Вуаль из виноградных лоз - Тилли Коул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И твой отец…
— Он верил, что эта история была просто выдумкой, древним мифом, но история не была таковой. Он говорил, когда мы рождаемся, у нас появляется другая половинка, наша раздвоенность, которая ждет нас в том мире. Не каждый найдет свою. Поиск может затянуться или вовсе не закончится. А некоторые их тех, кто находит свою недостающую половинку, настолько сильно становится поглощенным другим человеком, настолько зависимым от него, что благословение становится их проклятием — их любовь слишком всепоглощающая, навязчивая и нездоровая. Но для других это чистая судьба. Это предназначение. Она совершенна и благожелательна. Он говорил, что это объясняет обстоятельства любви с первого взгляда. И о любви, которая бросает вызов и длится всю жизнь.
— Так, как было у него и твоей матери, — мягко сказала она.
Ее глаза блестели, а щечки порозовели.
— Да, — я сглотнул образовавшийся комок. — Он говорил, что однажды я встречу такого человека, свою вторую половину, буду окутан такой принадлежностью и желанием, что никогда не смогу жить без нее… Как говорил Платон, «и они не хотят быть в отдалении друг от друга, даже на мгновение».
Мы двинулись по направлению к проселочной дороге, окруженной высокими кипарисами. Мы почти добрались до моего дома, когда я увидел дым из деревянной грелки, понимающийся в небо, и поймал себя на том, что хотел бы, чтобы эта прогулка продлилась еще немного.
— Я…
Я встретился взглядом с Каресой. Она сморгнула слезы и продолжила:
— Мне кажется, это самый поэтичный и душераздирающий взгляд на родственные души, который я когда-либо слышала.
Мое сердце бешено колотилось. Мои руки стали влажными, а по спине побежали мурашки.
— Вы так думаете?
Когда мой отец рассказывал это своим друзьям на протяжении многих лет, большинство высмеивало его чрезмерную сентиментальность. Тайно я всегда считал, что он был прав. Я видел неумирающую любовь к моей матери в его глазах каждый день. Она была для него всем.
Рука Каресы поднялась к ее груди, прямо к тому месту, где находится сердце.
— Чтобы кто-то к тебе так относился. Чтобы кто-то так долго и так сильно тебя любил, — она покачала головой. — Чего еще можно желать?
— Возможно, принц к вам так и относится.
Я не знал, почему это сказал. Но при упоминании принца, лицо Каресы стало серьезным, и она отвела взгляд. Эти слова наполнили мой рот горьким привкусом.
— Посмотрим, — ответила она через мгновение, что даже я, человек у которого не было отношений с женщиной или другими людьми, смог уловить сомнение в ее словах.
Она верила, что принц не является ее расколотой половинкой. Он никогда не сделает ее цельной.
Мы свернули за последний угол на более узкую дорожку, ведущую к дому. Как только мы подошли к воротам, Кареса спросила:
— Как твой отец все эти годы жил без нее?
На этот раз была моя очередь обнаружить слезы на своих глазах.
— Он говорил, что частичка ее души живет во мне. Каждый день он находил ее во мне. Я похож на нее, и у меня есть черты ее характера. И он знал, что после ее смерти встретится с ней снова. Он говорил, что годы на земле — это не то, что нужно пережидать. Не тогда, когда родственные души были связаны вечностью, обещанной после жизни. До тех пор он был доволен тем, что стал преданным любящим отцом для меня… и его виноградным лозам.
Одинокая слеза скатилась по гладкой, загорелой щеке Каресы. Мне хотелось протянуть руку и поймать ее. Она стерла ее рукой.
— Это дает нам всем надежду, не так ли? — прошептала она. — Что и у нас может быть кусочек того же счастья?
— Мой отец говорил: «ты узнаешь, когда найдешь ее. Поначалу это может показаться неочевидным, но в конце концов всепоглощающее чувство покоя поселится в твоем сердце, и ты просто будешь знать… знать, что вы связаны на всю жизнь».
— Абриэлль, — прошептала она имя моей матери, подняв голову к небу, будто моя мама могла услышать ее с небес.
Она должно быть читала какие-то статьи, которые мой отец развесил на стене в пристройке для инвентаря. Она опустила голову.
— Она была национальным чемпионом по выездке?
— Да. Она ездила верхом пока не забеременела… Потом она больше никогда этим не занималась. Она ставила свои выступления под оперу, симфоническую или хоровую музыку.
— Как и я. Когда этого требовала конкуренция, — с нежностью заметила Кареса.
Когда я посмотрел на нее, нам потребовалось больше времени, чтобы разорвать наши взгляды.
Мы подошли к загону и остановили лошадей. Я указал на небольшую арену для тренировок, где мои лошади гуляли каждый день.
— Мой отец построил ее для моей матери. Он бы ухаживал за виноградом, а она ездила бы верхом. После ее смерти, он сам научился выездке в ее честь. Он даже обучил Розу до высшего уровня, пока не заболел. Думаю, это помогало сохранить воспоминания о ней живой.
Кареса улыбнулась, когда посмотрела на арену. Я слез с Нико и взял поводья, готовый увести его прочь, когда она спросила:
— Ахилл? — я посмотрел на нее, через спину Нико. — У тебя ведь есть музыка, которую ты включаешь, когда работаешь в поле?
Я опустил брови в замешательстве, но кивнул.
— А у тебя случайно нет «Songno» Андреа Бочелли51.
— Есть.
Кареса сжала свои ноги и повела Розу через ворота в загон. Она повернулась ко мне.
— Не мог бы ты ее включить, пожалуйста?
Я не стал ни о чем спрашивать. Привязав Нико к забору, я зашел в амбар. Старый кассетный магнитофон стоял на столе, где я всегда его оставлял. Я достал кассету Андреа Бочелли из футляра и вставил ее в кассетник.
Выйдя, я увидел Каресу на тренировочной арене и остановился как вкопанный.
Она учила Розу, разогревала ее. Она занималась выездкой.
И не только это, она перевела Розу на безупречную рысь, это было великолепное исполнение. Кареса прекрасно сидела в седле, она повернула Розу и повела ее в элегантном пиаффе52 и сложном движении по диагонали — прямо через загон. Кобыла слегка заржавела в своих движениях, но я видел, что она сохранила некоторые навыки из тренировок с моим отцом.
Кареса заметила, что я смотрю, и подошла к краю загона.
— Включи, когда я подам тебе знак.
Я
