Купите Рубенса! - Святослав Эдуардович Тараховский

нашей дружбе, о ее тайных, жертвенных сторонах? Я был вынужден развернуться и, погрузившись в мысли о ничтожности бытия, уйти по засыпанной снегом дорожке, так и не дождавшись торжественного момента.

А еще через два года, после очередной уценки часы действительно продались за пятьсот долларов.

Я любил и люблю тебя, дорогой мой друг Борис, мне очень жалко порушенной нашей дружбы. Но я не знаю, кто в этой истории виноват. Не нахожу ответа.

Возможно, что пришел нашей дружбе срок, как приходит срок всему сущему на этом свете.

А возможно, кстати, что виноваты сами часики.

Ничего удивительного. Все знают: встречаются такие злокачественные предметы, которые годами не продаются. И, добавил бы я, насмерть сорят приличных людей.

Подмена

В нашем деле никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача.

И уж тем более не знаешь, когда удача обернется бедой.

Тогда, три года назад, первой, кто забил тревогу, была молодая пенсионерка Людмила Петровна Бредихина. В свои неполные шестьдесят девять она была худа, поджара, бегала по набережной наравне с пойнтером Бобом, но главным ее достоинством было бдительное отношение к миру.

В то воскресенье, намереваясь, как обычно, размять ноги на свежем воздухе, она вышла с Бобом из квартиры и направилась к лифту.

И вот тут-то шестым своим чувством Людмила Петровна почувствовала неладное, правда, в чем оно заключалось, понять сразу не смогла. Светильники на стенах горели хоть и неярко, зато все, немытое лестничное окно было закрыто на шпингалет, подоконник привычно утыкан молодежными ночными окурками, и даже лифт работал и чуть слышно елозил в шахте. За тремя дверями выходивших на площадку квартир было тихо и сонно.

И все-таки что-то было не так.

Людмила Петровна продолжала изучать обстановку, когда вдруг Боб ткнул носом в кожаную дверь семьдесят пятой квартиры и душевно чихнул. И Людмила Петровна в момент все поняла: из семьдесят пятой чем-то назойливо пахло.

Она вытянула нос, она принюхалась. Пахло не газом, не химией, но чем-то приторным и мерзким. «Наверное, Юрий Иосифович на даче, сообразила Людмила Петровна, а холодильник у него разморозился, и любимая курятина стухла».

На всякий случай она позвонила в семьдесят пятую. Постучала и крикнула: «Юрий Иосифович! Это я, Люда! Вы дома?»

Ответа не последовало.

Она уже садилась в лифт, когда ее остановила другая интересная мысль. «А что, если Юрий Иосифович не на даче? – подумала она. – Что если его… того, и лежит он сейчас там, за дверью, и запах этот… от него?»

Любопытство так сильно захватило Людмилу Петровну, что она тотчас выхватила из-под куртки телефон.

Приехала милиция.

В синем спортивном костюме «Адидас» с тремя полосками вдоль штанин Юрий Иосифович Жгут, будто отдыхая на пляже, лежал на боку, на янтарном дубовом паркете и разлагался. Уже посиневшая рука его была подвернута под тулово, торчала из-за спины, на ней все еще тикали золотые антикварные часы, сработанные сто лет назад швейцарскими мастерами, а за окном сияло солнце, пели и летали птицы.

Юрий Иосифович, если б мог, должен был сказать спасибо Людмиле Петровне и пойнтеру Бобу за то, что они его хватились и не дали полностью разложиться. На работе в Министерстве энергетики не хватились, потому что он давно уже там не работал, друзья не обеспокоились, потому что таковых у Юрия Иосифовича не осталось, дальние родственники не возникли, потому что терпеть его не могли, не возникали годами и только ждали, сами понимаете чего.

Юрий Иосифович при жизни был богат, стало быть, очень одинок.

Милицейские пригласили понятых – одним из них, конечно, стала Людмила Петровна, и приступили к осмотру тела.

И сразу обнаружили многообещающий нюанс. Затвердевшим кулаком погибший сжимал кусок упаковочной бумаги крафт отечественного производства.

Было также установлено, что лиходей стукнул Юрия Иосифовича чем-то твердым в область мозжечка и так ловко, что и смерть наступила мгновенно, и крови практически не было.

Не мучился, с удовлетворением отметил про себя сыщик Сергей Столетов. Молодого Столетова за чутье и хватку перевели недавно из Вологды в Москву. Убийство гражданина Жгута стало его дебютом в столице, и он, конечно, взялся за дело с жаром, как вышедший на свою первую охоту борзый острозубый волк.

Однако предмета, так удачно прервавшего жизнь Юрия Иосифовича, не нашли, и Столетов сделал вывод, что преступник унес его с собой. Аккуратно, не оставив в подарок следопытам ни одного отпечатка пальцев, он захлопнул за собой дверь и прихватил орудие злодейства. Осмотр замка не выявил в нем никаких насильственных вмешательств, судя по всему, погибший сам отворил преступнику дверь. «Почему?» – тотчас спросил себя Столетов. Правильный ответ на этот вопрос, возможно, стал бы главным в расследовании, но пока что его не было.

Мысли Столетова интуитивно направились в сторону клочка бумаги крафт, единственного нетривиального и живого вещдока, из которого, он чувствовал, следствие могло бы много чего наскрести. «Упаковочная бумага отечественного производства. Зачем она здесь, в кулаке? Для чего? Думай, Серега, думай!» – подстегивал себя Столетов, и охотничий его азарт возрастал.

Отправив тело в морг, сыщик прошелся по пяти комнатам квартиры и почувствовал себя немного не в себе. Такого количества картин он не видел нигде, разве что в Третьяковской галерее. Следователь впервые посетил галерею три года назад, во время краткого наезда в столицу, но все помнил, потому что обладал профессиональной памятью.

Нормальной, по понятиям сыщика, мебели в квартире не было, ни стоящей тахты, ни кроватей человеческих, ни стенки, а все больше каких-то кривоногих креслиц, стульев и рахитичных диванчиков с узорами, на которых и расслабиться-то толком было нельзя.

Правда, в пятой полутемной комнате возле лампы под розовым абажуром гнездился скромный лежачок, но все остальное пространство квартиры было захвачено картинами. Большие и маленькие, с фигурами, природой или черт-те с какими крючками, кругами и стрелами, в золоченых рамах, в простых деревянных и без рам вообще, старинные, не очень и совсем современные – в этом-то Столетов мог разобраться, картины висели в три, а то и в четыре ряда друг над другом и так плотно, что обоев было не видно. Даже в ванной комнате, с джакузи на троих, под потолком висели картины, изображавшие голых женщин в бесстыжих объятиях мужчин.

Столетов бродил среди картин как в неведомом тропическом лесу, читал таблички и подписи, но они ему, жителю вологодской глубинки, мало что говорили. Подучиться бы надо, подчитать, повторял себе Столетов. Без знания искусства быть следователем в наше компьютерное время никак нельзя, думал он и, наверное, был прав.

Богатство