Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции - Иван Дмитриевич Путилин

– С Сашкой в девятый номер! До утра будут.

И снова раздались поцелуи и несвязный шепот. Интерес для меня окончился, и я заснул.

Еще было темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:

– Я иду в город. Иди и ты!

Я тотчас вскочил на ноги. Мишка с детскими, невинными глазами производил на меня впечатление разбойника. Впоследствии, во время своей службы, я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение о том, что глаза есть «зеркало души».

Я тотчас вскочил на ноги. Мишка с детскими, невинными глазами производил на меня впечатление разбойника. Впоследствии, во время своей службы, я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение о том, что глаза есть «зеркало души».

Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив ее мне вместо кофе. Я выпил и взял картуз.

– Заходи, – просто сказала Стефания. – Отец покупает разные вещи!

– Это на руку! – весело ответил я. – Буду нынче же.

– Если не попадешься, – прибавил Мишка.

– Сразу-то? Шалишь!.. Ну, прощенья просим!

Я простился с девушкой за руку и пошел. Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.

– Хорошо спал? – спросил он.

– Как собака!

Мы сделали несколько шагов молча; потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее:

– Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруды пруди! Только не лафа им…

– А что?

– Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, но и тех всех переняли… Опять воров…

– Меня не поймают…

– Это почему?

– Потому что один буду работать.

– И хуже. Обществом куда способнее: тебе найдут, тебе укажут. Действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют… Нет, одному куда хуже! Ты вот с вещами… а куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись. Польза будет!

– А тебе есть польза? – спросил я смело.

Он усмехнулся.

– Много будешь знать – скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону!

Мы дошли до Обводного канала.

– Прощай!

– Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!

– Ладно! – ответил я и, простившись, зашагал по улице.

Мишка скрылся в доме Тарасова.

Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял и потом осторожно юркнул в свою Подъяческую, где тогда жил.

Умывшись и переодевшись, я прямо прошел в Нарвскую часть, где Келчевский встретил меня радостным известием о командировке.

Я засмеялся.

– Пока что я и до командировки половину знаю!

– Да ну? Что же?

– Это уж потом! – сказал я. – Вернемся, сразу по следу пойдем.

– Отлично! Ну, а теперь, когда же едем и куда?

– В Царское! Хоть сейчас!

– Ишь какой прыткий! А Прудников?

– Ну, вы с ним и отправляйтесь, а я сейчас один, – решительно заявил я.

Келчевский тотчас согласился:

– Где же увидимся?

– А вы прямо в полицейское присутствие. Я туда и заявлюсь!

– С Богом!

Келчевский пожал мне руку, и я отправился.

Поездка в Царское явилась для меня совершенно пустым делом. Я захватил с собою шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и вместе с ним закончил все дело часа в два. Взяв из полиции городовых, я прямо явился к содержателям извозчичьего двора Ивану и Василию Дубовецким, и, пока их арестовывал мой Ицка, успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные им моими арестантами. Я отправил их в часть, а сам с Ицкою и двумя стражниками поскакал в Кузьмино к крестьянину Тасину и опять без всякого сопротивления арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови.

Мы привезли Тасина и все добро в управление полиции, и, когда приехали Келчевский и Прудников, я им представил и людей, и вещи, и полный отчет. Как сейчас помню изумление Прудникова моей быстроте и распорядительности, а Келчевский только засмеялся.

– Вы еще не знаете нашего Ивана Дмитриевича! – сказал он.

В ответ на эти похвалы я указал только на своего Ицку, прося отметить его.

Между прочим, это был очень интересный еврей. Как он попал в стражники, я не знаю. Трусливый он был, как заяц. Но как сыщик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему. Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду. В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках! Но о нем еще будет немало воспоминаний.

Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу. Первого вызвали Тасина.

Он тотчас повалился в ноги и стал виниться:

– Пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве я знал, что это грабленое?

– А кровь на полушубке?

– Они сказали, что свинью кололи к празднику, от того и кровь!

– А откуда они узнали тебя?

– Так пришли. Шли и зашли!

– Ты им говорил свое имя?

– Нет!

– А как же они тебя назвали? Идите, говорят, к Константину Тасину. А?

Он сделал глупое лицо:

– Спросили у кого-нибудь…

– Так! Ну, а ты их знаешь?

– В первый раз видел и больше ни разу!

Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.

– Слушай, дурень, – сказал он убедительным тоном, – ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои же продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.

Тасин потупился.

– Иди! Мы пока других допросим, а ты подумай!

И Келчевский велел увести Тасина, а на смену привести братьев, по очереди.

Первым вошел Иван Дубовецкий. Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца.

– Попутал грех, – сказал он. – Этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их: не пусти ночевать, двор спалят, и пускал. Ну, а потом они, значит, в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой – боялся я их, – чистосердечно сознался он.

– Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков?

Он замялся.

– Смекал, ваше благородие, а спросить – не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: „Вы, братцы, моих ребят