Партия свободных ребят - Николай Богданов

Пот прошиб ребят, плечи заныли, заболели животы, а лодка, казалось, влипла в золотистую воду, как в мед, и стояла на одном месте, напротив Метелкина.

Хоть бы ветерок подул, хоть бы он помог подогнать лодку к желанному берегу!

— Это мы Орлу попались! Орел нас ухватил! — сказал старый почтарь. — Я не первый раз на этом самом месте у него в когтях!

— Какой орел? — с трудом произнес Петя, изо всех сил налегая на весло.

— Река Орел под нами бежит, ее вода к нам пришла и переборола Цну-голубку, — объяснил чудесное явление старик. Потом скомандовал:

— Ударь Орла! Ударь Орла!

Ребята яростно ударяли веслами воду Орла, потные, красные от напряжения удивительной битвы. Ладони их горели. Приходилось обмакивать в воду. И вскоре волдыри на них полопались, кожа содралась, и они почувствовали, как шершавы и жгучи весла., когда держишь их ободранными до крови ладонями.

Вскоре лица ребят заливал не только пот, но и слезы.

Они не плакали, нет, слезы выжимало напряжение всех сил. Оки с досадой поглядывали на старого почтаря и на нездешнего: почему они не придут на помощь?

И тут кормчий крикнул:

— Гребцов сменяй!

Почтарь и незнакомец сели на весла. Но у нездешнего оказалась только одна рука, другая, в черной перчатке, была у него деревянной. Она только постукивала по веслу.

— А ну, бей! Еще чуть-чуть! — командовал кормчий, с трудом направляя лодку вразрез встречному течению.

А потом старик закашлялся и виновато сказал:

— У него одна рука… У меня одно легкое… Вот какое дело, ребятки!

Павлик обмотал руки носовым платком, разорвав его пополам. У Пети платка не было. Он обмотал ладони сорванным с шеи галстуком и, соединив их, снова положил на весло.

И снова они начали грести, наваливаясь на весло телами.

Им казалось, что это продолжалось бесконечно: глаза слипались от пота, они уже не видели ни красот разлива, ни пролетающих над ними белых лебедей, ни сверкающих разноцветным оперением уток, тьма обволакивала их, и ничего не оставалось в глазах, кроме тьмы.

— Навались! Навались! Дружно бей! — слышался хриплый голос кормчего.

И вдруг они почувствовали какое-то облегчение.

В ту же минуту старик радостно прокричал:

— Мокша! Поплывем легша!

Лодка пробилась в стремительные струи реки Мокши, победившей нижние воды Орла.

Но ребятам было не до размышлений над удивительными течениями полых вод множества рек, сливающихся в междуречье Оки, Цны и Мокши. Они испытывали блаженство и едва шлепали веслами. А когда окончательно пришли в себя, оказалось, что уже наступила черная ночь.

Они словно куда-то провалились вместе с лодкой: такая стояла черная тьма.

Бывают весной такие темные ночи. И падают они внезапно, как черный занавес, лишь только зайдет солнце.

В густой душной тьме даже голоса пропадали и глохли, как в мокрой вате. И тогда ребята услышали слова кормчего:

— Ну, вот и он, берег!

Им показалось, что слова донеслись откуда-то издалека.

— Что, хлопчики, сморились? — ласковым голосом сказал старый почтарь. Уже и встать нет сил? И руки разжать не можете, ишь прикипели к веслам!

— А не хотите узнать, что в посылке? — крикнул откуда-то, словно издалека, незнакомец. — Поспешим в школу, в школе огонек!

И эти слова пробудили наконец ребят от оцепенения.

Они вскочили со скамьи, с трудом оторвали руки от весел и очутились на берегу.

Ребята увидели огонек в единственном окне школы, который послужил кормчему маяком, и, качаясь, словно их шатали невидимые волны, полезли в гору на огонек этого маяка.

Скорей, скорей, пока не погас!

Незнакомец тащил за ними загадочный легкий ящик.

Потом он обогнал ребят, добрался до крыльца школы первым и постучал в дверь деревянной рукой. Нечасто, недробно, необыкновенно: тук, тук-тук, тук, как стучат телеграфисты, выбивая азбуку Морзе.

Услышав необыкновенный стук, Анна Ивановна пробежала по коридору в сени и спросила испуганным, взволнованным голосом:

— Кто там?

Однорукий вместо ответа снова простучал что-то.

Прислушавшись, Анна Ивановна вскрикнула:

— Адриан? Это ты?! — Дверь открылась, и лампа закачалась у Анны Ивановны в руке.

— Я на огонек в школе, о котором ты так хорошо писала! — ответил Адриан и поддержал лампу своей единственной рукой.

Труби, горнист!

А в это время Иван Кочетков, увидев, что свет в окне учительницы пропал, со вздохом вошел в пожарный сарай и, завернувшись в полушубок, лег спать. Ему и в голову не пришло, что жизнь в школе не замерла, а, наоборот, началась, и весьма шумно. Только шум этот скрывали бревенчатые стены.

— Ну вот, наконец-то! — обрадованно воскликнула Анна Ивановна, придя несколько в себя и увидев посылку. — Я ее давно жду!

— А что в ней? Что такое? — наперебой заговорили ребята, забыв даже про свою сверхсрочную эстафету.

— Мы всю дорогу спорили и не могли отгадать, — утирая пот левой рукой, сказал Адриан. — Не то воздух тут, не то звук… Но мне кажется…

— Тут и гадать долго нечего, все так ясно, — улыбнулась Анна Ивановна, — конечно, здесь и воздух и звук!

Сейчас вскроем!

Проснулся Степан, спавший на лавке в коридоре, и, еще не соображая, в чем дело, подал учительнице топор. Анна Ивановна быстро вскрыла ящик и, сунув руку, сразу извлекла., звук. Да, самый настоящий звук барабана.

Затем рука ее извлекла завернутый в шуршащую бумагу длинный предмет, и тут, еще не видя его, Петя и Павлик крикнули:

— Пионерский горн!

— И ты не угадал такой родной тебе предмет? Хорош бывший трубач эскадрона! — засмеялась Анна Ивановна, взглянув на Адриана.

— Нет, он угадал, — сказали ребята, — первый намекнул, что в посылке. Ему премия!

Анна Ивановна ловкими руками развертывала горн, сверкающий медью, а Степан, бывший при ней дежурным пионером, бережно развертывал бумагу, скрывающую барабан.

Руки его дрожали.

— Товарищ Аня, товарищ вожатая, надо сейчас же созвать ребят… Они плакать будут, если узнают, что проспали такое… Сейчас дам побудку! — и он потянулся к горну.

— Ну, нельзя же все село среди ночи поднимать! — засмеялась Анна Ивановна. — Все люди уже крепко спят.

И тут Петя вспомнил про эстафету.

— Да, вот здесь — тревога, скорей! — и Павлик подал щепку, завернутую в красный муар.

— Откуда у вас муаровый галстук? — поразился Степан. — Такие только у нас!

— Это вашего батрачонка.

— Гараськин? А что с ним?!

— Тут все сказано, — Петя развернул муар, и щепка попала в руки Анны Ивановны.

— Вы читайте, читайте! — крикнул Петя, испугавшись и задрожав при виде исказившегося лица учительницы, вдруг засветившегося красным отсветом.

— Поздно! — крикнула она, распахивая дверь на крыльцо. — Пожар!

Ребята зажмурились, увидев ярко-красное пламя, с треском раздирающее черную ночь.

— Горнист, труби! — крикнула Анна Ивановна Степану, передав ему горн.

Степан, надув щеки, хотел послать призывные звуки тревоги, но губы его, привычные к коровьему рожку, сумели извлечь из настоящего пионерского горна только жалкий писк.

— А ну дай сюда! — крикнул Адриан. И, выхватив горн у растерянного Степана, прижал его левой рукой к своим тонким губам.

Нас много — таких мальчишек!

Что же произошло тем временем у пожарного сарая, к которому направились три бандита с бадейкой керосина, с зажигалкой, спичками и оружием в руках?

А там произошло вот что.

Иван Кочетков задремал на ларе с пожарным инструментом. Дед Кирьян, пригревшись на телеге с сеном, заснул еще крепче, завернувшись в тулуп.

Сережка, назначенный в пионерский караул, залез под телегу, где он чувствовал себя, как в секрете на войне. Его никто не замечает, а ему все видно, все слышно.

В руке сжимал он самодельный пистолет, заряжавшийся с дула. Вместо курка у него было запальное отверстие.

Стоило в него насыпать пороху да прижечь, как мог раздаться выстрел. Только надо было держать его подальше от себя, над головой, чтобы самого стрелка не задело. Оружие было сложное, зато сами ребята изобрели его.

В кармане у Сережки был спрятан коровий рог, в случае чего трубить тревогу.

Правда, Сережка никак не мог приловчиться к нему, его разбирал смех, потому что при попытке трубить было щекотно губам. Но он уверил ребят, что в случае опасности, когда будет не до смеха, небось затрубит.

Так он лежал под телегой, борясь с дремотой. Вокруг было тихо — даже подступала скука. Лошади, стоявшие у пожарной машины в хомутах и сбруе, так мирно жевали сено, что от этого еще больше клонило ко сну.

По-настоящему бодрствовал один сторож — кузнец Агей. Крепко подпоясавшись, с топором за поясом, с дубинкой на плече, он расхаживал перед пожарным сараем, как часовой. Взад-вперед. Взад-вперед. И, стараясь проникнуть в тьму, зорко посматривал по сторонам.