Торжество жизни - Николай Дашкиев

— Вот эта ампула! Вот эти формулы! — Степан умолк и облизал пересохшие губы.

Стеклянная трубочка тускло отсвечивала на зеленом сукне стола. Петренко сидел, грустно склонив голову; доцент Великопольский возбужденно ерошил волосы. Вздохнув, Петренко поднялся и зашагал по комнате. Степан видел, что секретарь партбюро потрясен рассказом о людях, оставшихся в подземном городе.

Великопольский, покусывая губы, внимательно вчитывался в формулы профессора Брауна. Видимо, доцент не мог ничего понять, так как вскоре с досадой отодвинул листок в сторону и взял ампулу. Он ощупал ее, взболтал, посмотрел на свет и вновь положил.

— Спасибо вам, товарищ Рогов! — сказал Великопольский. Большое спасибо! Вы сделали очень важное дело! Я сам исследую этот препарат. Думаю, что через неделю нам станет все ясно. А теперь — до свидания! Я, к сожалению, должен спешить в лабораторию.

Он ушел, унося ампулу и листок с формулами, но сразу же вернулся:

— Товарищ Рогов, где вы остановились? Нигде? Тогда возьмите записку в гостиницу, — он быстро написал на бланке несколько слов. — А деньги у вас есть, простите за нескромность!

Неожиданный вопрос заставил Степана покраснеть.

— Есть, товарищ доцент, есть! Мне в госпитале на дорогу выдали все необходимое.

— Ну, хорошо. Если что понадобится, — немедленно обращайтесь ко мне.

Степан с уважением смотрел ему вслед. Все складывалось как нельзя лучше. Надо подождать только семь дней.

Он мысленно похвалил себя за то, что рассказывал все подробно: может быть, самые незначительные сведения о способе изготовления антивируса помогут доценту раскрыть секрет профессора Брауна. А не разрешит ли Великопольский присутствовать при исследовании? Как это было бы хорошо! Что если попросить об этом доцента Петренко?

Но когда Степан Рогов посмотрел на Петренко, его радость мгновенно потускнела. Доцент, нахмурясь, ходил по комнате. Иногда он останавливался, как бы желая что-то сказать, но молчал и хмурился все сильнее. Вот он подошел к этажерке, вынул какой-то толстый том, полистал и вновь поставил на место; наконец, подошел к Степану:

— Садитесь, мой друг, поговорим. Поговорим.

Он долго молчал. Степан догадывался, что доцент не знает, с чего начать видимо серьезный и важный разговор.

Петренко и в самом деле искал наиболее деликатную форму, в которой можно было бы объяснить юноше, что чудодейственный антивирус — абсурд, что создать лекарство против всех в мире болезней — нельзя. Уже тогда, когда Рогов упомянул имя Макса Брауна, доцентом овладело разочарование.

Действительно, Макс Браун был учеником знаменитого французского микробиолога Пастера. Действительно, имя профессора Брауна гремело в свое время. Но затем Браун последовательно скатывался к механистическим позициям, попирая основные принципы материализма. Его последняя, широко разрекламированная на Западе книга "Введение в микробиологию" отражала тот тупик, в который зашел видный ученый.

"Человек, не понимающий законов развития природы, не может создать ничего значительного", — думал доцент Петренко.

Следовало объяснить все это Степану Рогову, но объяснить — значит погасить самые светлые надежды юноши, для которого антивирус прежде всего связан с пленниками подземного города — прекрасными людьми, шедшими на смерть во имя жизни. Но нельзя и молчать. Великопольский, которому, безусловно, ясна ошибочность теории создания антивируса, слишком оптимистично настроил Степана Рогова. Для юноши отрицательный результат исследований грянет, как гром с чистого неба. Нужно подготовить его к этому, — осторожно, внимательно. И если для Степана Рогова борьба за жизнь человека начинает становиться зовущей, яркой мечтой, нужно уже теперь указать ему правильный путь.

— Товарищ Рогов… — доцент Петренко посмотрел на Степана: — Я буду говорить о неприятном. Вам станет тяжело. Но вы советский человек, умеете мужественно встречать и преодолевать препятствия.

— Товарищ доцент, антивирус Брауна — чепуха?

На доцента смотрели черные блестящие глаза. Они умоляли сказать правду, только правду, какой бы горькой она ни была. И Петренко грустно покачал головой:

— Сказать заранее что-либо определенное — нельзя. Мы очень тщательно исследуем препарат. Однако, меня смущает следующее обстоятельство: профессор Браун был последовательным механистом. Если он базировался на своей теории, то… Поймите: ошибочна сама идейная основа этого "универсального антивируса". Ну, как бы это вам объяснить?

Доцент на минуту задумался, затем вынул из кармана карандаш и на листе бумаги поставил большую точку:

— Вы физику учили? Ну, вот и хорошо. Скажите, где окажется через четыре часа человек, который вышел из нашего института в полночь и направился на север со скоростью пяти километров в час?

Но до задачи ли было сейчас Степану? Лишь после повторного вопроса он беспомощно улыбнулся:

— Простите, я не расслышал… Вы спрашиваете, где окажется человек?.. В двадцати километрах отсюда к северу. Ведь так?

— Возможно — так. А может быть, и вовсе нет!

Степан, моргая глазами, смотрел на Петренко. А тот весело засмеялся:

— Мой друг, это зависит от пешехода! Тот человек, которого имею в виду я, будет за три километра от института… и ляжет спать! Я каждый вечер иду домой пешком. именно в таком направлении и с такой скоростью.

Степан запротестовал:

— Но вы останавливаетесь, то есть, нарушаете условие задачи!

— А кто предъявлял мне какие-либо условия? Это вы полагаете, что я должен двигаться, как машина. Вы считаете меня безвольной массой, неодушевленным предметом. Для такого предмета законы физики действительно абсолютно точны. Но я человек. У меня есть сознание и воля, а вы того не учитываете. Очень сложный процесс вы решили объяснить при помощи примитивных формул механики. И вот подобную же ошибку допускают механисты…

Петренко быстрыми шагами подошел к этажерке, вынул толстую книгу и раскрыл ее.

— Вот прочтите: "… Живую молекулу можно рассчитать, как механизм". Так пишет профессор Браун. Он глубоко ошибается. Конечно, микробы сознания не имеют; они подчиняются относительно простым законам природы, которые и можно, и нужно познать и изучить. Но даже самый примитивный микроб устроен в миллионы раз сложнее наиболее сложной из наших машин. А Браун этого не учитывает. Он жизнь — понимаете: жизнь, невероятно сложный процесс! — хотел выразить формулой. "Формула жизни"! Это бессмыслица! Вот теперь и судите: идеалисты поклоняются таинственной божественной "жизненной силе", которая якобы вдыхает жизнь в мертвую материю. А механисты склоняются перед всесильной "формулой" — перед расположением молекул… Если внешний вид каких-либо кристаллов случайно совпадает с внешним видом живых существ, механисты начинают кричать о "проявлении жизни в ее новой форме". А все эти искусственные "радиобы", "соляные существа" и так далее столь же похожи на своих прототипов, как гипсовое яблоко в витрине магазина — на сочный плод в яблоневом саду!