Вокруг Света 2006 №11 - Вокруг Света

«Современному человеку в целом безразлично, когда именно взошла на престол Нефертити— в 1340 или в 1317 году до н. э., — говорит профессор Дитрих Вильдунг, директор Египетской коллекции. — Людей волнует, с одной стороны, непреходящая красота, с другой — вечные темы, актуальные в любую эпоху. Война и мир. Порядок и хаос. Или: что будет со мной после смерти — и будет ли что-то вообще? Каждая из древних культур — будь то Египет, Древний Рим или раннее христианство — дает свой, специфический ответ на этот, — согласитесь, насущный — вопрос».

В результате в одном зале или даже в одной витрине соседствуют саркофаги начала II тысячелетия до н. э. и мумии эпохи эллинизма. На другом, тоже анахроническом, «подиуме» вдоль мерцающего «Нила» расположились все божества, чтившиеся на протяжении тысячелетий в Верхнем и Нижнем Египте. Витрина становится сценой, создатель экспозиции — постановщиком, которому приходится думать и о таких театральных проблемах, как, скажем, освещение.

Высокие скулы, миндалевидные глаза, чувственные губы, лебединая шея — среди всех древних красавиц лишь Нефертити (XIV век до н. э.) по-прежнему является непревзойденным идеалом...

Подчеркивая сходство музея с театром, кабинет «главного режиссера» египетского спектакля профессора Вильдунга расположен в самом сердце музея. Попасть в него можно только непосредственно со «сцены» — из выставочного зала. Ничем не примечательная комната со старым урчащим компьютером и второсортными акварелями на стенах находится примерно в десяти метрах от, пожалуй, самого прославленного шедевра древности — бюста царицы Нефертити. Контраст — не меньше, чем между блеском подмостков и прозой закулисья. «Я то и дело — иногда по нескольку раз в день — выхожу в залы, брожу среди посетителей и наблюдаю за их реакцией», — признается директор, сам написавший тексты для аудиогида, который почти насильственно выдают всякому сюда входящему. В тексте (к слову сказать, выразительно озвученном театральными актерами) историческая информация перемежается музыкальными фрагментами, размышлениями философов разных эпох и даже цитатами из Томаса Манна…

Старый музей — временная квартира для египетского собрания. Как только будет отстроен Новый, оно вернется в то здание, где квартировало до 1930 года. Нынешняя, рассчитанная на два-три года экспозиция — всего лишь «генеральная репетиция» грядущего музея и одновременно «полигон» для испытания новой концепции острова. Придет время, и действующими лицами подобных «драматических выставок» — скажем, археологического спектакля «Война и мир» — станут предметы из всех древних коллекций.

Пока вот уже более века «звездой» этих коллекций несомненно остается та же Нефертити. «...Бюст царицы, 47 сантиметров в высоту. В высоком, обрезанном сверху, парике, перевязанном посередине широкой лентой. Краски — как будто только что нанесены. Превосходная работа. Описывать бесполезно. Надо видеть...» — такую запись сделал в своем дневнике 6 декабря 1912 года Людвиг Борхардт, археолог и атташе по вопросам науки при германском консульстве в Каире. Шестью годами раньше Немецкое Восточное Общество (Deutsche Orient-Gesellschaft) приобрело права на проведение раскопок в окрестностях Тель-эль-Амарны, на месте древней эхнатоновой столицы — Ахетатона. Финансировал экспедицию берлинский торговец хлопком и меценат Джеймс Саймон, страстный патриот Пруссии и столь же страстный любитель древностей. Осенью 1912-го в ходе раскопок в квадрате P-47, обозначенном на плане как развалины жилого дома, под слоем песка обнаружилось ателье придворного скульптора. Древняя красавица безраздельно царила в мастерской художника — ее изображения присутствовали там во всех мыслимых видах: от миниатюрной деревянной фигуры до знаменитого бюста. Которого, кстати, до сих пор не касалась рука реставратора — краски оказались на редкость устойчивы…

Согласно тогдашним правилам археологические трофеи делились поровну между участниками раскопок и странойхозяйкой (именно немецкие экспедиции обеспечили Египетскому музею в Каире основу его систематической коллекции). И — редкий случай в современной музейной практике — законность «перемещения» бюста в Германию никогда не оспаривалась египетской стороной. В 1913 году Саймон передал его в дар музею. С тех пор царица покровительствует всему острову, весьма успешно «лоббируя» его интересы. Скажем, средства на восстановление Нового музея были добыты под лозунгом «Отремонтируем дом для Нефертити!» Как бы туго ни было в казне с деньгами — как отказать в достойном пристанище первой красавице столицы?

«Акрополь на Шпре»: портик Нового музея

Музейные «островки» в Москве и Петербурге

На протяжении второй половины 1945-го и всего 1946 года с вокзала Фридрихштрассе, что в паре сотен метров от Александерплац, почти ежедневно уходили грузовые составы с трофеями. Наряду с добротной немецкой мебелью и аляповатым фарфором, по сей день украшающим старые московские квартиры, Берлин тогда покинули и многие коллекции Музейного острова. Большая часть вывезенных ценностей — среди них картины французских импрессионистов, Пергамский фриз и Нефертити — была распределена между Эрмитажем и Пушкинским музеем. Практически все трофеи сразу попали в «спецхраны», где и провели последовавшие десять лет, до хрущевского потепления. Вопрос об уточнении статуса «перемещенных ценностей» впервые официально сформулировал в своем письме Вячеславу Молотову министр иностранных дел ГДР Лотар Больц: «Существуют два пути решения проблемы: Советский Союз может объявить, что культурные ценности принадлежат советскому народу-победителю в качестве трофеев или же вернуть их, как законному наследнику, немецкому народу». Письмо датировано третьим марта 1955 года. В течение последующих трех лет по решению Совета Министров в Восточную Германию вернулись наиболее значимые коллекции. Тогда же были устроены «прощальные выставки», давшие жителям Москвы и Петербурга уникальную возможность познакомиться с берлинскими экспонатами. Ни до, ни после того «трофеи» не выставлялись. «Если бы Советский Союз не принял тогда решения о возвращении коллекций, то не было бы и сегодняшнего Музейного острова, — говорит Клаус-Дитер Леман. — Стены музеев были бы пустыми, как яичные скорлупки». Вернули, однако, не все. Точный ответ на вопрос «сколько вернули, а сколько осталось?» не берутся давать ни немецкие, ни российские эксперты, поскольку неизвестно, какое количество объектов было утрачено по разным причинам. Поэтому первоочередная задача для музейщиков, которые, кстати, не сомневаются, что делают общее дело, — создание единого инвентарного списка всех рассредоточенных коллекций. По самым грубым оценкам, в Берлине «недосчитываются» примерно половины довоенных фондов. Известно, в частности, что в Пушкинском музее по сей день хранятся коллекции античных предметов, принадлежавшие ранее этому городу. Там же находятся почти все золотые «фонды» немецкой столицы — помимо нашумевшего «золота Шлимана» это и древности, найденные в самой Германии. Скажем, так называемый «клад из Эберсвальде», обнаруженный под Берлином в 1910-е годы и являющийся одним из важнейших свидетельств эпохи бронзового века... Стоит ли говорить, что те, кто занимается сегодня воскрешением Берлинского острова, хотели бы видеть в его стенах все исторические экспонаты. Однако вопрос «перемещенных культурных ценностей», имеющий в политике столь острое и неприятное звучание, на уровне межмузейных отношений приобретает, скорее, философский характер. Многих из немецких и российских музейщиков уже на протяжении десятилетий связывают дружеские отношения, и больше всего им хотелось бы просто работать, не обращая внимания на пожелания государственных деятелей. Тем более что оставшиеся в России собрания требуют к себе срочного внимания — прежде всего реставрации и инвентаризации. Типичный пример: каталоги находятся в Берлине, объекты — или то, что от них осталось, — в спецхранах российских музеев. В настоящий момент между Пушкинским музеем, Эрмитажем и Музейным островом наладились хорошие дипломатические отношения, позволяющие немецким ученым работать с хранящимися в России объектами. Первой ласточкой торжества разума должна стать в феврале 2007 года выставка, подготовленная совместно немецкими и российскими учеными и посвященная Меровингам— средневековой франкской королевской династии. Экспонаты принадлежат коллекциям Пушкинского музея, Исторического музея и Эрмитажа. Похоже, что Клаус-Дитер Леман гордится этой выставкой не меньше, а может, и чуть больше, чем открытием Музея Боде. «Со временем все встанет на свои места, — говорит директор острова. — Я в этом не сомневаюсь».