Дочь итальянца - Амелия Тоуни

— Зачем тебе столько денег? — спросила его как-то Сильвана.

— Должен же я хоть чем-то занять себя, — ответил он.

Слова Маурицио расстроили ее. Точнее, не слова, а тон, каким они были произнесены. Столько в нем было безысходной тоски, что у Сильваны защемило сердце. С Маурицио разъяренным, безжалостным, подчас грубым она могла с легкостью справиться. Но Маурицио подавленный, опустошенный пугал ее, ибо она никогда еще не видела его таким.

— Уезжай, — вдруг сказала она ему. — Уезжай немедленно и куда угодно! Сейчас ты совсем не такой, каким был, когда каждый день звонил мне из Лондона и мы говорили о делах по телефону. В тебе словно что-то умерло. Если не хочешь довериться мне, развейся, подумай о том, что с тобой происходит, в непривычной обстановке. А сидя здесь, ты ничего не изменишь…

Неожиданно Маурицио внял ее совету и отправился на машине на север. Погода стояла теплая, на трассе было пустынно, но знакомый пейзаж не радовал глаз Маурицио, как раньше.

Достигнув Гроссетто, он посетил строительную фирму, которую основал на деньги Карлотты Брокуэлл и из которой вырос его бизнес. Фирма процветала под руководством назначенного им опытного управляющего. Маурицио проверил счета, убедился в отличном состоянии дел, отметил превосходную работу управляющего и отбыл, поняв, что никто здесь не нуждается в нем.

Дорога словно сама привела его туда, где он не был уже полгода. Длинная, проселочная, она петляла среди холмов. Вот и деревья, за которыми он когда-то услышал сердитые голоса и увидел молоденькую девушку, противостоящую двум рассерженным мужчинам. Дорога была ухабистая, его дорогая машина так и норовила застрять, но Маурицио не замечал этого. В голове мелькали воспоминания, обостренные реалиями места, и он уже жестоко ругал себя за внезапное желание приехать сюда…

Но так было, пока он не увидел дом. Маурицио вышел из машины и в который раз с болью в сердце посмотрел на то, что осталось от его жилища. Закопченные стены, частично обрушившаяся черепица. Сквозь окно с уцелевшим стеклом видна комната, которая служила ему спальней. И высокие сорняка, заполонившие все вокруг.

Вдруг Маурицио увидел, что возле двери сорняки выдернуты, а на каменных ступенях лежит пестрый половичок, и чуть не задохнулся от гнева. Даже в таком виде этот дом принадлежал ему и только ему! И никто не имел права вторгаться в его владения!

Маурицио решительно обошел вокруг дома, и на заднем дворе увидел видавший виды мотороллер с корзиной, прикрепленной сзади.

Вернувшись, Маурицио крикнул:

— Эй, кто здесь есть! Выходи! Иначе тебе не поздоровится, слышишь?

Вначале ничего не произошло. Затем он услышал легкие шаги, тень упала поперек ступеней, и в открывшемся дверном проеме появилась женская фигура.

— Ты? — выдохнул Маурицио, не веря своим глазам.

Он мечтал увидеть ее снова, но не надеялся, что это произойдет, и сейчас испугался, что у него начались галлюцинации.

Но это была Арабелла — побледневшая, похудевшая, с тенями под глазами, но из плоти и крови. На ней были брюки и свитер с высоким воротником, защищающим от осеннего ветра. Ее очаровательные длинные волосы были коротко, по-мальчишески подстрижены.

Она стояла на пороге, словно не решаясь выйти в мир, которому не доверяла. Маурицио приблизился к ней медленно, неуверенно.

— Ты в порядке? — спросил он.

Арабелла кивнула.

— Что ты делаешь здесь, в этом диком месте?

— Оно вполне безопасное, — ответила молодая женщина. — Никто меня не беспокоит, не звонит…

— Давно ты тут?

— Гм… даже не знаю. Неделю или две, кажется.

— Но почему?

— А почему ты здесь? — вопросом на вопрос ответила Арабелла.

— Сам не знаю, — честно сказал Маурицио. — Такое ощущение, что что-то помимо моей воли привело меня сюда.

Арабелла снова кивнула.

— Да, — сказала она со слабой улыбкой. — Да, именно так.

— Но как ты живешь здесь? — спросил Маурицио. — Ведь дом не пригоден для жилья.

— Я постаралась привести его в порядок. А плитой все еще можно пользоваться.

Маурицио вошел вслед за ней в дом и увидел, во что Арабелла превратила кухню.

Все было отчищено от копоти и выглядело уютным. Он представил, сколько сил потребовалось этой, по сути, не знающей тяжелого труда женщине, чтобы придать комнате жилой вид, и поразился этому. На плите закипал чайник. Арабелла предложила Маурицио выпить чаю.

— Я знаю, ты предпочитаешь кофе и с сахаром, — сказала она. — Но я не ждала гостей, и у меня ни того ни другого.

— Ты ни с кем не общаешься?

— Мало кто знает, что я здесь поселилась. Мне пришло в голову ездить в деревню на мотороллере. Там я покупаю продукты, кладу в корзину и возвращаюсь так можно быстрее, — объяснила Арабелла.

— Ты решила скрыться, но почему? — спросил Маурицио. — Чего ты боишься?

Она казалась удивленной вопросом.

— Ничего. Просто не желаю, чтобы что-то волновало меня. Мне нужно побыть одной.

— Здесь?

Слабая улыбка снова тронула ее губы.

— Ты знаешь место лучше, чтобы побыть одному?

Задумавшись на секунду, Маурицио покачал головой.

Чай пили в молчании. Маурицио хотел что-то сказать, но был слишком взволнован неожиданной встречей и сомневался, что подберет нужные слова. Эта преуспевающая женщина, поселившая в полуразрушенной лачуге, так или иначе, вызывала уважение. Он не знал, что вынудило ее к этому, но причина явно была серьезная.

— Не возражаешь, если я похожу тут? — спросил Маурицио.

— Конечно. Это же твой дом. И… и ты даже можешь выгнать меня отсюда, — дрогнувшим голосом сказала Арабелла.

— У меня и в мыслях этого нет, — ответил он. — Мне просто интересно, что ты сделала.

Немного. Кроме кухни лишь спальня была пригодна для жилья, и то только потому, что погода стояла сухая и теплая. Арабелла отодвинула кровать от дыры в крыше и на протянутую поперек комнаты веревку на манер ширмы повесила кусок пестрой ткани.

Одна ножка кровати, видимо, сильно пострадала при пожаре, и теперь вместо нее стоял деревянный чурбачок. Саму кровать покрывало стеганое лоскутное одеяло, которое Маурицио помнил с детства, правда оно стало не таким ярким.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — сказала Арабелла. — Я нашла его здесь, отстирала и увидела, что оно вполне хорошее.

— Нет, не возражаю. Моя мать сделала его. По-моему, это единственная вещь, которая осталась от нее.

Маурицио еще раз оглянулся вокруг и понял, что в этой комнате ему хорошо. Он ощутил то душевное тепло, о котором и мечтать не мог в «Куин Элизабет» с ее совершенным температурным режимом.