Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

Ногам холодно. На льду он, что ли? Или в воде? Должно, в воде: холод поднимается к самой груди, и не пошевелиться. Барабаны бьют! Ближе, ближе! Что же это? Как же? Спасаться надо! Сюда идут, сейчас схватят, а сабли нет, и пальцы онемели! Ко мне, братцы! Выручайте! Кто там стоит? Николай? Кудашев? Фух, а то уж страху принял! А кто это рядом с ним? Лицо знакомое… Не может быть! Федор Тизенгаузен! Он разве не погиб тогда, при Аустерлице? Обнимаются, протягивают к нему руки, смеются… А, вот оно что… Иду, зятюшки! Сияние у них за спиной указывает дорогу. Свет яркий, но не режет глаз, манит к себе. Легко-то как… Тихо, безмятежно… Точно паришь в вышине… Внизу лежит кто-то в темноте на постели, вокруг него суетятся люди, подносят свечку к губам… Закрыли ему глаза, сложили руки на груди… Вот и хорошо. Теперь он — покойник.

… — Ваше величество! Срочная депеша от директора военной канцелярии! Михайло Ларионович скончался!

Генерал Петр Волконский взволнованно теребил в руках листок. Александр взял его, прочел сам: «16 сего апреля в 9 часов и 35 минут пополудни свершилось ужаснейшее для нас происшествие…» Он сделал несколько шагов, остановился, помолчал, глядя в стену. Потом объявил:

— Князь, подготовьте приказ о назначении главнокомандующим генерала от кавалерии графа Витгенштейна и немедленно вызовите его сюда. И прикажите написать в Бунцлау, чтобы тело князя Смоленского отправили в Санкт-Петербург для погребения в Казанском соборе со всеми почестями, подобающими его высокому званию и навеки незабвенным заслугам, Отечеству оказанным. Ступайте.

Волконский поклонился и собрался уходить, но император удержал его:

— Да, вот еще что, Петр Михайлович. Мне бы хотелось до времени утаить эту страшную весть от наших войск, дабы не привести их в уныние перед грядущим сражением.

Генерал понимающе прикрыл веки.

15

Бессьер вышел из своей палатки безупречно выбритым, с напудренными волосами, которые он по-старому стягивал сзади в хвост, в мундире без единой пылинки, но с печалью в глазах. Адъютанты готовились завтракать, сидя на расстеленном ковре; маршал жестом отказался. Поднявшись на небольшой пригорок, он смотрел в сторону лесного дефиле, наполовину тонувшего в утреннем тумане.

— Поешьте хотя бы немного, господин маршал!

Бодю протягивал ему тарелку, покрытую салфеткой, держа в другой руке чашку с кофе. Бессьер посмотрел на тарелку, словно не понимая, зачем она, потом взял у адъютанта чашку.

— Что ж, если сегодня утром меня собьет пушечным ядром, так хотя бы не натощак.

Молодой гусар хотел сказать ему что-нибудь шутливое и ободряющее, но ничего не придумал. Допив кофе, Бессьер попросил принести ему портфель. Адъютанты уже садились верхом, ординарец держал в поводу коня для маршала. Подошел Бодю с портфелем; Бессьер вынул оттуда пачку писем, аккуратно перевязанную темно-синей шелковой ленточкой, и бросил в костер.

Все оцепенели, глядя, как чернеют, обугливаясь, уголки, отступая перед жадными желтыми язычками. Это были письма жены Бессьера, с которыми он не расставался никогда. Впереди послышались выстрелы: застрельщики Нея уже вступили в дело. Надвинув пониже двууголку, маршал запрыгнул в седло; адъютанты поскакали за ним.

…Туман, стелившийся над Зале, наконец рассеялся, зато вид, открывшийся взору Нея, совсем его не обрадовал: за лесом, подковой прикрывавшим домишки Риппаха, оказалось большое и ровное поле, на котором выстроились в шахматном порядке конно-егерские и гусарские эскадроны; перед ними разъезжали казаки. Дьявол! С пехотой туда не сунешься. Возвращаться назад? Стук копыт заставил его обернуться.

— А, вот и ты! — бросил маршал подъехавшему Бессьеру. — А почему ты один? Взгляни-ка на это! Была бы здесь твоя кавалерия…

— Она сейчас будет здесь, — не дал ему договорить Бессьер. — И вся пойдет туда.

Он вытянул руку с поднятым большим пальцем и медленно повернул ее, указав на землю.

Ней вгляделся в него. Бессьер казался спокоен, однако маска бесстрастия не была его обычной сосредоточенностью перед боем: глаза потухшие, лицо восковое… Впервые Ней видел его таким после Березины. Он хотел дружески похлопать товарища по плечу, но Бессьер тронул коня, направляясь навстречу дробному топоту. Лансьеры и гусары строились поэскадронно в две шеренги, Бессьер отдавал приказания. «Сабли вон!» Султаны на киверах заколыхались, точно колосья под ветром. «Рысью… марш!» Запели трубы, им откликнулись с другой стороны поля; эскадроны двинулись вперед. «Галопом… марш!» — послышалось издали. Земля задрожала под подковами, словно охваченная возбуждением, и тотчас содрогнулась, как от пинка, когда с той стороны дали пушечный залп. Время вдруг стало тягучим, как патока; со своего места Ней отчетливо видел рой ядер, летевших навстречу коннице. Людей выбрасывало из седел, точно тряпичные куклы; лошади взвивались на дыбы или падали, взбрыкнув ногами, с пронзительным ржанием. Еще один залп. Черные точки быстро увеличиваются в размере, гудя, как рассерженные осы. Они летят прямо сюда. Голова поляка-ординарца лопнула, словно спелый арбуз; Бессьер превратился в фонтан кровавых брызг и грянулся оземь; полковник Сен-Шарль невольно заслонился рукой. Когда он обернулся к Нею, его лицо и мундир были в ошметках плоти.

Лансьеры скакали назад, смешав поредевшие ряды; им в спину летело «ура!» на остриях казачьих пик. Ней командовал, посылая стрелков прикрывать новую атаку, пехота строилась в каре. Вот они окутались пороховым дымом, выпустив огненные жала; казачьи лошади закружились на месте. «В атаку!»

Подхватив под мышки тело Бессьера с раздробленной левой рукой и развороченной грудью, Сен-Шарль оттащил его в овраг. Ней бросил полковнику флягу с водкой; часть жидкости попала в рот сквозь неплотно сжатые зубы; Бессьер всхлипнул, дернулся и умер. Галопом подскакал молодой адъютант, вскрикнул, увидев кровавое месиво. Двое солдат отнесли покойника в Риппах, в самый ближайший дом, и положили там на кровать; Бодю остался с ним, по его юным щекам ручьями бежали слезы. Взглянув на него искоса, Сен-Шарль передал ему шпагу Бессьера и часы, застывшие на без пяти час. Потом вернулся обратно к Нею.

…Выслушав ординарца, Наполеон некоторое время молчал, глядя в пол, потом поднял глаза и медленно обвел ими генералов.

— Он умер, как Тюренн, его смерти можно позавидовать, — сказал надтреснутым голосом.

«И с нами будет то же», — подумали про себя остальные.

Главная квартира перебралась из Вейсенфельса в Лютцен, оставленный русскими; войска переправлялись через Флосграбен. Ней распорядился скрыть от солдат смерть начальника всей кавалерии.

***

Один только корпус Винцингероде оказался в назначенный час в назначенном месте — на рассвете против деревни Штарзидель, занятой французами. Все прочие корпуса опоздали и занимали позицию