Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария

— Это приятно. Но я слишком боюсь. Я не смогу… — говорит пристыжено, но будто с мольбой…

— Тебе надо расслабиться. Понимаешь?

Дробно кивает, но по-прежнему с силой удерживает его голову своими руками. Чтобы ни в коем случае…

И это снова вызывает у Корнея внезапную улыбку. А еще внезапную же нежность.

— Тогда вот так, хорошо? — он спрашивает, пуская по теплому животу вниз руку… И она кивает, будто испытав облегчение… И вновь заставляет хмыкнуть… И послушно открывает рот, позволяя глубокий поцелуй.

Послушно разводит колени шире, оплетая мужские бедра, подаваясь навстречу пальцам.

Проходит минута — а уже забывается. Мужские пальцы влажные, а девичьи глаза — будто помутневшее стекло. Сама она — жмется, трется, потихоньку теряет контроль — над ситуацией, своим телом, его реакциями. То и дело впивается ногтями в спину, толкается тазом навстречу, втягивает мужской язык, понятия не имея, как все это действует на него.

Подбирается на самый краешек. Туда, где очень хорошо. Начинает дышать громче, впиваться в кожу сильнее, даже целует требовательней… И снова тихие «м-м-м»… Судорожные кивки в ответ на Корнеевы:

— Тебе хорошо?

И продолжительный стон в губы, когда хорошо тоже до судорог.

Потихоньку отходя, Аня выравнивала дыхание, держала глаза закрытыми, а Корней гладил бедра, будто успокаивая…

Когда оторвался, она тут же опомнилась — распахнула глаза, сначала следила без стыда и сомнений за тем, как он избавляется от оставшейся одежды, тянется к тумбе… Шуршит фольгой, раскатывает латекс…

Ухмыляется, потому что Аня сглатывает… Но тут же снова сжимается… Снова боится. Возможно, даже сильнее, чем изначально…

Но не сопротивляется и не перечит. Ни когда мужские руки фиксируют плечи, ни когда чувствует давление там, откуда только что по телу разошлось удовольствие, а следом понесется боль…

Жмурится… Шумно дышит… Неосознанно отворачивается, когда Корней пытается поймать ее губы, отвлечь хоть так, делая первое движение. Очень короткое.

Потому что, ожидаемо, она снова зажата до невозможности. Никак не реагирует ни на поцелуи на скуле, за ухом, на шее… А нравится ведь. Обычно нравится…

Не расслабляется, когда Корней спускает руку с плеча по груди, животу до места встречи тел…

Когда будто заново начинает ласкать, хотя вроде же все хорошо было…

— Пустишь меня? — Корней искренне старается придать голосу нежности. Шепчет на ухо, щекоча кожу дыханием. Чувствует новую дрожь… Отступает, а потом опять делает короткое движение в нее. Понимает, что ничего не поменялось, утыкается носом в скулу, закрывает глаза, дышит, сглатывает уже сам… — Так будет очень больно. Ты меня не пускаешь. А я не хочу делать хуже, чем может быть. Чего ты так сильно боишься?

— Не могу расслабиться. Пытаюсь… И не могу… — Аня ответила так же тихо, будто извинительно. Зажмурилась сильнее, попыталась свести ноги, а по факту только сильнее сжала мужские бедра, как бы давая импульс двинуться навстречу… Но Корней сдержался.

Провел носом по щеке до уха, поцеловал еще раз, сделал одно отступательное… И снова короткое в нее…

— Признаний хочешь, да, зайка? Чувствовать себя особенной? Тогда слушай… Слушать же нравится, правда? Будем работать с ушами. Я из-за тебя столько глупостей делаю, дурочка маленькая. Жизнь перекраиваю… И не задаюсь вопросом, зачем. Знаешь, сколько раз думал, как бы тебя… И где бы тебя… — Аня снова задрожала, а Корнею захотелось улыбнуться. Потому что это она не от страха… — Тебя, Аня. Именно тебя. Ты думаешь, мне тебя на кухне отпускать хотелось? А тогда не так боялась, правда же? Так может надо было… — и вновь движение… Чуть назад, а потом глубже… — Позже разобрались бы? У меня из-за тебя в голове черти что… И не в голове тоже… В принципе, в жизни. Знаешь, как мне хотелось твоему придурку автомобильному зубы пересчитать? — и снова назад… И вновь вперед… Так, что она охает, а Корней чувствует тугой хват. — Ты меня дразнишь вечно. Сама не осознаешь, а дразнишь. На задних лапах хожу перед тобой. Ты замечаешь вообще? Ты знаешь, что медом пахнешь? Сладким до одури. Каким-то особенным. И я, как придурок, вечно пытаюсь этот запах поймать… И злюсь тоже вечно, потому что он только твой. Или я просто придумал… Ранить боюсь. Обидеть. Хочу, чтобы улыбалась. А ты плачешь… Душу выворачиваешь… Мудаком себя чувствую. Не умею я нежно… С тобой учусь, понимаешь?

Опять два движения. И Анина дрожь… Сбившееся дыхание… Зажмуренные глаза… И на абсолютном контрасте… Ноги обвивают бока, она выгибается, позволяет оказаться еще чуть глубже… Самую малость… Но все же…

— Меня никогда так не крыло, Аня. Ни в юности. Ни в зрелости. И я не хочу, чтобы еще когда-то так. Но ты… Я же правда сдохну с тобой. Только без тебя — еще быстрее…

Возможно, он и еще что-то сказал бы, но не успел.

Потому что Аня выдохнула, сначала закусила губу, а потом повернула голову, прижимаясь своими губами к его. Глаза были закрыты, но Корней видел, что по виску вниз скатывается слеза… Оторвался на мгновение, сжал ее лицо руками, дождался, пока посмотрит…

— Я не хочу тебя мучить. Будет больно — скажешь прекратить. Ты поняла меня, Аня?

— Поняла…

Заполучив ответ, Корней снова поцеловал. Одной рукой сжал бедро. Другой — с упором на локоть — плечо… Чувствовал, что Анины пальцы с силой впиваются в его спину…

И они вместе переживают…

Еще несколько коротких толчков — просто, чтобы убедиться, что она больше не сжимается с такой силой… Даже навстречу пытается податься… И именно это срабатывает тумблером уже для Корнея.

Который рвет резко — девственную плеву и собственные внутренние предохранители.

Замирает вместе с Аней. Не вскрикнувшей, не пытавшейся оттолкнуть. Только глаза снова широко распахнула и выпустила тихий болезненный выдох… Прогнулась в спине, то ли привыкая к чувству наполненности, то ли надеясь, что так боль утихнет быстрее…

Сама нашла его взгляд… Попыталась улыбнуться, потянулась к губам, поцеловала, шепнула: «все хорошо», немного нахмурилась, почувствовав, как Корней там шевелится… Снова же улыбнулась, когда замер… Дал несколько секунд передышки…

— Остановиться? — он спросил, Аня усиленно замотала головой, для убедительности позволяя себе что-то невообразимое, как самой казалось… Чувствуя боль, податься навстречу, при этом вжав пятки в мужские ягодицы, чтобы не вздумал… — Что ж ты делаешь-то, дурочка…

А дальше… Улыбалась. Потому что дурочка. Но дурочка, которой очень хочется, чтобы ему сегодня было хорошо. Которая чувствует боль поначалу. Хотя он пытается двигаться плавно, медленно. Понятно, что щадит. Сдерживает и темп проникновений, и их остроту…

А еще находит губы, целует, будто делая их первый секс завершенным. Эмоциональным, а не механическим. Когда отрывается — ловит взгляд, явно проверяет что-то для себя, но боли в нем нет — Аня знала это точно.

Потому что она перестала быть резкой почти сразу — вспыхнула и потупилась. Стала фоном. Одним из ощущений. Далеко не главным. А главное — ловить его ритм, подстраиваться, позволять постепенно ускоряться, чувствовать, как вибрирует внутренняя струна, когда учащается уже его дыхание, когда он отрывается от губ, утыкается в шею… Когда, с каждым новым, толчки становятся все сильней, движения более рваными, когда мужские руки начинают неконтролируемо мять ее тело — с силой, до боли, может даже до отметин, когда Ане хочется вжиматься ногтями в спину, заражаясь тем, что чувствует сейчас он…

Близиться к его разрядке, не сомневаясь в том, что она будет общей.

С каждым новым проникновением, с каждым новым вдохом…

А когда он снова отрывается от кожи, тянется к губам, и целует так сильно, что Ане кажется — воздуха надолго не хватит, ее струна близка к тому, чтобы лопнуть. И череда следующих его движений в ней — абсолютно лишены контроля. Они жестоки и глубоки. Они о том, насколько он ее хочет. Для нее — болезненные, но одновременно сладкие, потому что под девичьими пальцами — напряженные плечи, колючая щека снова царапает шею, посылая по телу толпы мурашек, он прихватывает зубами нежную кожу, и шепчет: