Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

– Злости?

Карен кивнула, хотя я почувствовала, что об этом она говорит с неохотой.

– Да… иногда у него случались… вспышки ярости, они заканчивались потоком слез.

Я вспомнила эпизод, о котором читала в записях консультанта.

– Алекс ударил вас?

Она вздохнула.

– Он бросился на меня, со всей силы ударил в грудь кулаком. Думаю, это потрясло его даже больше, чем меня. Однако я сообщила об этом консультанту, который тогда вел Алекса. Он день ото дня становился более взвинченным, и я думала, что это в его интересах…

– Он когда-нибудь бил другого ученика?

Карен покачала головой.

– Он так и не объяснил, почему разозлился. Это была истерика, даже хуже. Ругань, крики, угрозы.

– Угрозы?

– Да. Мне, другим детям. Но это были… если можно так сказать, слепые угрозы. Словно Алекс не видел, кто находится рядом. Не узнавал ни меня, ни одноклассников. Забыл, кто мы. Эта вспышка опустошила его, потом Алекс был сам не свой. Когда я рассказала о случившемся его матери, она вроде бы огорчилась, но не предложила никаких объяснений. – Карен вздохнула. – В школе наши возможности ограничены. Основа закладывается дома, в семье, что в некоторых случаях очень прискорбно.

Записав все, что хотела, я поблагодарила ее и уже собралась защелкнуть брифкейс. Она снова сняла очки, сощурилась от света.

– Он неплохой мальчик. Алекс написал мне короткую записку после того, как ударил меня.

– Она у вас?

– Разумеется. Дома. Я сохранила ее, как поступаю со всем, что дают мне дети. Алекс нарисовал меня, большими буквами написал «ИЗВИНИТЕ», изобразил поцелуи и объятия. Не каждый ребенок на такое способен.

Я улыбнулась и задалась вопросом: почему в моих записях об Алексе нет ничего об этом рисунке.

– Карен, вы учили Алекса несколько лет. Когда, по-вашему, его поведение изменилось?

– Шестнадцатого декабря две тысячи первого года, – ответила она, печально улыбнувшись. – В тот день, когда Алекс сообщил мне, что умер его отец.

Глава 13

Нелучший друг

Алекс

Дорогой дневник!

Осталось три раза поспать до премьеры «Гамлета» в Большом оперном театре. Мне там нравится. Зал весь красный, и на сцене я словно увеличиваюсь в размерах. Становлюсь великаном. Готов спорить, что на сцене можно разместить три наших дома. Вчера вечером мы провели репетицию, и наконец-то все помнили текст, и у Джо-Джо потекла косметика, и она обнимала Сиана, которого обычно не жалует, и заставила нас всех сесть кружком на сцене и поговорить о наших страхах и надеждах по поводу премьеры.

Кейти первой подняла руку.

– Я боюсь, моя мама рехнется, – объявила она.

Улыбка сползла с лица Джо-Джо, и она спросила, что Кейти имеет в виду. Та пожала плечами и больше не произнесла ни слова, лишь щелкала эластичным поясом штанов, пока я не попросил ее этого не делать.

Я поднял руку.

– Надеюсь, зрители закричат: «На бис!» – после чего Терри и Син захихикали.

– Я тоже на это надеюсь, – поддержала Джо-Джо и подмигнула мне. – Хотя, уверена, они просто будут долго аплодировать, если им понравится наша постановка.

Она подняла руки с оттопыренными указательными пальцами, и это означало, все должны успокоиться и слушать ее.

– А теперь, кто думает, что понимает, почему мы ставим эту пьесу?

Мы все принялись переглядываться. Наконец Бонни Николлс подняла руку.

– Потому что мы действительно талантливые дети?

Джо-Джо улыбнулась.

– Это одна из причин. Спасибо, Бонни. Кто-нибудь еще?

– Потому что пьеса знаменитая, – предположил Лиам, и Джо-Джо сказала, что да, но, возможно, нам нужен намек.

– Где разворачивается действие пьесы?

– В Белфасте, – ответил я.

– Верно! – воскликнула Джо-Джо, и я раздулся от гордости.

Ее лицо стало очень серьезным, и она приложила палец к губам.

– А где разворачивается действие пьесы у Шекспира?

Все зашептались, и я увидел, что Терри смотрит на экран мобильника.

– В Дании, – сообщил он.

– Да! – крикнула Джо-Джо, наставив палец на Терри. – И что Шекспир говорит о Дании?

– Она отвратительна, – ответил я. И когда она открыла рот, чтобы вновь воскликнуть «Верно!», я опять поднял руку, и Джо-Джо склонила голову набок, дожидаясь продолжения.

– Вы хотите сказать, что Белфаст отвратительный? – уточнил я.

– Отвратительный, – вставил Терри, и остальные согласились.

– Целиком? – мягко спросила Джо-Джо. – Или только что-то в нем?

Бонни подняла руку.

– Я люблю мороженное «Модс». Его можно купить только в Северной Ирландии, и когда я его ем, то жалею всех, кто здесь не живет.

Королева Гертруда – вообще-то, ее зовут Саманта, но она требует, чтобы мы все называли ее королевой Гертрудой, – подняла руку.

– Я люблю бухту Елены.

Бухта Елены – пляж в трех милях от нашего дома. Я там никогда не был, но бабушка показывала мне фотографии, и бухта выглядела красивой.

– Хорошее место, – согласилась Джо-Джо. – Кто-нибудь еще?

– Я люблю, когда ни в кого не стреляют, – вставил я, и Джо-Джо повернулась ко мне. На мгновение все затихли.

– Правильно! Правильно! – крикнул Лиам.

Его почин подхватила Бонни, затем Кейти, Саманта, Терри и все остальные. Даже Джо-Джо. Потом Джо-Джо уткнулась подбородком в грудь и сложила руки за спиной, как делает всегда, когда думает. Мы знали, что надо прекратить разговоры, и сцена затихла.

– В конце этой пьесы есть фраза, которая содержит в себе послание. Послание надежды. Кто мне скажет, о какой фразе я говорю?

«Гамлет», насколько я понимаю, пьеса не о надежде. Она – о юноше, его преследовал призрак его отца и заставил убить другого человека, чтобы поквитаться с ним, но стало все только хуже.

– Мы отрицаем предсказание, – тихо произношу я. Не уверен, что точно знаю значение этой фразы, но это последняя реплика в пьесе, и Джо-Джо говорила нам, почему выбрала именно ее. Считала, что предсказанное будущее не запрещает нам выбирать другую тропу.

– И как это понимать? – спросила Джо-Джо, оглядывая нас всех.

– Он сказал: «Мы отрицаем предсказание», – ответила Кейти. – То есть наше будущее зависит только от нас, и не важно, что происходило с нами в прошлом.

Джо-Джо просияла, стала аплодировать, и все к ней присоединились. Хлопали в ладоши, кричали. Потом принялись скандировать:

– Гамлет, Гамлет, Гамлет, Гамлет! – И название пьесы плавно перетекло в «Белфаст, Белфаст, Белфаст, Белфаст!».

Джо-Джо махала рукой, словно дирижировала нами, а когда Лиам и Гарет опять сменили речевку на «Селтик, Селтик, Селтик», вскинула руки с оттопыренными указательными пальцами. Мы замолчали.

– Помните, друзья. Это важное заявление о том, кто мы сейчас и кем хотим стать.

– «Макдоналдсом», – прошептал Лиам.

Мы засмеялись, но Джо-Джо только строго посмотрела на него.

– В пьесе Шекспира есть и многое другое. О том, каково это, подняться из пепла прошлого Белфаста. Вы можете гордиться собой.

На следующий день после ленча я думал о сне, в котором видел Руэна и бабушку, и кое-что вспомнил: когда Руэн приходил в клинику, нитка висела из его черного джемпера, совсем как во сне. Из моей одежды постоянно торчат нитки, и в клинике у меня был халат с длинным швом на спине, и я мог на секунду поклясться, что выглядел он так, словно нитка из свитера Руэна тянулась к нему. Я не знаю, что это означает, но ощущения странные.

В общем, я решил сказать ему, что больше не хочу, чтобы он изучал меня. Подумал, что он может рассердиться. Новый дом меня больше не волновал. Пусть он будет красивым и уютным, мне хотелось только одного: чтобы мама стала счастливой и больше не плакала. И я не знал: если кто-нибудь называет себя чьим-то другом, означает ли это, что вы должны делать что-то друг для друга. Аня сказала мне, что она обо всем договорилась и я скоро увижу маму. Я очень разволновался и встревожился: а вдруг мама умрет до того, как я ее увижу? Иногда я думаю о тех случаях, когда она глотала все эти таблетки. Она знала, что умрет, если врачи не позаботятся о ней? Почему она это делала? Почему хотела умереть? А если бы умерла, кто бы заботился обо мне?

Я очень плохо спал прошлой ночью, потому что боялся лишиться лучшего друга, заявив Руэну, что не хочу, чтобы он и дальше изучал меня. Я до сих пор не знал, почему ему хочется меня изучать. Это же глупо, ведь я десятилетний мальчик из Белфаста, а не премьер-министр или футболист, но он также начинает пугать меня. Раньше он смеялся, когда надо, и подсказывал мне остроумные реплики. Как в тот раз, когда Эойн Мерфи в школе убеждал всех звать меня Ауном вместо Алекса и говорил, что я гомо гипо псих. Весь класс смеялся надо мной, и я так растерялся, что не мог ничего ответить, ни единого слова. Тогда Руэн подошел ко мне и кое-что прошептал на ухо. Тем временем Эойн уговаривал всех начать скандировать: «Аун – даун». Я повернулся к нему и повторил фразу, которую нашептал мне Руэн:

– Эойн, только что позвонили из зоопарка. Бабуин просит вернуть ему жопу, так что тебе придется искать новое лицо.