Убийство Маргарет Тэтчер - Хилари Мантел

Виндзор не то, что вы думаете. Там живет интеллигенция. Стоит пройти от замка до конца Пескод-стрит, и вы убедитесь, что город населяют не только «роялистские лизоблюды»; пересекая развязку на Сент-Леонардс-роуд, при большом желании можно углядеть тайных республиканцев. Тем не менее, на местных выборах у социалистов практически не было шансов, и население даже разочарованно ворчало: дескать, им следовало показать свою силу тактическими маневрами и продемонстрировать боевой дух, посещая всякие культурные события в центре искусств. Недавно перестроенный из пожарного депо центр представлял собой площадку, где нашли приют многочисленные поэты-любители и где разливали из пакетов кислое белое вино; в субботу утром проводились занятия по личностному росту, йоге и изготовлению картинных рам.

Но когда миссис Тэтчер приехала в клинику, местные диссиденты разом высыпали на улицы.

Они собирались небольшими группами, рассматривали журналистов и поворачивались спинами к больничным воротам, за которыми целый ряд драгоценных парковочных мест был маркирован табличкой: «ТОЛЬКО ДЛЯ ВРАЧЕЙ».

Одна женщина сказала:

— У меня докторская степень по философии, и я часто думаю, а не припарковаться ли там. — Было еще рано, буханка, купленная в пекарне, не успела остыть; она прижимала хлеб к себе, как домашнее животное. — Знаете, кругом столько предрассудков!

— И кинжалов, — добавила я. — Мой нацелен прямиком в ее сердце.

— Вы молодец, — сказала она восхищенно. — Я слыхала, вы активнее всего выступаете.

— Приходится, — ответила я. — Надеюсь, мистер Дугган меня переплюнет.

— Вызвали его на субботу? Дуггана? Ох, какая честь. Лучше бегите. Если вы с ним разминетесь, он вас засудит. Акула, а не человек. Но что вы можете сделать? — Она порылась в сумке, поискала ручку. — Дам вам свой номер. — Записала телефон на моей ладони, поскольку ни у кого из нас не оказалось при себе ни листка бумаги. — Позвоните мне. Вы ходите в центр искусств? Можем как-нибудь посидеть вдвоем, выпить по бокальчику.

Я поставила бутылку воды «Перье» в холодильник, и тут в дверь позвонили. Я как раз думала: сейчас мы этого не подозреваем, но наверняка впоследствии будем любовно вспоминать времена миссис Тэтчер — новые знакомства, заведенные на улице, треп о сантехниках, которые обслуживали по несколько домов… В домофоне, как обычно, слышался сплошной треск, будто кто-то поднес микрофон к костру.

— Заходите, мистер Дугган, — сказала я. Проявить немного вежливости никогда не помешает.

Я жила на третьем этаже, подниматься приходилось по крутой лестнице, а Дугган был грузноват. И потому я несказанно удивилась тому, как быстро он сумел взобраться.

— Привет, — сказала я. — Сегодня вам удалось нормально припарковаться?

На лестничной площадке — скорее на верхней ступеньке, такой маленькой была сама площадка, стоял мужчина в дешевой куртке. «Ни дать ни взять сын Дуггана», — подумалось мне.

— Бойлер? — спросила я.

— В точку, — отозвался он.

Он тяжело переступил с ноги на ногу, двинулся вперед, неся мешок с инструментами. Теперь мы очутились нос к носу в крошечной прихожей. Его куртка, чрезмерно теплая даже для английского лета, заполняла пространство между нами. Я отступила.

— И что с ним? — уточнил он.

— Стонет и хрипит. Знаю, на дворе август, но…

— Нет-нет, вы правы, нельзя доверять погоде. Ребра горячие?

— Местами.

— Воздух в системе, — поставил он диагноз. — Пока жду, я могу его стравить. Если хотите. Если у вас есть ключ.

Именно тогда меня посетило подозрение. Пока жду, сказал он. Ждет чего?

— Вы фотограф?

Он не ответил. Похлопал себя по карманам, порылся в них, нахмурился.

— Я вызывала водопроводчика. Вам не следовало входить.

— Но вы же открыли дверь.

— Не вам. И вообще, зря вы сюда пришли. С этой стороны больничных ворот не разглядеть. Так что ступайте, — я многозначительно указала пальцем на дверь. — Внизу поверните налево.

— Говорят, она пользуется черным ходом. Значит, тут отличное место для снимка.

Из моей спальни и вправду открывался чудесный вид на больничный сад; любой, пройдя вдоль нашего дома, мог это сообразить.

— На кого вы работаете? — спросила я.

— Вам ни к чему это знать.

— Может, и нет, но правил вежливости никто не отменял.

Когда я отступила в кухню, он последовал за мной. Там было светло от солнца, и я наконец ясно разглядела гостя: коренастый, за тридцать, неопрятный, с круглым доброжелательным лицом и копной вздыбленных волос. Он поставил свой мешок на стол, снял куртку — и сразу словно вдвое сократился в размерах.

— Допустим, я фрилансер.

— Допустим, — согласилась я. — Но все равно вы должны оплатить использование моей квартиры для съемки. Это будет справедливо.

— И какая цена вас устроит? — язвительно осведомился он.

Судя по акценту, он был из Ливерпуля. Никакой не Дугган и не сын Дуггана. Но он молчал, пока не поднялся наверх, так что откуда мне было знать? «Вполне мог оказаться водопроводчиком», — сказала я себе. Ладно, не будем глупить; на данный момент единственное, что меня заботит, — самоуважение. Спрашивайте документы, так нам советуют, прежде чем впускать чужаков. Но только вообразите, какой шум устроил бы Дугган, если бы кому-то вздумалось держать его парня на лестнице, мешать расправиться с очередным неисправным бойлером и вдобавок проверять документы!

Кухонное окно смотрело на Тринити-плейс, кишащую народом. Если вытянуть шею, я наверняка увижу новый полицейский пост слева, патруль, идущий от частных садов Кларенс-кресент.

— Не желаете? — Гость показал мне пачку сигарет.

— Нет. И вам настоятельно не рекомендую.

— Понимаю. — Он сунул пачку обратно в карман, достал мятый носовой платок. Отошел от высокого окна, вытер лицо куском скомканной грязной ткани. Очевидно, он не привык к подобному, не заматерел на проникновении обманом в частные квартиры. Признаться, я больше злилась не на него, а на себя. Он таким способом зарабатывал на жизнь, и, пожалуй, в чем его обвинять, когда какая-то глупая курица радостно распахивает дверь?

— Долго вы намерены тут оставаться?

— Ее ждут в течение часа.

— Ясно. — Вот почему гул и гомон с улицы сделались громче, оживленнее. — Откуда вы узнали?

— У нас свой человек внутри. Медсестра.

Я оторвала два листа от рулона бумажных полотенец, протянула ему. Он прицокнул языком, вытер лоб.

— Она выйдет из машины, врачи и медсестры построятся как на парад, чтобы ее приветствовать. Она пройдет вдоль строя, каждому скажет пару слов, затем свернет за угол, плюхнется в лимузин и укатит прочь. Ну, вроде так все намечается. К сожалению, точного времени я не знаю. Поэтому решил приехать пораньше, присмотреться к местности.

— Сколько вы получите за удачный снимок?

— Судебный иск.

Я рассмеялась.

— Фотографировать не преступление.

— Скажите это полиции.

— Тут довольно далеко, — сказала я. — Наверняка у вас есть специальные объективы и конкурентов никаких, но разве не требуется крупный план?

— Нет, — просто ответил он. — Если будет прямая видимость, расстояние уже мелочь.

Он скомкал полотенце, огляделся в поисках мусорного ведра. Я забрала у него бумагу, он хмыкнул и принялся распаковывать свой мешок, этакий удобный рюкзак, равно подходящий и для фотографа, и для любого уличного торговца. Одну за другой он вынимал металлические детали, которые, даже на мой невежественный взгляд, вряд ли могли сойти за фотографическое оборудование. Потом начал собирать нечто, ловко орудуя тонкими пальцами. Работая, он напевал себе под нос, песенку с трибун футбольного стадиона:

«Скаузер[33], ты грязный скаузер,Выпил — и тебе хорошо.Отец ворует, мамаша травкой торгует,Зато бухла полный мешок».

— Три миллиона безработных, — сказал он. — Большинство живут в нашей округе. Здесь-то такой проблемы нет, верно?

— Конечно. Тут множество сувенирных магазинов, работы всем хватает. Вы были на Хай-стрит?

Мне представились толпы туристов, распихивающих друг друга на тротуарах, сражающихся за сувенирные безделушки и разбавленный джин «Бифитер». Словно другая страна. Снизу голосов почему-то больше не слышалось. А на моей кухне незнакомец продолжал напевать, поглощенный делом. Интересно, есть ли у его песни второй куплет. Каждый предмет, извлеченный из рюкзака, он тщательно вытирал тряпкой, которая была чище, чем носовой платок, и обращался с ним почтительно, как алтарный служка, полирующий сосуд для причастия.

Когда механизм был собран, он предъявил мне результат.

— Складной приклад, — пояснил он. — В этом вся прелесть. Помещается в пакет из-под хлопьев. Ее прозвали Вдоводелом. Кто нынче овдовеет, а? Бедняжке Деннису придется теперь самому варить себе яйца.