Византия и крестоносцы. Падение Византии - Александр Васильев

В Пелопоннесе франки не смогли прочно укрепиться лишь на среднем из его южных полуостровов, где, несмотря на два построенных ими укрепленных замка, жившие в горах славяне (племя мелингов) оказывали упорное сопротивление и почти никогда не находились в полном подчинении у западных рыцарей. Греки же Мореи, по крайней мере большинство из них, могли видеть во власти франков приятное освобождение от финансового гнета византийского правительства.

На юге Пелопоннеса Венеция владела двумя важными портами, Модоном и Короном, которые представляли собой превосходные укрытия для венецианских судов на их пути на Восток и позволяли контролировать морскую торговлю Леванта, – это были, по выражению официального документа, который приводит Гопф, два «главных глаза коммуны».

О времени латинского владычества в Пелопоннесе, помимо других источников, сообщает много интереснейшего материала так называемая Морейская хроника (XIV века), дошедшая до нас в различных версиях: греческой (стихотворной), французской, итальянской и испанской. Если со стороны точности изложения фактического материала Морейская хроника и не может быть поставлена на одно из первых мест среди других источников, то для ознакомления с внутренним укладом жизни в эпоху франкского владычества в Пелопоннесе, с феодальными отношениями в стране, с учреждениями, с общественной и частной жизнью и, наконец, с географией Морей в ту эпоху этот источник дает массу драгоценного материала. Этот редкий по богатству и разнообразию содержания источник, рассказывающий об эпохе, когда греко-византийский и западный феодальный элементы слились и создали в высшей степени любопытные условия жизни, заслуживает особого внимания.

Интересно, что франкское владычество в Морее, как полагают некоторые ученые и, вероятно, сама Морейская хроника, оказало влияние на Гете, который в третьем акте второй части своего «Фауста» будто бы переносит действие в Спарту, где развивается история любви Фауста и Елены. Сам Фауст представлен здесь как бы в виде окруженного феодалами князя покоренного Пелопоннеса; характер его правления несколько напоминает одного из Виллардуэнов в изображении Морейской хроники. В беседе между Мефистофелем в образе Форкиады и Еленой, без сомнения, говорится о Мистре, построенной именно в годы латинского владычества в Морее:

Была долина столько лет покинутаМеж Спартой с юга и Тайгетом с севера,Откуда ручейком Эврот спускаетсяИ, в камышах разлившись, лебедей ютит,Что там обосновалось племя смелое,Горсть северян, страны полночной выходцы.Построив замок, в нем они запряталисьИ правят краем всем из этой крепости…

Несколько ниже дается описание этого замка с колоннами, колонками, сводами, террасами, галереями, гербами в виде типичного средневекового замка. По-видимому, все это место трагедии написано под влиянием Морейской хроники.

Взятие крестоносцами Константинополя и образование Латинской империи поставили папу в трудное положение. Будучи против изменения пути Крестового похода и предав отлучению рыцарей и венецианцев после захвата Зары, Иннокентий III после падения столицы Византийской империи оказался лицом к лицу с совершившимся фактом.

В своем ответе на письмо императора Балдуина, который, называя себя «Божьей милостью Константинопольским императором и присно Августом», а также «папским вассалом», сообщил папе о взятии византийской столицы и о своем избрании, Иннокентий III, совершенно забыв о своем прежнем отношении к этому вопросу, «радуется в Господе» содеянному чуду «для хвалы и славы Его имени, для чести и пользы апостольского престола и для выгоды и возвеличения христианского народа». Папа призывает все духовенство, всех государей и народы защищать дело Балдуина и выражает надежду, что со взятием Константинопольской империи станет легче отвоевание Святой земли из рук неверных; в конце письма папа убеждает Балдуина быть верным и покорным сыном католической церкви. В другом письме папа пишет: «…Конечно, хотя нам приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако нам было бы приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».

Но настроение папы изменилось, когда он подробнее ознакомился с ужасами разгрома Константинополя и с содержанием договора о дележе империи. Договор носил чисто светский характер с ясной тенденцией ограничить вмешательство церкви. Балдуин не просил у папы об утверждении своего вышеприведенного императорского титула; Балдуин и Дандоло самостоятельно решили вопрос о Св. Софии, о выборе патриарха, о духовных имуществах и т. д. Во время же разграбления Константинополя подверглись поруганию и осквернению церкви, монастыри и целый ряд высокопочитаемых святынь. Все это вызвало в душе папы тревогу и недовольство крестоносцами. «Вы, – писал он в послании к маркграфу Монферратскому, – не имея права и власти над греками, по‐видимому, опрометчиво уклонились от чистоты вашего обета, когда двинулись не против сарацин, а против христиан, стремясь не к отвоеванию Иерусалима, но к занятию Константинополя, предпочитая земные богатства богатствам небесным. Но гораздо важнее является то, что некоторые (из крестоносцев) не пощадили ни веры, ни возраста, ни пола…» Таким образом, Латинская империя на Востоке, поскольку была построена на феодальном основании, не представляла собой крупной политической силы, а в церковной жизни не могла сразу наладить отношения с римским престолом. При этом цель западных рыцарей и купцов не была вполне достигнута, так как не все византийские земли вошли в состав новых латинских владений на Востоке. После 1204 года остались три независимых греческих государства. Самым крупным самостоятельным греческим центром и самым опасным соперником Латинской империи была Никейская империя с династией Ласкарей в западной части Малой Азии, лежавшая между малоазиатскими владениями латинян и землями Иконийского султаната и владевшая частью побережья Эгейского моря. В западной части Балканского полуострова, в Эпире, образовался Эпирский деспотат под управлением династии Комнинов – Ангелов. Наконец, на далеком юго-восточном побережье Черного моря в 1204 году образовалась Трапезундская империя с династией «Великих Комнинов». Если латиняне не достигли на Востоке политического единства, то они одинаково не достигли и единства религиозного, так как три вышеназванных греческих государства остались верными заветам греко-восточной церкви, то есть, с точки зрения папы, были схизматическими; особенно неприятна для папского престола была Никея, где греческий епископ, нисколько не считаясь с пребыванием латинского патриарха в Константинополе, назывался Константинопольским патриархом. Кроме того, и греки Латинской империи, несмотря на политическое подчинение латинянам, не принимали католичества. Военная оккупация страны не знаменовала еще собой церковной унии.

13. Церковь при Комнинах и Ангелах

Церковная жизнь Византии во время Комнинов и Ангелов вызывает интерес, во‐первых, при взгляде на отношения между церковью и государством и, во‐вторых, когда речь заходит об отношении Восточной церкви к Западной.

В одной из редакций «Истории» Никиты Хониата содержатся такие слова Исаака Ангела: «На земле нет никакого различия во власти между Богом и императором; царям все позволительно делать и можно нераздельно употреблять Божие со своим, так как они получили царскую власть от Бога и между Богом и ими нет расстояния». Тот же писатель, говоря о церковной деятельности Мануила Комнина, изрекает общее суждение о византийских императорах, которые считают себя «непогрешимыми судьями дел божеских и человеческих». Эту точку зрения поддерживали во второй половине XII века и духовные лица. Известный греческий канонист и комментатор так называемого Псевдо-Фотиева Номоканона (канонического сборника XIV века) антиохийский патриарх Феодор Вальсамон, живший при последних Комнинах и первом Ангеле, писал: «Императоры и патриархи должны быть уважаемы, как учители (церкви), ради силы святого помазания. Отсюда‐то происходит власть правоверных императоров наставлять христианский народ и, подобно священникам, приносить Богу воскурение… Мощь и деятельность императоров касаются тела и души (человека), тогда как мощь и деятельность патриарха касаются только одной души». Тот же автор заявляет: «Император не является субъектом ни законов, ни канонов».

Первые два Комнина, являясь вообще защитниками восточной православной веры, тем не менее соглашались, под давлением политических причин, на некоторые уступки в пользу католической церкви. Третий же Комнин, Мануил, уже слишком усердно приносил интересы Восточной церкви в жертву своей несбыточной западной политике.