Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 2 - Артём Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка покивала.
— Да, хорошо. Сейчас я попробую дозвониться. Только помоги мне взять трубку… Одной рукой неудобно.
Трубка телефона, хоть и легкая, была очень объемной для маленьких женских ручек Марины, и пока я вкладывал трубку ей в руку, Ряженый сглупил. Я услышал, как он сорвался с места и стал улепётывать через поле, срезая уголок до голой после зимы посадке.
— Ах ты ж падла! — Крикнул я и прицелился. Выстрелил.
Раздался хлопок, и эхо прокатилось по всей округе. Перед Ряженым, который мчался по пахоте, немного спереди и справа взвился в воздух фонтанчик земли. Бандит вскрикнул и прыгнул влево, залег, ожидая нового выстрела. Я побежал за ним.
Ряженый, не услышав стрельбы, вскочил и помчался дальше. Правда, последствия заварушки в аварии не давали ему бежать достаточно быстро. Спустя несколько секунд он уже запыхался, и шаг его стал неверным, пружинящим и замедлился. К этому моменту я уже догнал беглеца, и изо всех сил пнул ему сбоку по ступне, делая подсечку.
Мужик ничком упал между волн чернозема, перевернулся на спину, стал отползать.
— Ну все, хана тебе, мудила, — сказал я, направив ствол ему в голову.
— Витя! Вить! — С трудом догнала меня Марина, остановилась за спиной метрах в семи. — Ты его убьешь⁈ Убьешь⁈
— Отвернись и закрой уши, Марина, — глянул я на нее краем глаза. — Тебе лучше этого не видеть.
— Прошу! Не надо! — Закрылся руками Ряженый. — Не стреляй!
— Сученышь, — прошипел я. — Слушался меня — остался бы живой.
— Витя! Не убивай! Ты же не такой, как эти бандиты! Пожалуйста! — Неожиданно взмолилась Марина. — Не бери грех на душу! Он того не стоит! Ты же неплохой человек! Не такой, как он!
— Марина, — я снова обернулся. — Бывают плохие поступки. Бывают хорошие. А бывают вынужденные. Если он уйдет, то быстро наведет своих дружков на нас, и тогда умрем уже мы. Так что, пожалуйста, отвернись. Закрой уши и не смотри.
Марина, стояла, посреди этого поля, словно брошенный и одинокий ребенок. Няньчая свою сломанную руку, она выглядела потерянной. Потом медленно, будто какой-то робот, обернулась спиной, утерла предплечьем глаза.
— Я ничего ему не скажу… Прошу, не убивай… — молил Ряженый. — Я сделаю все что угодно! Скажу все, что знаю! Только дай еще пожить!
Не ответив, я сжал рукоять пистолета покрепче и нажал на спуск.
* * *
Красная девяносто девятка, в сопровождении белой Нивы остановилась у обочины. Дорога в этом месте, с обеих сторон заросла низкорослыми, жесткими кустарниками терна, за ними высились дикие голые сливы и абрикосы.
Слева от трассы топла в ветвях деревьев заброшенная водокачка. Высокие бетонные секции ограждали ее по периметру, а железные ворота давно сняли на металл. Большой и продолговатый бак водонапорной башни высился над всем этим запустением и, заброшенный, ржавел под непогодой.
Михалыч выбрался из девяносто девятки. Огляделся.
— Сука, нету их.
— Ну и че делать будем? — С заднего пассажирского выглянул Палец.
— Че-то херня какая-то, — пробормотал Михалыч и вернулся в машину. — Гони до города, — сказал он водителю.
Михалыч уже хотел закрыть дверь, но услышал странный хлопок. Сначала он даже не понял: послышалось ему, или же звук, похожий на выстрел, действительно разнесся по округе. Раздался он где-то далеко впереди.
Тогда главарь бандитов снова выглянул из машины, чтобы прислушаться к остаточному отзвуку.
— Чего такое? — Насторожился Палец.
— Тихо, мля, — рявкнул на него Михалыч.
Где-то впереди снова хлопнуло. Звук далекого выстрела эхом докатился до водокачки.
— Походу жопа случилась, — заключил Михалыч. — Давай газу.
* * *
Ряженый зажмурил глаза, весь сжался, ожидая своей смерти. Когда он понял, что еще живой, медленно разлепил зенки. Глянул направо, где пуля разметала крупный комок чернозема рядом с его головой.
— Скажи спасибо девчонке, — проговорил я, угрожающе и спрятал пистолет в карман.
На самом деле я с самого начала не собирался убивать Митю Ряженого. Все потому, что он был мне нужен. Был нужен, как доказательство.
Правда, Ряженый, видать, все думал, что я играю с ним игры. Теперь, когда он по-настоящему ощутил себя на волосок от смерти, когда уже буквально распрощался с жизнью, бандит станет поспокойнее, более управляемым и покорным.
— Я… я живой, — удивился он.
— Ага. И теперь торчишь мне по гроб жизни. Так что давай, поднимайся. Че ты там говорил? Сделаешь что угодно? Расскажешь что угодно?
— Да… — сказал Ряженый, глядя на меня пустоватым взглядом.
— Ну смотри. Второй раз Марина тебя не спасет.
С этими словами я обернулся к девушке. Она втянула голову в плечи, когда раздался выстрел, и теперь медленно расслаблялась. Девушка тоже обернулась ко мне, показала свои большие блестящие глаза.
— Нельзя терять времени. — Ответил я. — Идем скорее. Они близко.
Поле осталось позади, и мы пробирались по редколесной посадке, что бежала вдоль узкой грунтовой дороги, отходившей от трассы. Посадка скрывала поле от ветра, а нас должна была скрыть от чужих глаз.
Ряженый, трясущийся как осиновый лист, сжавшийся от страха, шел передо мной. Я, держа наготове Беретту, следовал за ним. Марина замыкала нашу троицу, топала несмело, оберегала руку и морщилась от боли.
Девушка дозвонилась Кулыму еще когда мы пересекали поле. Дед сначала накричал на нее, но, когда Марина объяснила ситуацию, сказал, что организует нам машину.
Мы шли, а под ногами хрустел плотный слой прошлогодней опавшей листвы. Переступая корни и поваленные стволики худеньких деревьев, мы продвигались вперед, к Глубокому.
Удивительно как быстро культура советской действительности ушла в прошлое, вместе с Союзом. Обстоятельства вынуждали нынешнего человека не заботиться ни о чем кроме собственного выживания в новых условиях лихих девяностых.
На дорогах, что пролегали тут, за городом, это выражалось в состоянии дороги и дорожной разметки, которая либо почти стерлась, либо и вовсе исчезла. В дорожных знаках, которые то и дело «терялись», а вешать новые никто не спешил.
В лесополосах девяностые тоже оставили свой след. Когда, обходя мусорную кучу из пакетов, упаковок и старой автомобильной покрышки, я заметил свежую могилу, то остановился.
На пустом месте, под особо высокой акацией, которая не давала расти
