Нравоучительные сюжеты - Геннадий Семенихин

Я смотрел за движением карандаша, а на бумаге в эту минуту рождалась бабочка с хрупкими нежными крыльями, такая непохожая на боевой самолет.

И, сделав последний штрих, трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб оборачивается ко мне и, самодовольно подмигнув, спрашивает:

– Ну как? Похожа?

Времена меняются

У штабного подъезда уже стояла бежевая генеральская «Волга», а сам командир дивизии в летной куртке и глубоко надвинутой на лоб фуражке с голубым околышем, перевитым золотым шнурком, внимательно разглядывал вложенную в планшет карту, когда дверь распахнулась, и на пороге появился худой высокий длинноволосый человек в берете и старомодной широкой блузе.

– Баталист Вавилов, – отрекомендовался он. Генерал коротко кивнул:

– Знаю. Мне уже о вашем приезде сообщили. У нас для беседы четыре минуты, спешу на аэродром.

– Уложимся в три, – улыбнулся художник. – В студии мне поручили к областной комсомольской конференции написать портрет молодого аса. Нужен этакий волевой и уже закаленный, несмотря на юные годы, воздушный боец…

– Овладевший современной сверхзвуковой машиной, как это принято ныне писать в окружных газетах, – смеясь, подхватил генерал, – у нас много таких. У меня все летчики один к одному. Не обратили внимание на то, что в последнее время звезд на небе поубавилось? Это они, мои комсомольцы, в ночных полетах звезды хватают. Да, да. Давайте, чтобы не терять времени, условимся так. Сейчас я поеду на аэродром и пришлю вам троих самых боевых наших парней по одному из полка. А вы уж выберете себе натуру.

И генерал уехал. Художник, насвистывая, рассматривал наглядные пособия, которыми был увешан кабинет командира дивизии. Не прошло и двадцати минут, как дверь кабинета, обитая коричневой кожей, открылась, и молоденький лейтенант с порога спросил:

– Вы меня вызывали? Прибыл по приказанию нашего командира дивизии. Лейтенант Филоненко.

Посмотрел художник: лицо в веснушках, плечи узкие, подбородок с ямочкой совсем почти детский. «Разве на холсте после встречи с таким натурщиком что-нибудь родится. Как ни заставь его позировать, а уловить броские черты скрытой отваги, твердости и красоты духа в таком невозможно». Вздохнул и затруднительно сказал:

– Спасибо, я вас разыщу потом.

За первым пришел второй летчик-истребитель и, по всей видимости, прямо с полетов или на полеты направляясь. На нем и перегрузочный костюм, в руках гермошлем, и он его как-то небрежно и даже некрасиво держит. Над блеклыми светло-зелеными глазами редкие брови, словно сметаной облиты.

– Лейтенант Скрипалев. Я по приказанию генерала…

– Я вас вечером разыщу, – уклончиво прервал его баталист.

Третий лейтенант, горбоносый, с цыганскими вразлет бровями и каким-то робким смущенным взглядом, еще больше его разочаровал, а в особенности несбритые волосинки на том месте, где у настоящего героического летчика могли бы быть лихие усы. «Черт побери! – про себя выругался художник. – Хоть бы мама тебе их ножницами выстригла», – и, горько вздохнув, извинился за то, что его побеспокоил.

Через полчаса за окном прошумела машина, а потом рывком распахнулась дверь, и появился сам генерал, рослый, порозовевший, радостно взволнованный после полета.

– Ну, как вам понравились мои орлы, на ком остановили свой выбор?

– Орлы? – насмешливо переспросил художник. – Да какие же это орлы? Не понимаю, и за что только им звание летчика первого класса присвоено. Разве есть в их облике что-либо от Чкалова, Коккинаки, Громова или Кожедуба? Иной десятиклассник и то мужественнее и осанистее выглядит. А эти…

– Ну, как знаете, – взорвался вдруг генерал, – других рекомендовать не могу, потому что этими тремя вся наша дивизия гордится. Не взыщите.

Не подобрав подходящей натуры, художник, с горьким ощущением напрасно затраченного времени и невыполненного задания, отбыл в Москву.

… Прошло пять лет. Однажды ранним весенним утром вышел из своей московской квартиры баталист Вавилов, достал из почтового ящика газеты и увидел на первой странице «Правды» большую фотографию. На него смотрело страшно знакомое лицо молодого человека в фуражке с авиационным крабом. Вавилов сразу узнал и горбатый нос и разлет бровей над глазами. Под снимком была оттиснута подпись: летчик-космонавт… а дальше следовала фамилия того самого лейтенанта, портрет которого художник отказался писать.

И Вавилов огорченно подумал о том, как трудно за неброской внешностью угадать порою сильный характер.

– Да, – сказал он себе в оправдание, – времена меняются, но теперь этот парень никогда не захочет мне позировать.

Одна небольшая просьба

В телефонной будке выбиты стекла. Сидящему на близкой от нее скамейке пожилому мужчине в сером скромном костюме, со знаком ветерана войны на лацкане, волей-неволей приходится слушать доносящийся оттуда голос. Высокий парень с копной падающих на самые глаза длинных волос и броском джинсовом костюме кричит кому-то из своих друзей.

– Тимур, наши сегодня собираются в восемь. Если при деньгах, купи по дороге бутылку шампанского. Лучше полусладкого. Закуски и крепкое у нас есть. И Галку по пути прихвати. А насчет записей для магнитофона подумай. Если что-нибудь новое есть – будем рады. Ты знаешь, Родька Быков так обалденно вчера нахватался. Его Леший на своем «Жигуленке» домой везет, а он на щиток уставился и орет: «Ты какого черта счетчик не включаешь». Вот потеха! Значит, я вас обоих жду. А теперь давай на связь Зинку, с ней хочу потравить.

К будке в светлом старомодном демисезонном пальто торопливо подходит старушка с худым бледным лицом в глубоких складках, вздрагивающим от волнения голосом просит:

– Молодой человек, у меня с дочерью сердечный приступ. Надо «скорую» вызвать, уступите, пожалуйста, молодой человек.

Искоса на нее взглянув, парень продолжает кричать в трубку:

– Да тут бабка одна какая-то пристала. Так и в любви объясниться не дадут. Ну, чего тебе надо, бабуся?

– Молодой человек, – всхлипывает старушка, готовая вот-вот расплакаться. – У меня с дочерью плохо, «скорая» нужна срочно.

– Ну, подожди, я в две-три минуты закруглюсь, – обнадеживает парень и продолжает изъясняться с прежней многословностью Губатое его лицо то и дело расплывается в ухмылке. У мужчины, наблюдавшего со своей скамейки эту сцену, бледнеют щеки от негодования и под правым глазом начинает нервно подергиваться мускул. Про себя он отсчитывает: «Раз, два, три, четыре, пять. Пора!» – и решительно встает со скамейки, одергивает пиджак с таким видом, с каким когда-то на фронте, вероятно, одергивал гимнастерку.

– Какой же вы жестокий, ну хотя бы немножко милосердия, – почти стонет седая женщина. – Ведь я же «скорую»… мне же срочно.

Мужчина в сером костюме отстраняет ее рукой и рывком распахивает дверь телефонной будки. Очевидно, в его глазах такой полыхает гнев, что губатый парень, сказав своей собеседнице «обожди», опускает зажатую в руке трубку:

– Тебе чего, папаша?

– Вон отсюда, и сию же минуту, – раздельно повторяет человек в сером костюме, – ты что, негодяй, у женщины горе, а ты…

– Но позволь, папаша, зачем же так неосмотрительно выражаться. Тебе жить надоело, что ли? Ведь я же все-таки разрядник, – отвечает парень нагло, но уже не совсем уверенно. И вдруг на глазах у обомлевшей старушки человек, мирно сидевший на лавочке, хватает его обеими руками за ворот и вышвыривает из телефонной будки. Трещит воротник дорогой импортной джинсовой куртки, споткнувшись, парень падает на асфальт. Вскочив, он делает попытку замахнуться на пожилого мужчину, но тот неуловимым ударом ребра ладони в кадык опять валит его с ног. Со стоном поднимается парень с земли.

– Это же нападение, за это по Уголовному кодексу…

– Я не изучал Уголовный кодекс, – обрывает его мужчина, – зато в войну восемнадцать языков привел. Пожалуйста, вызывайте «скорую», – обращается он к старушке.

Закончив разговор, она покидает телефонную будку и подходит к незнакомому мужчине, по-прежнему сидящему на скамейке. Лицо его еще бледнее, чем было минуту назад от ярости, раскрытым ртом он жадно хватает прохладный вечерний воздух, на лбу капельки пота.

– Простите, я даже не знаю, как вас и отблагодарить.

Мужчина со знаком ветерана войны на своем штатском пиджаке вялым слабым голосом отвечает:

– Спасибо, я рад, что помог. Хотя если вы собираетесь меня отблагодарить, то я действительно обращусь е одной небольшой просьбой. Я дам вам денег. Здесь на углу аптека. Если вам не столь трудно, купите, пожалуйста, тюбик валидола. Две недели назад меня выписали из больницы после инфаркта.

Признание

Игорь Горбатов, небольшого роста, плотный, пробитый веснушками старший лейтенант, фронтовой корреспондент газеты «Советский сокол», неуклюже выбрался из задней кабины зеленого У-2, винт которого мельтешил на малых оборотах, и благодарно помахал на прощанье пилоту. Сквозь приглушенный треск мотора летчик прокричал: