Крепость - Михаил Михеев

Адмирал Камимура, запертый в тесноте боевой рубки, мог лишь скрипеть зубами. Русский корабль казался неуязвимым, хотя причины были ясны – большая дистанция, слепящее солнце и дальномеры, которые после вчерашнего боя нуждались в поверке. Однако русским дистанция, похоже, не мешала, и с определением дистанции они тоже проблем не имели. В первые же минуты боя «Идзумо» получил три снаряда, причем один из них заметно отличался от других по мощности, и сейчас практически каждым залпом русские добивались хотя бы одного попадания. И хотя русские снаряды падали по достаточно крутой траектории, в результате чего пока что ни одной подводной пробоины крейсер не получил, количество постепенно переходило в качество, и японский флагман медленно, но верно превращался в руины.

Первым же попаданием была разворочена палуба в носовой части. Японцам повезло, что это был фугасный, а не бронебойный снаряд, не достигший погребов крейсера и не проткнувший его насквозь, сделав пробоину в днище. Однако вздыбленные, торчащие почти на метр куски металла непосредственно перед башней настроения тоже не добавляли. Вдобавок «Идзумо» моментально лишился якорей, отправившихся вместе с обрывками цепей на встречу с дном Тихого океана. Для боеспособности корабля некритично, однако все равно неприятно. Второй снаряд разорвался среди надстроек, раскидав некстати оказавшихся поблизости матросов. Затем более тяжелый снаряд просто вырвал кусок борта вместе с казематом шестидюймового орудия. А дальше попадания пошли одно за другим, и их даже перестали считать.

Взрыв в наполовину опустевшей угольной яме. По счастью, снаряд бронебойный, с относительно небольшим зарядом взрывчатки, и котлы не пострадали, но заполненная ядовитым дымом кочегарка и трупы матросов – совсем не то, чему стоит радоваться. Внешне, правда, выглядело эффектно – облако образовавшейся в результате взрыва мелкодисперсной угольной пыли заволокло весь борт, но почти сразу опало под водяными брызгами. Попадание в кормовую башню. Скользящее, без пробития брони, снаряд хлопнул над морем, бессильно осыпав его осколками. В самой башне контуженные от сотрясения артиллеристы, вдребезги разбитые лампочки, засеявшие пол мелкой стеклянной пылью. Удар! Еще один бронебойный снаряд, который должен был уйти с большим перелетом, зацепил мачту. Препятствие оказалось слишком легким, и взрыватель не сработал, но мачта, срезанная точно посередине, улетела за борт, а минуту спустя вслед за ней отправилась дымовая труба. Бешено взвыли вентиляторы, затягивая по искореженным воздуховодам дым от котлов, перемешанный с дымом пожаров. Скорость начала падать. С каждой минутой «Идзумо» терял боеспособность и даже удивительно, как он еще не потерял управление.

Японцы, в распоряжении которых имелось шестнадцать восьмидюймовых орудий, пристрелялись намного медленнее, с трудом, и первого попадания достигли лишь на двенадцатой минуте боя. Кому принадлежало авторство снаряда, разорвавшегося совсем рядом с кормовой восьмидюймовой башней, сказать сложно – по «Рюрику» в тот момент вели огонь все четыре броненосных крейсера. Правда, «Идзумо» в расчет можно было не принимать – его огонь заметно ослаб и точностью не отличался. Пожалуй, впервые с начала войны флагман третьего отряда оказался в ситуации избиваемого корабля, который должен вести бой не только под обстрелом, но и объятый пламенем, да еще в условиях, когда аварийные команды выкашиваются осколками прежде, чем успевают приступить к работе. К тому же сейчас не японцы, а их противники выбирали удобную для себя дистанцию боя, а к такому раскладу моряки, которых вел в бой Камимура, не были привычны совершенно. Ни во время этой войны, ни в прошлую, когда они сумели победить Китай, такого не бывало, перевес в скорости всегда был на стороне японцев. Ну, максимум эскадренные скорости могли оказаться приблизительно равными. Все это были пробелы в образовании японцев, и учиться, на ходу исправляя ошибки, им пришлось в бою, причем с сильнейшим противником.

Тем не менее и без флагмана желающих влепить в «Рюрика» фугас хватало, а идущие в кильватере «Идзумо» крейсера не обстреливались, так что смогли и разобраться, наконец, в результатах собственной пристрелки, и кое-как согласовать огонь. Впрочем, Бахирев сбил им пристрелку, резко изменив курс своего корабля. По сравнению с эскадрой, вынужденной маневрировать согласованно, одиночный корабль куда мобильнее, и управлять им проще. Поворот в сторону неприятеля, абсолютно неожиданный для японцев, а потом возвращение на прежний курс. Два залпа пропадают впустую, но японцам пришлось начинать все с нуля. А тот снаряд… Ну, характерная для фугаса вмятина на броне, вдребезги разбитый осколками прожектор, двое убитых, с десяток раненых – суровая статистика войны. Небольшой пожар был потушен практически сразу, и в боевой мощи крейсер не потерял. Словом, неприятно – но не страшно.

Можно сказать, это попадание для русских имело даже положительный эффект. Звучит странно, но это было именно так. Сотрясение корпуса и грохот взрыва сняли эйфорию, принеся на ее место понимание, что стреляешь не только ты – стреляют и в тебя. Для молодых, не успевших еще повоевать офицеров, которых на «Рюрике» хватало, подобное было в самый раз. Во всяком случае, кое-кто из них перестал бравировать храбростью и убрался под защиту брони. Последовали их примеру и Эссен с Бахиревым – ощущение собственной неуязвимости, до того заполнявшее их мозги, разом испарилось, оставив трезвое понимание, что если с ними сейчас что-нибудь случится, то шанс выиграть эту войну они упустят навсегда, и все жертвы, все, что они уже понесли, окажутся напрасными. С лязгом захлопнулась толстая дверь боевой рубки, отрезая их от вражеских снарядов, и сделано это было, как оказалось, очень вовремя. Через несколько минут в «Рюрик» один за другим, с интервалом в несколько секунд, угодило сразу три снаряда, и первый же разорвался точно на мостике.

Следующие несколько минут Эссен и Бахирев могли общаться только криком – уши заложило от удара. Тем не менее руководство боем не было утеряно, и повреждения «Рюрика» носили, скорее, косметический характер. Броня тяжелого крейсера оказалась не по зубам японским фугасам, пожары тушились, орудия продолжали действовать, всаживая снаряд за снарядом в обреченный уже «Идзумо». Тот уже лишился всех труб, кормовая башня не пережила второго попадания, и погреба не взорвались лишь чудом. Тем, кто внутри, правда, от этого было не легче. Десятидюймовый снаряд как иглой проткнул крышу башни и взорвался внутри, превратив всех, кто там находился, в тонко размазанный по искореженной броне фарш. Скорость корабля упала до несерьезных шести узлов, всю кормовую часть затянуло густым дымом, и лишь носовая башня продолжала вести огонь, редкий и неприцельный. Управление эскадрой было практически утеряно, и Камимура в боевой рубке мог лишь сыпать проклятиями. Сейчас он уже не пытался сдерживаться – вчерашняя победа на глазах превращалась в жестокое поражение, и, похоже, его крейсеру предстояло стать первой жертвой этого боя.