Королева Марго. Искушение страсти - Наталья Павлищева

Мадам де Сов была хорошо обучена своей наставницей королевой-матерью, она чутко уловила настроение любовника, и тот признался в планах побега в независимое княжество Седан, откуда можно было начать новые действия. Чтобы не вызвать подозрений, Шарлотта разыграла целый спектакль, рыдая якобы от горя, что они не смогут видеться.

Тот не выдержал:

— Я что-нибудь придумаю…

Ночной бабочке было абсолютно наплевать на выдумки короля Наварры, напротив, она не могла дождаться, когда его потные ноги перестанут пачкать ее постель, но и скрыть от королевы-матери столь важную информацию тоже не могла.

Стоило Генриху Наваррскому покинуть спальню красотки, как она тут же помчалась к Екатерине Медичи.

Королева-мать была еще в постели, но верную шпионку приняла: если Шарлотта де Сов так спешит, значит, что-то важное. Услышав новости, Екатерина Медичи сделала знак Шарлотте, что та свободна, а сама на некоторое время осталась лежать, пытаясь уловить какую-то мелькнувшую интересную мысль.

Неужели это то самое везение? Алансон, Конде и Наварра решили бежать, и супруг Маргариты сдуру выложил все любовнице, переживая, что не сможет тискать ее вволю? То, что эта троица против Карла, никого не удивляет, скорее, королю Наварры на Карла наплевать, он рвется в свое крошечное королевство, но отпускать его нельзя никак. Ни одного из заговорщиков отпускать нельзя.

Но теперь королеве-матери было мало простого затворничества беспокойных любителей побегать, нужно устрашение такое, чтобы мысли о побеге больше не возникало. Нет, не вторая Варфоломеевская ночь, хватит и одной, но казни нужны обязательно, пусть всего несколько, но показательно жестоких! Казнить каких-нибудь мелких дворянчиков вроде тех двух дурачков, что тычут булавками в восковых кукол у Руджиери…

От этой мысли королева-мать даже села на постели.

— Одеваться!

Генриха Наваррского удивил вид выходившей из покоев королевы-матери Шарлотты де Сов. Он оставил любовницу нежившейся в постели всего полчаса назад, почему она здесь? Еще не веря собственным подозрениям, поинтересовался:

— Мадам, что вы делали у королевы в столь ранний час?

Де Сов смутилась, что-то промямлила, что королева вызывала ее написать письмо…

— Письмо? Для этого есть секретари.

— Я так и ответила, но есть темы, которые королева не доверяет даже своим секретарям.

— А вам можно доверить все?

Шарлотта поспешила откланяться, сделав вид, что выполняет какое-то поручение королевы. Генрих понял, что его подозрения вовсе не беспочвенны, то, что он утром сказал любовнице о побеге, уже известно королеве-матери! Он метнулся к Маргарите:

— Что вам известно о готовящемся побеге? — Лучшая защита — это нападение. — Не вы ли рассказали королеве-матери о нем? Снова предали?

На сей раз Маргариту застать врасплох не удалось, она фыркнула, как кошка:

— Я не видела королеву уже несколько дней, потому что не выхожу из своей спальни по известным вам причинам. А вот вы вполне могли разболтать все своей любовнице! Разве вы не знаете, что она шпионка королевы?

Генрих почти беспомощно вздохнул:

— Что делать?

— Все отрицать, а если скажут про де Сов, заявите, что так проверяли ее на готовность помогать побегу. И надо предупредить Франсуа, чтобы он по наивности ничего не сболтнул.

Франсуа предупредили, оба заговорщика вели себя именно так, как посоветовала Маргарита, — все отрицали, делали вид, что не мечтают о другой доле, кроме как о жизни в Лувре, что лучше не жилось нигде и никогда.

Но до этого произошли события, которые оставили на сердце Маргариты неизгладимый след.

Пока Генрих Наваррский по мудрому совету своей жены предупреждал Алансона, королева-мать отправилась к сыну. Карл только встал и намеревался прослушать мессу, когда к нему почти бегом вошла мать.

— Сир, мне нужно поговорить с вами наедине. Отпустите всех.

Тон не терпел возражений, но король попытался отшутиться:

— Да, мадам. Что случилось, новый переворот?

— Почти.

Услышав о подготовке побега, Карл впал в бешенство, его руки вцепились в край стола так, что побелели костяшки пальцев, ноздри раздулись, дыхание перехватило. С криком: «Арестовать их всех!» — он рванул край стола вверх, тот перевернулся, опрокинув все стоящее на нем.

Началось не просто разбирательство, королева-мать инициировала обыски. Конечно, ни у Алансона, ни у Наварры ничего не нашли, да и что могло быть. Зато у придворных герцога Алансона Ла Моля и Коконнаса нашли фигурки из воска, проткнутые булавками. Причем кукла, обнаруженная у Ла Моля, была одета в королевскую мантию и на голове имела корону!

Дело дошло до суда, Маргарита попыталась помочь мужу, написав за него пространную и довольно эффектную защитную речь. А вот Ла Моля спасти не удалось. Ему вменили попытку нанести вред королю путем магических действий. Ла Моль и Коконнас были подвергнуты пыткам и осуждены на казнь. Когда Коконнас пытался объяснить, что эти фигурки обозначают не короля, а королеву, Ла Моль невесело усмехнулся:

— Молчите, неужели вы не видите, что им просто нужно с кем-то расправиться?

— Кто мог нас предать, неужели наши возлюбленные?

— Нет, они не знали об этих восковых куклах. Помните о том, что эта любовь последняя? Предчувствие не обмануло.

Друзья договорились не упоминать имен своих дам, потому что самим осужденным это не поможет, а вредить возлюбленным ни к чему.

Маргарита метнулась к брату:

— Франсуа, ты должен заступиться за своих придворных! Ты же прекрасно понимаешь, что они виноваты куда менее тебя самого! Спаси Ла Моля и Коконнаса!

Алансон даже шарахнулся от сестры:

— Это будет равносильно моей гибели. Ты этого хочешь?

— Конечно, нет, — расплакалась Маргарита.

В порыве отчаяния она попыталась поговорить с матерью, дав понять, что казнь невиновных ляжет пятном на и так уже запятнанную репутацию королевской семьи. Екатерина Медичи поморщилась:

— Это решаю не я, но могу посоветовать вам заботиться о собственной чести и ради нее не заступаться за осужденных преступников.

— Это фигурка королевы, а не короля!

— Почему вы так уверены? Тоже были с ними в заговоре?

Маргарита поняла, что еще немного и сама поплатится головой, но Ла Моля при этом не спасет.

— Вы казните невиновных, они не хотели ничего плохого королю.

— Откуда такая уверенность в любовнике? Научитесь выбирать любовников, мадам!

Ла Моля и Коконнаса жестоко пытали и казнили, отрубив голову. А затем расчленили тела на четыре части и повесили на четырех виселицах перед главными воротами Парижа. А головы бедолаг были выставлены на башне позора на Гревской площади.