Пеп протянул записку Видаля, избегая смотреть мне в лицо, и, как только я пообещал явиться на свидание, ушел не попрощавшись.
Со вторым визитом спустя полчаса к моему очагу пожаловали оба моих издателя в сопровождении угрюмого на вид господина, в котором я опознал их адвоката. Траурно-воинственное настроение гротескной троицы не оставляло сомнений относительно цели их посещения. Я пригласил их в галерею, где они уселись рядышком на диван по росту в порядке убывания — слева направо.
— Что-нибудь выпьете? Рюмочку цианистого калия?
Я не ожидал улыбок и не получил их. После краткой преамбулы в исполнении Барридо по поводу колоссальных убытков, которыми грозит издательству провал «Шагов с неба», слово взял адвокат, лаконично обрисовавший состояние дел. Он сказал открытым текстом: если я не вернусь к работе в своем воплощении Игнатиуса Б. Самсона и не представлю через полтора месяца рукопись «Города проклятых», мне предъявят иск за нарушение условий контракта, нанесение ущерба и убытков и еще по пяти или шести пунктам, которые я проглядел, не придавая им до сих пор должного значения. Однако имелись и хорошие новости. Барридо и Эскобильяс, хотя и были уязвлены моим поведением, нашли в себе силы проявить чудеса щедрости, дабы сгладить все шероховатости и вновь заключить взаимовыгодный союз о дружбе и сотрудничестве.
— Если желаете, можете приобрести по льготной цене в размере семидесяти процентов от продажной остаток тиража «Шагов с неба». Мы вынуждены констатировать, что на роман нет спроса и нет смысла включать его в заявочный лист, — пояснил Эскобильяс.
— Почему бы вам не вернуть мне авторские права? В сущности, вам они не стоили ни гроша, и вы не рассчитываете продать ни одного экземпляра.
— Мы не можем так поступить, друг мой, — возразил Барридо. — Хотя никакого аванса вам не платили, тем не менее издание потребовало весьма значительных вложений со стороны фирмы. Контракт вы подписали на срок двадцать лет, и он автоматически продлевается на тех же условиях в случае, если издательство пожелает реализовать свои законные права. Поймите, пожалуйста, что мы тоже должны что-то получать. Нельзя же заботиться только об авторе.
По завершении его выступления я предложил трем сеньорам на выбор: убраться самостоятельно или быть вытолканными взашей. Прежде чем дверь захлопнулась у них перед носом, Эскобильяс соизволил наградить меня своим фирменным злобным взглядом.
— Мы ждем ответа в течение недели, или вам конец, — процедил он сквозь зубы.
— Через неделю вы и ваш идиот компаньон будете покойниками, — хладнокровно ответил я, плохо понимая, что заставило меня это сказать.
Вторую половину утра я провел, созерцая стены, пока колокола церкви Санта-Мария не напомнили мне, что пора собираться на встречу с доном Педро Видалем.
Видаль ждал меня, заняв лучший столик в зале. В руках он нежил бокал белого вина и слушал пианиста, который наигрывал пьесу Энрике Гранадоса[25] бархатными пальцами. Увидев меня, Видаль встал и радушно протянул руку.
— Поздравляю, — сказал я.
Видаль невозмутимо улыбался, дожидаясь, пока я усядусь, и только потом сел сам. Последовала минутная пауза, заполненная звуками музыки, а также взглядами персон из высшего общества, которые приветствовали Видаля издалека или же подходили к столику, чтобы поздравить его с успехом, о котором только и говорили в городе.
— Давид, ты не представляешь, насколько я сожалею о том, что произошло, — начал он.
— Не сожалейте, лучше наслаждайтесь.
— Думаешь, это так много значит для меня? Лесть горстки неудачников? Я мечтал о твоем триумфе.
— Простите, что вновь разочаровал вас, дон Педро.
Видаль вздохнул.
— Давид, я не виноват, что на тебя открыли сезон охоты. Ты не просишь, ты требуешь во весь голос. Ты уже большой мальчик и должен понимать, как делаются такие вещи.