Стихотворения и поэмы - Перец Маркиш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
в дрожь.
Во тьме пригибало к столу их головы хлещущим страхом.
...А ветхие стены в хлеву давно от костра занялись.
По-детски заплакал бычок, уткнувшийся в дымные ясли.
И мать, обнимая дитя, глядела в холодную высь:
Над сумраком вечных дорог звезда для нее
не зажглась ли?
5
Подобно обмоткам за ней влачился пылающий след.
Горящие ноги ее во тьме продолжали светиться.
Здесь много разрушенных гнезд. Быть может, украдкой
на свет
Откуда-нибудь прилетит бездомная странница-птица?
Ей дым ниспадал на лицо, совсем как субботняя шаль,
Когда славословье она читала, склонясь над свечами.
Быть может, из чащи лесной, покинув дремучую даль,
Появится мститель святой в ушанке, с ружьем
за плечами?
Ей путь преграждал бурелом. Она продолжала шагать.
Служила ей посохом тень. Вдали перепутья темнели.
Быть может, во мраке ночном, увидя гонимую мать,
Блеснет ей живая звезда в распахнутой ветром шинели?
Бездомную мать и дитя во тьме окружив, как друзья,
Приветливо скажут они: «Изгнанница, доброй недели!»
...Сожженная женщина шла, и неба пылали края.
Великое пламя росло, и жаркие искры летели.
1940
Перевод В. Потаповой
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА
1
Ни встать ни сесть — такая теснота!
Им не подашь и корку бога ради…
Беда скупила в эшелоне все места
И разлеглась и спереди и сзади…
Беда спешит— вперед, вперед, вперед,
И не свернет состав с пути стального…
Как за руку слепца, ведет беда народ,
Ей на слово доверили слепого…
Предсмертный хрип... Предсмертный звон
в ушах…
Ребята на полу, как сломанные ветки…
Вот смотрит из угла худой еврей в очках:
Беду бы обмануть, бежать из этой клетки!..
Он выйдет на перрон. Он юркнет в никуда,
Прорвется через снег на черных тротуарах…
Ни встать ни сесть — такая теснота,
Беда, одна беда — под нарами, на нарах...
2
И он ушел… Неверные шаги…
И пальцы тянутся за ним во мгле вокзальной…
Печалью глаз задымлены очки,
Как рыжее стекло коптилки поминальной.
В лохмотьях впалая белеет грудь,
На скулах мох, глаза мигают слепо...
Он вышел боль свою излить кому-нибудь
И вымолить немного хлеба.
Но жалости не пробудив ни в ком,
За кипятком поплелся в рваных ботах…
И вздрогнул эшелон, и тронулся рывком…
И наступила ночь, и занялась суббота…
За стеклами в зрачках немая жуть
Горит, как фитилек... И непроглядно небо...
Он вышел боль свою излить кому-нибудь
И вымолить немного хлеба…
3
Насупился завьюженный вокзал,
Железные пути натянуты до боли…
Мороз еврея гнул и обжигал:
Добыть бы кипятку, полкружки бы, не боле…
Был у него когда-то дом и хлеб,
И дочь была, и ожидались внуки...
«О господи! Наверно, ты ослеп, —
Ты видишь — кипятком я грею руки...»
Дом вспомнился, но был ли добрый дом?
Всё отнято. Бредут босые ноги
Из польского местечка день за днем,
Тысячелетьями, без цели, без дороги.
И сводит рот, и хлеба нет, хоть плачь,
И кто он — человек или собака?..
«О господи, как скуп коричневый палач —
Так мало кипятку я взял из бака...»
1941
Перевод А. Кленова
КЛЯТВА
КЛЯТВА
Ты боль свою, как славу, гордо нес,
Как саблю, выхваченную из ножен.
Слезами сон твой мы не потревожим,
Мы честью поклялись красноармейских звезд
У праха твоего, — где б ни лежал твой прах,
Каким песком его б ни заносило время,
Мы будем мстить, сжимая меч в руках,
Пока твоих убийц не уничтожим племя.
Покрылась пеплом скорбная земля,
Покрылись дали траурною сеткой.
Ты шел на смерть — была тверда нога твоя,
На муки шел ты, как идут в разведку.
Ты был от мук своих отчизной отделен,
С отчизною в груди ты миг последний прожил,
Пред сворой палачей стоял ты, обнажен,
С презрением глядел на мерзостные рожи.
Привязан к дереву, как Прометей к скале,
Стоял ты, взорами грядущее читая,
Но не орел клевал тебя в полночной мгле,
А черных воронов тебя когтила стая.
Ты на костер взошел, последний сделав шаг.
Пред пыткою такой померкнут пытки ада,
Но голос родины звенел в твоих ушах,
Нет, ты не зарыдал и не молил пощады.
Рыдали за тебя и ветер, и леса,
Текли, как воины, отряды рек ревучих,
Из недр высоких гор гудели голоса,
И солнце спряталось в густых ненастных тучах.
Сквозь ветви пробиваясь, звуки шли,
И песнь лилась, как буря, нарастая.
Смятенная земля скорбела. А вдали
Простерла руки мать седая,
С тобой страдания предсмертные деля,
На подвиг младшего благословляла сына:
— Сияньем солнечным клянется вся земля,
Клянется родина, могуча и едина.
Клянется битвою последнею своей
Боец, принявший смерть с презреньем небывалым,
Что будет мрак твоих проколотых очей
Могильной пропастью фашистским каннибалам!..
Где камни на земле, чтоб охранять твой прах?
Где приняла тебя земля отверстым лоном?
Потомки пронесут тебя в своих сердцах,
Они тебя найдут, они придут с поклоном.
Свободные пройдут свободною землей.
Они тебя найдут, ты можешь быть спокоен.
Они придут к тебе сквозь холод, ветер, зной,
Замученный врагом, бессмертный воин!
Мы нашу боль должны достойно перенесть,
Но сталью мы сверкнем, мы пламенем взметнемся!
Великой будет месть, и грозной будет месть,
Красноармеец! Мы не плачем, мы клянемся!
1941
Перевод Л. Руст
ОСЕНЬ 1941
ОСЕНЬ 1941
1
Москва! Твои сыны-богатыри
Тебя венчали вечной славой!
Три революции, раздув костер зари,
Одели в сталь твои заставы.
«Всем, всем!..» Как сердца стук в груди,
Приказ твой внятен — и простой и грозный.
Смерть не шагнет за твой порог, пока с пути
Не сбились, угасая, звезды.
Ждут площади. Для подвига созрев,
Ждут все, кто здесь крепили с камнем камень,
Чтоб ты вложила в них и ненависть и гнев,
Дыханья воинского жгущий сердце пламень.
Сыновний долг суров и прост:
«Встань под ружье!» — вот смысл твоих велений.
О город-мир! Огнем багряных звезд
Ты начертал судьбу грядущих поколений.
Перевод Н. Вольпин
2
Твоя печаль как властный зов! Костром горит
Высокий твой удел. И мнится:
Нам каждый камень твой, как летопись, раскрыт,
Где кровью каждая отмечена страница.
На площадях твоих, как на весах судьбы,
Всё бытие. К тебе из тьмы и гула,
Из черных далей в горький час мольбы
Земля дороги протянула.
О город бурь! Ко мне в угар
Ночей бессонных, в боль и в одурь пыток,
Как светлый код грозы, врывается удар
Твоих недремлющих зениток.
Нет, не удар — призыв во все концы земли.
