Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Сегодня он выглядел совсем иначе, и, кажется, ей было трудно отвести от него глаза. Казалось, это блестящий, звенящий металл полностью овладел ее воображением, распаляя его все больше. Не скрывая удивления, Эдит двумя руками сдавила его рукав, пытаясь выяснить, что же было тверже, — кольчуга или же скрывающийся под ней железный комок мускулов.

Оруженосец недовольно нахмурился.

— Отойдите подальше, миледи. Вы знаете, каким непредсказуемым может быть его поведение, когда он не получает своей обычной дозы.

Но он явно опоздал со своим предостережением. Мгновенным движением руки Хью схватил ее за запястья. Она вскрикнула скорее от страха, чем от боли, ладонь у него была широкой, а ее рука у запястья такой узкой, что свободно болталась в его железной лапе. Но Хью сидел неподвижно, словно прирос к своему месту, его пальцы в железных перчатках обхватили ее запястье, не позволяя выскользнуть ее руке. Она попыталась ее выдернуть, но он даже не пошевелился. Упершись локтем о бедро, он сильно сжимал ее руку своей. К ним неслышно подошел Фен и осмотрел со всех сторон хватку Хью. Он дотронулся своим маленьким пальцем до ее руки, и затем вновь исчез.

— Позвольте, я попробую, — предложил оруженосец. — Все его усилия разжать стальные пальцы Хью ни к чему не привели, более того, Хью подтащил к себе еще ближе Эдит, и она была вынуждена сесть, покраснев до корней волос, рядом с ним на грубую деревянную скамью. После этого Хью снова застыл, на его теле не дрогнул ни один мускул, казалось, что перед ней находится каменное изваяние.

— Я приведу леди Марию.

— Погодите.

Затаив дыхание, Эдит прислушивалась, пытаясь уловить короткий выдох Хью, который каким-то образом передавал его чувство всеохватывающей тоски. Его пальцы вдруг сильнее сжались, затем снова обмякли; потом он обхватил ими запястье Эдит, словно браслетом гораздо большего размера. Теперь она находилась в пределах его досягаемости, она чувствовала холод его чешуйчатой перчатки, эти мириады кружков и узелков, царапавших теплую чувствительную кожу на ее запястье.

Она заметила, что хотя ее бедра находились на одном уровне с его бедрами, ее колени доставали лишь до их середины, а ее плечо находилось где-то посредине между его шеей и локтем руки, но она не испытывала страха из-за того, что казалась такой маленькой перед ним. Она потянула назад руку чуть сильнее и почувствовала, что нижняя часть ладошки прорывается из кольца его железных пальцев.

Наконец ей удалось выпростать руку.

— Хью!

Она вдруг осознала, что его имя, которое она только что прошептала, стало первым словом, с которым она непосредственно обратилась к своему мужу.

Он не ответил.

Она вглядывалась в его лицо, пытаясь взором проникнуть через тень, отбрасываемую шлемом. Как странно, но она никогда прежде не замечала его глаз, широко открытых, темных с золотистыми крапинками, как и у его сестры. Но у Марии они никогда не отражали невысказанную боль, замешательство, не выразимую словами печаль, которые она видела в этом упершемся в одну точку немигающем взоре. Эдит вдруг почувствовала безотчетное желание распустить волосы, накрыть ими своего мужа, как это она делала прежде не раз, чтобы оградить его от демонов, терзавших его мозг.

Во всяком случае, она получила воспитание в монастыре, среди монахинь, и в ее обязанности входит оказание помощи больным.

— Не нужно беспокоить миледи Марию, — сказала Эдит, обращаясь к оруженосцу. Положив свою руку на колени Хью, она еще теснее прижалась к нему. — Мы с мужем подождем, покуда она не освободится.

— Вы в этом уверены, леди? — спросил оруженосец. — Слова сомнения, выражающие неудовольствие и нешуточное удивление, вот-вот были готовы сорваться у него с языка. Он не вышел из комнаты, а, взяв в руки запасной рукав от кольчуги, начал надраивать его железные ячейки, продолжая бросать долгие косые взгляды в сторону этой пары.

Эдит не обращала на него никакого внимания. Она сидела рядышком со своим тихим измученным мужем и старалась убедить себя в том, что об этой молчаливой идиллии не стоит сообщать сэру Гилберту.

— Он сбежал. — Гилберт схватил за руку Марию на ходу, когда она торопливо проходила мимо, вероятно, спеша переодеться в сухое платье. Охвативший его гнев из-за побега Ротгара даже пересилил его раздражение из-за того, что она так бесцеремонно вырвала руку, словно его прикосновение ее оскорбляло. Мария, я говорю, сакс сбежал.

— Ротгар? Нет, он…

— Его нигде нет.

Мария, оглянувшись, хотела было снова возразить, — ее губы раскрылись в малоприметной умиротворенной улыбке, за которой обычно следовал словесный поток, который всегда оказывал смертельное, словно удар мечом, воздействие на него. Гилберт, в свою очередь, улыбнулся. Наконец-то ей не избежать дурацкого положения, если только она начнет отрицать то, в чем он был уверен наверняка.

Он отцепил от пояса бурдюк из козлиной кожи, который он обнаружил в куче прелого сена и навоза в курятнике, и грохнул им об пол у ее ног. Она тут же отвернулась от ударившей ей в нос вони, а Гилберт решил до конца воспользоваться представившейся ему выигрышной возможностью:

— Это он оставил здесь, предприняв неуклюжую попытку его спрятать. Кто-то в деревне заодно с ним плетет сети заговора против нас.

— Нет, Гилберт, он…

— Нам необходимо отыскать человека, кому принадлежит этот бурдюк. Мы обыщем всю деревню, покуда не найдем того, кто выпустил его на свободу. После чего мы…

— Гилберт, это сделала я сама.

Он лишь разинул рот.

Она поспешила все ему объяснить:

— Это я увела его из курятника. А теперь он ждет меня в алькове. Он только что помылся.

— Значит, это вы забрали его из курятника?

— Да. — На ее лице появилось упрямое настырное выражение, которое бросало ему вызов, побуждало попробовать осудить ее поступок. Он чувствовал, как у него закипает гнев, — он разгорался еще больше от ее опрометчивого содержания пленника и того неловкого положения, в которое он попал, представ перед всеми последним дураком.

Сзади к ним подошел Филипп Мартел, — он ткнул пальцем в бурдюк.

— Уж не хотели ли вы с помощью этого облегчить условия его пребывания среди нас? Гилберт утверждает, что это свидетельство хорошо организованного заговора, Мария.

Когда Гилберт с размаху бросил бурдюк к ее ногам, он почувствовал мрачное удовлетворение от того, что она, сделав шаг назад, стояла перед ним, не зная, что ответить. Потом она прошептала:

— Да. Это я ему его дала. — Казалось, ей пришлось предпринять над собой дополнительное усилие, чтобы преодолеть нахлынувшую на нее временную слабость. — Никакого заговора нет. К нам приехал священник, и Ротгар пообещал поговорить с крестьянами от имени Хью.