Прошлое — чужая земля - Джанрико Карофильо

— Когда приступать, господин лейтенант?

— Десять минут назад. Спасибо. Это все!

Он отпустил их взмахом руки. Не так вежливо, как всегда. Даже совсем невежливо. Помощники вздрогнули, попрощались и вышли. А он остался сидеть за столом.

Один, наконец-то один, только он и рисунок. Он сосредоточился.

Кити долго рассматривал портрет, а в каждом мускуле его тела тем временем росло напряжение.

Что увидели в этом рисунке его подчиненные и что видел он?

Лицо неизвестного преступника-психопата или что-то другое, ужасно напоминающее его самого? Чем пристальнее он вглядывался в нарисованное лицо, тем сильнее становилась иллюзия, что он стоит перед зеркалом, хоть и бумажным.

В конце концов это сделалось невыносимым.

Тогда он со злостью свернул листок, сунул его в карман и выбежал из кабинета.

Глава 19

Ни одна из девушек не узнала лицо на рисунке. В ночь нападения все они находились в разных заведениях. Ни одна не сообщила ничего нового.

Фоторобот показывали в барах. Один из владельцев сказал, что, кажется, где-то видел человека на рисунке, но не помнил точно где. Может, и в баре, но он не уверен. Они разговаривали битых несколько часов, но тот так ничего и не вспомнил. Вроде видел, но где, когда — не знает. Все.

Через несколько дней случилось седьмое изнасилование.

В ночь с субботы на воскресенье в приемную поступил анонимный звонок: на капоте машины сидела девушка в разорванной одежде и рыдала. На место происшествия немедленно выехала оперативная бригада.

Карабинеры приехали на несколько минут раньше, чем полиция, также поднятая по тревоге анонимным звонком. Один человек звонил или двое, установить не удалось.

Карабинеры отвезли девушку в «скорую помощь», куда сразу же приехал и Кити с одним из своих людей, снятых с ночного дежурства.

«Почерк тот же, но в этот раз преступник действовал с большей жестокостью и меньше контролировал себя», — подумал Кити. Как будто насильник переживал период эволюции — вернее, регресса — простого изнасилования ему уже не хватало.

Он жестоко избил девушку — и перед тем, как ее изнасиловать, и даже после. В остальном он действовал как обычно. Ударил по голове сзади, перенес жертву в полуобморочном состоянии в заброшенный подъезд старого дома, избил, надругался над ней, приказав не поднимать головы, снова избил, велел не выходить из подъезда на протяжении пяти минут, начал считать вслух и исчез.

Как и все остальные жертвы, девушка тоже не отличалась красотой. Очень худая, почти костлявая, коротко стриженная, скованная и похожая на мальчика. Отвечая на вопросы в кабинете «скорой помощи», она щурилась и вертела в руках толстые старые очки, которые он сломал.

Она ничего не могла сказать о внешнем виде насильника. Как и все остальные девушки. Только о голосе. С присвистом и металлическими нотами, этот голос как будто принадлежал человеку из другого мира. Она так и сказала — из другого мира. У Кити по спине пробежал холодок.

На этот раз девушка возвращалась не из ночного клуба, бара или кафе. Она шла домой от подруги. Они вместе занимались, и она привыкла возвращаться поздно. Всегда ходила одной и той же дорогой, и никогда ничего не случалось. До этого вечера.

— Хорошо, синьорина, спасибо. Сегодня мы больше не будем вас утомлять. Мы позвоним вам завтра и, если вы будете чувствовать себя лучше, пригласим в отделение подписать официальное заявление. Если вы вдруг вспомните что-нибудь еще, обязательно сообщите нам. Иногда даже мелочь может оказаться очень важной для следователя, даже если потерпевшему она представляется незначительным пустяком. Спокойной ночи.

Ерунда, думал он, возвращаясь в казарму.

Ерунда из руководства молодого следователя. Он хорошо учился в академии. Прочел все учебники, специализированные издания, журналы. Но реальная жизнь не имела ничего общего с книжной. Она жестоко издевалась над ними и не давалась в руки, как тот подонок, которого они безуспешно искали.

Они кое-что нащупали — если быть точным, Кардинале кое-что нащупал, — и вот, пожалуйста, этот мерзавец каким-то образом это прознал. И тут же сменил метод. Больше никаких ночных заведений. Просто улица, где ловить его — все равно что хватать руками тающую струйку дыма. Почему? Как он догадался, что они напали на его след?

А может, все это тоже ерунда? Он действовал наугад, а они после стольких месяцев расследования так ничего и не поняли.

Совершенно ничего.

Он медленно сжал ладонь в кулак и ударил себя костяшками пальцев по лбу. Один, два, три раза, пока не почувствовал боль.

Карабинер за рулем «альфа-ромео» покосился на него, не отрывая взгляд от дороги.

Глава 20

Наступил август, одинаково жаркие и беспокойные дни сменяли друг друга. Даже ночью воздух оставался настолько плотным, что, казалось, окутывал все тело теплым влажным полотном.

Как-то вечером мы шли по набережной в районе рынка, там, где на песке лежат днищем кверху рыбацкие лодки. До середины августа оставалась еще неделя или чуть больше. Как всегда, говорил Франческо. Периодически он делал паузы, чтобы я тоже мог вставить реплику, но никогда к ней не прислушивался. Стоило мне умолкнуть, он либо возобновлял разговор с того места, на котором остановился, либо менял тему.

Неожиданно он заговорил о том, что нам нужен отпуск. Надо взять машину — лучше мою, она удобней, — и уехать. Например, в Испанию. Просто так, не бронируя мест в отеле.

В пути можно сделать пару остановок, а захочется, и больше. Допустим, зависнуть на несколько дней где-нибудь во Франции. В общем, делать, что душе угодно.

Я сразу согласился. И, сам устыдившись своего возбуждения, подумал, что такая поездка обернулась бы чем-то вроде патетического эпилога.

«Ну вот, — говорил я себе, — ты прожил этот безумный отрезок жизни. Делал самые невероятные вещи, о каких и мечтать не мог, ходил по краю пропасти и, к счастью, не свалился в нее. Это путешествие станет отличным финалом, а потом ты начнешь новую жизнь. То есть вернешься к старой жизни, даже если она уже никогда не станет прежней». Как будто я пожил в другой стране и набрался впечатлений. И теперь пора домой.

Я вспомнил «В дороге» и тот знаменитый диалог, который несколько лет назад выучил наизусть.

«— Сал, мы обязаны ехать без остановок, пока не доедем.

— Куда ехать, старина?

— Не знаю, но мы обязаны ехать».[9]

Мы тоже обязаны уехать, а потом я вернусь домой. Что бы это ни значило.

От этих мыслей мне стало лучше. Как будто я вышел на финишную прямую утомительного забега. Еще чуть-чуть, и все будет кончено. По возвращении я скажу Франческо: «Хватит!» Я никогда не забуду пережитых вместе с ним приключений, но для меня все кончено. Я останусь его другом, но с этого момента наши пути расходятся.

Я был уверен, что смогу набраться мужества и подобрать нужные слова.

— Когда уезжаем?

Франческо улыбнулся. Но не своей обычной искусственной улыбочкой, полной задних мыслей, которые так и остались для меня загадкой. А нормальной человеческой улыбкой, по крайней мере, мне так показалось. Мне стало грустно. Он был моим другом, а я только что решил его бросить. Меня охватило чувство вины за это и за те сомнения по поводу наших с ним отношений, что посещали меня все чаще.

— Завтра. Завтра утром. Пошли собираться. Я набросаю маршрут. А ты заезжай за мной пораньше, чтобы уехать до жары. Часов в семь.

Я вернулся домой, где уже несколько дней жил один. Родители уехали к своим друзьям на ферму в районе Остуни. Первым делом я начал искать их телефон. Мне захотелось поговорить с матерью и отцом. Сию минуту, не откладывая. Мне показалось, что лед того воскресного обеда растоплен. Я собирался предупредить их, что еду на каникулы — на недельку или чуть больше. Мне и правда нужно отдохнуть, а потом я снова возьмусь за учебу. Мне стыдно за то, как я вел себя в последнее время. У меня был трудный период, но он уже закончился. В какой-то момент я даже собирался рассказать им обо всем, что случилось со мной в эти месяцы. Но потом решил, что пока не стоит. Может, когда-нибудь потом. Набирая номер, я слегка волновался. Ничего. Мне уже лучше. Все будет хорошо.

Телефон звонил долго, но никто не взял трубку.

Наверное, они ушли на пляж. Мать любила читать на пляже до захода солнца, когда вокруг не оставалось ни одного человека. Ей нравилось купаться на закате или рано утром. Отцу — нет, но он приспособился.

Я немного расстроился, но решил перезвонить попозже, когда соберу сумку.

Это оказалось не таким уж простым делом.

Я достал из шкафа рубашку и положил ее на столик в гостиной. Не знаю, с чего я выбрал этот стол в качестве промежуточного пункта между шкафом и сумкой — он стоял достаточно далеко от моей комнаты. Я взял еще пару рубашек. Затем еще две и вернул на место одну из тех, что выбрал сначала. По дороге из комнаты в гостиную я размышлял над тем, сколько — и какие — мне взять брюк. Двух, наверное, хватит. Легкие джинсы, штаны цвета хаки плюс та пара, что на мне. Свитер или олимпийка? Или и то и другое? Блин, в Испании жарко, достаточно хлопчатобумажного свитера. Но какого? А пиджак? Если мы пойдем в элегантный ресторан или казино, без пиджака не обойтись. Но его в сумку не засунешь. Тогда, может, лучше взять чемодан? Но все чемоданы забрали родители. К черту пиджак. Да и потом, что за идиотская мысль о казино? Что мы там будем делать? Хотя пиджак я могу донести в руках, а потом повесить в машине. Две пары ботинок. Или одну? Другие надену. Десять пар трусов, чтобы не стирать. Все равно стирать придется, потому что вряд ли мы вернемся через десять дней. Значит, нужно захватить порошок. Бред. Порошок можно купить и там, либо постирать гостиничным мылом. Носки? По идее, носки летом не носят. Пяти пар мне хватит. Точно хватит? Как лучше сложить вещи: вниз брюки, потом рубашки с майками, а сверху трусы и носки или наоборот?