Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Александр Дмитриевич Прозоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гнать! Гнать, говорю, надобно этих проклятых бояр в шею! – забравшись на объемистую двухластовую бочку, в которых обычно поставляли ганзейским гостям воск, зычно кричал невысокого росточка крепыш с простым крестьянским лицом и открытым взором. – Раньше, по старине, как было? Не посадник, так тысяцкие от житьих людей бывали – не все от бояр? А ныне что? Из кучи посадников кто из житьих?
– Да никого нет, Степанко! – растолкав толпу, протиснулся к бочке Ондрей. – Даже и на уличанском вече – и то простого человека не встретишь. На Щитной был один – Федот, Онцифера Лютого сын… ведаете его, люди?
Убийца вскарабкался уже на бочку, отодвинув Степанку чуть в сторону, и, обведя буйным взором собравшихся, снова вопросил:
– Ведаете Федота со Щитной?
– Ведаем! – закричал стоявший рядом Степанко. – Федота со Щитной ведаем… Мастер добрый, от наших на уличанское вече пойдет!
– Не пойдет боле, – скинув шапку, Ондрей – или бог весть, как его там по-настоящему звали – понуро опустил голову. – Убили недавно Федота. От как раз сейчас и убили. Двор, усадьбу пожгли – мол, гроза все спишет.
– Дак ыть и впрямь – гроза! Да ишшо какая!
– Гроза-то грозой, братцы… – оправив кафтан, скорбно покивал убийца. – Одначе, люди – Олекса со Славны, приказчик, Никифор с Рогатицы, с Лубяной Илья да прочие – мне навстречу попались, так они видали, как со Федотова двора тайком тать с ножом окровавленным пробирался.
– Тать? С ножом?!
– Того татя они узнали – мудрено не узнать.
– Говори, паря!!! Кричи, что за тать-то?! Ужо мы ему…
– Тать-то? – выставив ногу вперед, ухмыльнулся оратор. – Да его и вы, братцы, ведаете. Рыжий Илмар Чухонец!
– Илмар Чухонец?!
– Он, он убил, – Ондрейко истово перекрестился. – Одначе убийца – не он!
– Как не он?! – хлопнул глазами Степан.
Собравшаяся у церкви Бориса и Глеба толпа недоуменно притихла.
– А так – не он! Вы что, забыли, чей рыжий чухонец слуга? А?! – убийца с торжеством обвел взглядом буянов. – Боярина Данилы Божина, вот чей! Того самого, что на место на вече метит! Заместо славного нашего Степанки!!! Единственного от бояр проклятых заступника! Слава Степану!!! Степану Заступнику слава! Его на вече и выберем!
– Слава! Слава! – послышалось со всех сторон площади. – Степанку – на вече! Даешь!
– А боярина Божина, собаку – в Волхове утопить!
– Верно речете, люди!
Убийца снова обнял Степанку, шепнул:
– Твой враг – теперь и их враг тоже! Так что ничего не бойся, друже! Давай! Народ на Софийскую веди! Расшевелим гнездища боярские, за все неправды их… ух! К ногтю! В Волхов вниз головою! Там наши ждут уже… Веди, Степанко! Веди!
Однако многие еще колебались, страшновато было вот так вот запросто начинать бунт: за мостом, за Волховом на Софийской – детинец – укрепления, пушки – попробуй, возьми! А ну, как пальнут? А ведь запросто! И что тогда-то?
Ондрейко все стоял на бочке, словно бы высматривал, ждал кого-то… И, похоже, дождался – со стороны пристани, от моста, выплеснулась на площадь группа всадников, человек с дюжину, все молодые парни, у многих кафтанишки странно топорщились, верно – от поддетых кольчуг.
– Люди-и-и-и!!! – взвив на дыбы коня, заголосил дюжий молодец с круглым красным лицом и смешным – картошкою – носом. – Боярин Данила Божин со людищи свои на нас идет! На мосту уже верно… Грозился всех побивать!
– Ах он, гад! – с ненавистью сплюнув, Степанко махнул рукой мужикам. – А ну, братие! Пособите мне на злодея сего, убивца!
– Пособим, Степане! Эх, пособим. Веди нас! Веди!
Толпа всколыхнулась, взревела. Выпрыгнув из седла, краснощекий поспешно подвел коня народному вожаку:
– Веди, Степане, веди!
– Ой, я на коне-то не очень… Ну, да ладно – коли уж такое дело пошло… Н-но!!! За мной, люди, за мной!
– Ну, вот, – вынырнув из толпы, убийца со Щитной довольно потер руки и, жестом подозвав краснорожего, негромко спросил:
– С рыжим как все прошло?
– Удачно, господине Ондрей. На стрелу взяли чухонца… а потом – в Волхов.
– Надеюсь, никто не видел?
– Да не видел – гроза. А мы Чухонца у корчмы подстерегли, у детинца….
– Молодцы, молодцы… можете, когда захотите, ага! – махнув рукой, Ондрей довольно ухмыльнулся и подмигнул. – А ну, пошли, Епифане, глянем – что там да как? Поди, боярина Божина уже и без нас приструнили…
– А нет – так мы подмогнем!
– Цыц! Сколь раз повторять – зазря не высовывайтесь! Тако себе на носу и заруби.
Боярин Данила Божин – невысокий, но ладно скроенный мужчина лет тридцати пяти, с приятным лицом, обрамленным небольшой бородкой и усами, густо-каштанового, как и вся шевелюра, цвета – поплотней запахнул от поднявшегося вдруг ветра синюю суконную однорядку, украшенную витым золоченым шнуром, и, поежившись, придержал лошадь у самого моста через Волхов. Здесь, у белокаменных стен детинца, боярин чувствовал себя куда более спокойно и уверенно, нежели на той стороне, на Торговой. Здесь, на Софийской, казалось, и стены помогали, тем более – на родной Козьмодемьянской улице, где усадьба… ах, на загляденье усадьба, не хуже, чему у иных на Прусской, не хуже, чем и у великого князя даже – пусть у него и больше, и на немецкий манер – с башенными воротами, с караульней.
Ах, княже, княже… и что ж тебя понесло на московские земли? Москва зла, князь Василий, хоть и прищучен, да ведь и придавленная гадина ужалить может. Ах, князь… ну и что – пусть там и чума… так из Новгорода-то ушла, а до иных земель и дела нету…
Божин невольно усмехнулся – это им, новгородским боярам, нету, а князю Егору – императору-курфюрсту Георгию – очень даже есть! Потому что он – князь великий, всея Руси – Русии – государь, а не токмо одного Новгорода, или там Москвы. Нет, у всяких русских земель – свои князья, но все князю великому подчиняются, чтят. Пробовали бы взбрыкнуть! У императора Георгия, чай, не только над русскими землями власть – над всей Европою! И оттого Новгороду Великому – один прибыток. Ранее через ганзейские корабли торговали, а ныне и свой флот есть, потому как и своя гавань в устье Нево-реки. Потому и морские суда на верфях ладожских заложили – и не одни когги, но и нового манера – каравеллы. Все –
