Глашенька - Анна Берсенева

– Как же она вдруг появилась! – ахнула Глаша.

«Так ведь и все появилось именно вдруг, – мелькнуло у нее в голове. – Было нелепо, неловко – и вдруг стало совсем по-другому, и как же это так стало?»

Она не знала, как это стало – природной ли какой-то переменой, его ли усилием. Его усилие было сродни природе.

Лазарь бросил рюкзак на мелкие камушки, которыми был покрыт берег.

– Вы плавать умеете? – спросил он.

– Ага, – кивнула она. – Только…

– Что?

– Нет, ничего.

Она хотела сказать, что никогда не плавала в ночном море, но не стала говорить. Ну, не плавала, так ведь всегда что-нибудь приходится делать в первый раз. И как можно чего-то бояться, когда он рядом!

Она смотрела, как он снимает и бросает на песок футболку, джинсы. Луна освещала его так ярко, словно только для того и взошла на небо.

– Ну, Глаша? – спросил он, оборачиваясь. – Поплывете?

Она тоже расстегнула клетчатую рубашку, в которой вышла утром на работу, и тут только вспомнила, что купальника-то на ней нет. Когда Лазарь увел ее с виноградника, то они сразу вышли на дорогу, и сразу он остановил машину до Коктебеля, и сразу же они пошли через поселок к Сюрю-Кая, и еду купили уже по пути, чебуреки и шашлык из осетрины.

Жаровни стояли по всему Коктебелю, и осетрину жарили на них, как плотву какую-нибудь. Лазарь объяснил, что ее здесь так много, потому что привозят с Азова браконьеры. И когда он только успел это узнать? Впрочем, Глаша уже не удивлялась такой его способности – интересоваться сразу всей жизнью и сразу же разбираться в сплетении ее причин и следствий.

А вот про купальник она совершенно забыла. И что же теперь делать?

«И ничего! – Она произнесла это хоть и не вслух, но решительно. – Я его люблю, и… И все остальное – просто ханжество!»

– Что это у вас вид такой решительный? – сразу заметил он.

Глаша не ответила.

Но несмотря на свою решимость, одежду она с себя сбросила у самой воды и в море вошла так поспешно, что даже Лазаря опередила.

– Что так спешите? – засмеялся он у нее за спиной. – Видно, очень вы в горах устали!

Глаша поплыла прямо по лунной дорожке. Сердце у нее билось с быстрой радостью. Или со страхом – этого она не понимала. Плавала она каким-то непонятным стилем – колотила руками и ногами, разбрасывая брызги, – и брызги эти казались ей сейчас светящимися, лунными. Это было так удивительно! Ведь луна отражается только в больших пространствах воды, во всем море, а не в брызгах. Или нет? Сегодня все переворачивалось, все оказывалось не таким, как она привыкла, и, может быть, луна тоже, и море тоже?

– Видели когда-нибудь, как море светится? – Лазарь уже плыл рядом; он догнал Глашу в два взмаха. – Я раньше про это слышал только. Первый раз сегодня вижу.

От его рук вода расходилась не брызгами, а широкими волнами. И волны эти светились так, что свечение уже невозможно было считать лунной иллюзией. Оно было не серебристое, а зеленое, фосфорическое, завораживающее и таинственное.

– Ой! – От удивления Глаша даже воды хлебнула. – Что это?!

– Говорят, какие-то микроорганизмы, вроде планктона. От них в августе вода и светится.

Бледно-зеленые огоньки вспыхивали по всей поверхности моря, везде, где появлялись хотя бы маленькие всплески волн. А вокруг Лазаря сияние вообще ходило ходуном.

– А от вас до самой Турции волны идут! – засмеялась Глаша. – Как от Дядьки Черномора.

Она забыла, что на ней нет купальника и что она собиралась поэтому не высовываться из воды. Она подплыла совсем близко к нему и провела рукой по зеленой волне, вихрящейся вокруг его плеча. Под ее рукой эта волна засияла еще ярче.

Он замер; волны вокруг него исчезли. Потом они появились снова, нет, не появились – взметнулись, в самом деле как от сказочного Черномора. И Глашу он, казалось, не руками обнял, а этими светящимися волнами.

– Я так хотел вас увидеть!..

Море сказало это ей, но у моря был его голос.

Они покачивались на фосфорических волнах, и все, из чего они состояли, было у них общее – и друг с другом, и с морем. Море волновало их единой волной, сплетало их руки и ноги, соединяло губы…

Лазарь провел мокрой ладонью по мокрой Глашиной щеке. Потом, забывшись, коснулся ее щек обеими руками, и они оба сразу же погрузились под воду, потому что она забыла о том, чтобы держаться на плаву, и он, получается, забыл тоже.

– Давайте-ка на берег! – сказал он, выталкивая Глашу на поверхность. – Утонем – вот нам и алые паруса!

Про алые паруса ей было понятно. Наверное, Ассоль высматривала эти паруса точно на таком же берегу, а может быть, даже прямо на этом берегу; так она подумала.

В ту минуту, когда они выбрались на берег, луна скрылась за маленьким облачком. На минуту стало темно снова. И хорошо: можно было не думать про купальник.

Но Глаша и подумать об этом не успела – все мысли улетучились у нее из головы.

Лазарь обнял ее совсем не так, как недавно в горах, и не так, как только что в море, – теперь его объятия были сильны, страстны. Волны ходили теперь словно бы внутри его тела. И прикосновение его губ к ее губам тоже было уже совсем не такое, как в воде, – не быстрое и прерывистое, а долгое и сильное.

Безудержно целовались они на темном берегу, и луна, вышедшая из-за облака и засиявшая ярче прежнего, не прервала их поцелуя.

Чтобы не отрываться от его губ, Глаша привстала на цыпочки. От этого она покачнулась, он почувствовал это и наклонился, чтобы она могла его обнять. В глазах у нее потемнело от того, как склонил он голову, или не от этого совсем – ах да не все ли равно! Тьма безлунная стояла у нее в голове и пронзительный звон – в теле.

Она лишь на мгновенье вынырнула из этой тьмы и звона, когда почувствовала, что поцелуй прервался. Лазарь разомкнул руки, и Глаша испугалась – почему, что случилось? Но он только потянул ее вниз, на себя – он уже лежал на спине, на мелкой гладкой гальке. Она легла на него. Он был такой широкий! Кажется, ей руки пришлось бы раскинуть, чтобы дотянуться от плеча его до плеча.

– Я думал, что все же не стану… что смогу… – услышала Глаша.

Что означают эти его слова, она не поняла. Да они и не словами были, а стоном. В следующее мгновенье Лазарь вдруг перевернулся – с таким же стоном, то ли горестным, то ли страстным. Как будто землетрясение прокатилось под нею, потом над нею – таким мощным, неостановимым было его движение.

Береговая галька еще не остыла после жаркого дня. Она была плоская, и лежать на ней было не больно, даже когда Лазарь всем телом прижал Глашу к этим теплым камешкам. Глаша и сама подалась к нему снизу, обхватила его шею руками. Ей показалось, что ее колени упираются ему в живот и что ему это, может быть, больно, – и она развела колени, обняла его и ногами тоже.