Особый штаб «Россия» - Иван Грибков

Как уже говорилось, работа Смысловского в первые месяцы войны была связана с получением оперативных данных от агентов (по информации чекистов, фон Регенау даже курировал в абверкоманде-104 агентурное направление). Какое-то время он контролировал процесс обучения курсантов, выступал на лекциях, делился опытом, подбадривал тех, кому предстояло выполнять спецзадание. Однако подготовка курсантов не всегда была удовлетворительной. Интенсивный курс обучения иногда шел в ущерб качеству подготовки агентов, а отсюда возрастала вероятность их провала. Конечно, для немцев «человеческий материал», используемый для заброски в советский тыл, был не так уж и важен: под рукой находились лагеря для военнопленных, где можно было набрать новых кандидатов[270].

Выше уже отмечалось, что в одном из первых потоков Валгской разведшколы проходили подготовку молодые русские эмигранты, завербованные в Варшаве представителем РФС В. М. Бондаровским в конце августа 1941 г. Пройдя обучение, в январе 1942 г. они были переброшены в тыл Волховского фронта. Переброска прошла неудачно, разведчиков задержали.

3 января 1942 г. патруль доставил к особистам 25-й кавалерийской дивизии трех подозрительных граждан, появившихся в расположении соединения. В ходе допросов, проводимых оперативным уполномоченным особого отдела дивизии старшим лейтенантом A. M. Нестеровым, выяснилось, что все задержанные являлись агентами, переброшенными по указанию начальника абверкоманды-104 майора Гемприха и его помощника — капитана фон Регенау (именно так было зафиксировано в показаниях). Разведчики — белоэмигранты Г. Н. Лобачевский (псевдоним «Янковский»), Н. И. Гурамишвили («Ибрагимов») и бывший военнослужащий РККА Г. М. Афиногенов («Ершов») — получили задание «установить в г. Ярославле наличие воинских частей и военной промышленности, собрать сведения о концентрации войск Красной армии в районе Валдай — Волочек — Торжок, а также разузнать, не готовится ли СССР к химической войне». Задержанные назвали ряд других агентов, переброшенных и подготовленных к переброске в советский тыл, благодаря чему их также обезвредили (секреты, выставленные особым отделом 305-й стрелковой дивизии, арестовали еще двух разведчиков)[271].

После войны A. M. Нестеров опубликовал свои воспоминания в сборнике очерков о буднях контрразведчиков Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов — «Армейские чекисты» (Лениздат, 1985. 368 с). Ветеран госбезопасности представил на суд читателей довольно типичную картину «работы» с захваченными агентами. Вначале, как и положено по правилам жанра, шпионы упираются, отказываются давать показания. Но потом их «раскалывают» на мелочевке. Все это дополняется весьма нелестными характеристиками: «неужели разведка противника могла направить в разведывательный рейд это убогое существо, невольно вызывающее чувство жалости к себе?». Шпионы-эмигранты предстают какими-то ущербными персонажами. Их в два счета завербовали коварные «соотечественники-фашисты», а они — наивные аполитичные юноши из семей русских изгнанников, даже не догадывались, с чем будет связана их деятельность на Восточном фронте. Разумеется, написанная отставным чекистом картина не соответствует действительности. Добровольцы, согласившиеся сотрудничать с абвером, прекрасно понимали, для чего их отбирают. К тому же пройти специальную подготовку соглашались чаще всего те, кто считал себя убежденными антибольшевиками, готовыми расстаться с жизнью за свои идеалы.

Забавно, что мнение Нестерова в чем-то пересекается со словами бывшего начальника оперативного отдела 1-й РНА, полковника Е. Э. Месснера (после войны он был с позором изгнан Смысловским из Суворовского союза за разложенческую деятельность, и в дальнейшем не уставал лить на своего бывшего командира целые ушаты грязи): «Набрав некоторое количество русских юношей-варшавян и наскоро обучив их разведывательному ремеслу, он [Смысловский. — Примеч. авт.] отправлял их через линию фронта, и они все погибли, вследствие неопытности, незнания советского жаргона и вообще плохой организации этого дела немцами»[272].

Злопыхательская критика Месснера вызывает вопросы. Во-первых, провалы агентуры в январе 1942 г., произошедшие по объективным причинам, вовсе не дают повода голословно утверждать, что абсолютно все «смысловцы» оказались в руках советской контрразведки и погибли. Неужели Евгений Эдуардович был посвящен во все нюансы работы Смысловского? Ведь он не служил с ним в отделе «1 C» штаба группы армий «Север», не инспектировал разведшколы, не контактировал с абверкомандой-104. Почти всю войну Месснер просидел в Югославии[273]. Конечно, какие-то детали он мог узнать после окончания войны, когда перебрался в Аргентину вместе с другими чинами 1-й РНА и вошел в состав Суворовского союза. Однако уровень осведомленности Месснера в этом вопросе явно далек от того, чтобы делать подобные умозаключения. Только Смысловский и очень близкие ему люди могли знать, сколько молодых эмигрантов погибло, а сколько выжило. Кроме того, значительная часть привлеченной Смысловским эмигрантской молодежи была членами НТС, которые как раз очень хорошо были знакомы с советскими реалиями, бытом, языком (подобной практической подготовке руководство НТС уделяло очень большое внимание). Именно поэтому «энтээсовцы» и были столь ценными кадрами, массово привлекавшимися к работе.

В очерке Нестерова фигурирует и сам Смысловский. Борис Алексеевич предстает перед читателями в качестве угодливой и подобострастной фигуры. Он и шагу не может ступить без майора Гемприха, а все его проверки Валгской школы, как можно заключить из текста, сводились к выполнению пропагандистских функций. Но такого рода упрощенная картина не имеет с действительностью ничего общего. Смысловский, контактировавший с Гемприхом, не был его подчиненным, так как представлял разведывательную инстанцию, обладавшую приоритетом в плане получения оперативной информации и правом контроля над специальными подразделениями абвера. Курируя подготовку разведчиков, он действовал как представитель отдела «1 C» штаба группы армий «Север».

Рассказывает Нестеров и об эпизоде, когда некоторые курсанты-радисты разведшколы в Валге саботировали выброску в советский тыл под предлогом внезапно появившейся у них болезни. Саботаж раскрыли, а виновных, по приказу Гемприха, передали в военно-полевой суд. Смысловский, если верить словам Нестерова, выступил перед строем курсантов с речью, заявив: «Такая же позорная участь постигнет каждого, кто откажется идти в разведку за линию фронта»[274].

Эпизод с саботажем, вероятно, действительно имел место, однако он вряд ли мог внести серьезный разлад в дело, организованное Смысловским. На карьере офицера это ЧП не отразилось, в противном случае немцы лишили бы его полномочий инспектора учебно-разведывательных батальонов, а затем, в марте 1942 г., не назначали бы на более ответственную должность — начальника Зондерштаба «Р». Следовательно, деятельность Смысловского, несмотря на случаи «не должного поведения» некоторых его подопечных, в целом оказалась для абвера полезной.

Третья глава. Особый штаб «Россия»

Организация и структура

Партизанская проблема на оккупированных территориях Советского Союза далеко не сразу начала вызывать озабоченность у германского руководства. В течение первого года войны вермахту удавалось вполне успешно подавлять деятельность (там, где таковая вообще была) «бандитов», «грабителей», «налетчиков» и «убийц-поджигателей» (именно такая терминология использовалась в официальной документации и военной прессе). Приказ ОКВ «О борьбе с коммунистическим повстанческим движением» от 16 сентября 1941 г. и приказ рейхсфюрера СС Г. Гиммлера «О мероприятиях по борьбе с советскими партизанами» от 18 ноября 1941 г. предписывали частям и подразделениям действовать против партизан бескомпромиссно и жестко, пуская «в ход самые крутые меры для подавления в кратчайший срок этого движения»[275].

При этом, по замечанию британских военных специалистов Ч. Диксона и О. Гейльбруна, поначалу высшее германское командование продолжало придерживаться вполне традиционных взглядов на «малую войну»[276].

Со временем тактика борьбы с партизанами начала меняться. И неудивительно: в январе — марте 1942 г. число партизанских налетов и диверсий заметно возросло (о чем с нескрываемой тревогой писал в запросе от 16 апреля 1942 г. командующий охранными войсками тыла группы армий «Центр» генерал пехоты Макс фон Шенкендорф)[277]. Если летом — осенью 1941 г. части по охране тыла и полиция, сообразуясь с оперативными данными, стремились немедленно блокировать и уничтожить «бандитов», то зимой 1941–1942 гг. значительное внимание стало уделяться сбору информации о партизанах и засылке к ним агентуры, и только потом — проведению боевых операций. Агентам вменялось в обязанность устанавливать численность и вооружение отрядов «народных мстителей», источники их снабжения, выявлять основные места их дислокации и каналы связи с частями Красной армии и населением, сообщать о планах и намерениях партизан. Использовались самые разнообразные способы по агентурному проникновению, — в частности, под видом беженцев, военнопленных, якобы совершивших побег из лагеря, погорельцев, бродячих нищих, перебежчиков из полиции, горожан, прибывших в сельскую местность для обмена вещей на продукты и т. д. Некоторые агенты получали задание совершать акты террора в отношении командного и политического состава отрядов, вести другую подрывную работу[278]. К широкому внедрению агентуры в ряды «народных мстителей» был активно подключен и абвер[279].