Блокада. Том 2 - Александр Чаковский

Говоров прислонил указку к стене и вернулся к столу.

— Могут задать вопрос, — продолжал Говоров, — почему же мы выбрали этот новый, наиболее трудный участок?

Он сделал короткую паузу, словно и впрямь ожидая, что кто-то задаст этот вопрос, и сказал:

— Потому что иного места выбрать нельзя. Опыт прошлогодних боев у Невской Дубровки и постигшая нас неудача в той же полосе три месяца тому назад показывают, что без подавления Восьмой ГЭС и Шлиссельбурга рассчитывать на успех невозможно. Поэтому перед нами стоит задача вначале сковать и локализовать шлиссельбургский гарнизон противника с фланга: это предстоит сделать дивизии полковника Трубачева, а Восьмую ГЭС окружить и подавить уже в ходе боя дивизии генерала Краснова, чтобы дать возможность дивизиям генерала Симоняка и полковника Борщева протаранить центр обороны противника по кратчайшему расстоянию — до встречи с войсками Волховского фронта.

Звягинцев впервые слушал Говорова. Тогда, на Кировском, они обменялись не более чем десятком фраз. И теперь Звягинцев восхищался тем, как говорил командующий.

Дело было не только в том, что в речи Говорова не содержалось ни одного лишнего слова. Его каждая новая фраза воспринималась как четкий ответ на могущий возникнуть у присутствующих очередной вопрос.

— С чем придется встретиться нашим наступающим войскам, — продолжал Говоров, однако, без всякой вопросительной интонации. — По данным нашей разведки и по сведениям, поступившим с занимаемого нами в районе Московской Дубровки плацдарма, передний край оборонительной полосы противника проходит непосредственно по левому берегу Невы. Это непрерывная траншея полного профиля с большим количеством врезанных в нее ячеек для стрельбы из винтовок, автоматов и легких пулеметов. Хочу предупредить, что для создания настильного огня в крутизне берега имеются также отдельные огневые точки. Они врезаны в склон и связаны между собой центральной траншеей. Параллельно первой на расстоянии пятидесяти — семидесяти метров от нее проходит вторая траншея…

Звягинцев не сомневался, что командиры соединений, предназначенных для прорыва, далеко не в первый раз знакомятся с разведданными, которые излагал сейчас Говоров, многое знал уже и сам Звягинцев. Но ему еще никогда не приходилось слышать все это в таком концентрированном виде.

И вдруг Звягинцев на этот раз уже отчетливо осознал, что́ именно производит на него особое впечатление в речи Говорова. Это был контраст между тем, ка́к он говорил и что именно говорил.

«Крутизна берега… настильный огонь… врезанные в берег огневые точки… первая траншея… вторая траншея… Шлиссельбург… Восьмая ГЭС…» — каждое из этих слов предполагало кровопролитные бои, за каждым из них стояла смерть для многих сотен людей. А говорил командующий обо всем этом так, словно упрямо, настойчиво объяснял сложную, запутанную дорогу к какому-то даже не обозначенному на карте населенному пункту. И только… И этот контраст показался Звягинцеву, никогда раньше не слышавшему выступлений Говорова, таким разительным, что он наклонился к уху сидящего рядом Малинникова и прошептал:

— Как на учениях. И, кажется, все предусмотрено…

Малинников не ответил, только нахмурил брови.

«Третья линия траншей»… «артиллерийские дзоты»… «пулеметные дзоты»… «опорные пункты»… «проволочные препятствия»… снова «опорные пункты»… — сознание Звягинцева фиксировало слова командующего. Они воплощались перед его мысленным взором в реальные траншеи, реальные бетонные сооружения с амбразурами, в которых угадывались стволы пулеметов.

Время от времени Говоров поднимал свою указку, чтобы отметить на карте расположение опорных пунктов противника или направление фланкирующего огня, простреливающего участки местности на пути предстоящего наступления…

Потом он перешел к постановке задач войскам второго эшелона, артиллерии и авиации…

Но теперь уже другое отвлекало внимание Звягинцева от того, что говорил командующий. Звягинцев спрашивал себя: почему не ставится никаких задач перед укрепленным районом? Создавалось впечатление, что о нем просто забыли! Звучали номера дивизий, фамилии их командиров, говорилось о том, что следует делать войскам второго эшелона после того, как дивизии Трубачева, Симоняка, Борщева и Краснова форсируют Неву. А 16-й УР не упоминался. Взволнованный этим обстоятельством, Звягинцев рассеянно слушал ту часть доклада Говорова, в которой тот характеризовал силы противника. Заключительные слова доклада вновь обострили внимание Звягинцева. Отделяя короткими паузами каждую фразу и на этот раз особенно весомо, командующий сказал:

— Наступление начнется завтра, двенадцатого января, в девять тридцать. Броску через Неву будет в течение двух часов и двадцати минут предшествовать артиллерийская подготовка силами двух фронтов, Балтийского флота и Невского укрепленного района, после чего последует залп гвардейских минометов. В одиннадцать часов сорок пять минут — бросок штурмовых групп и групп разграждения. В одиннадцать пятьдесят Неву форсируют стрелковые цепи дивизий первого эшелона, — соответствующие проходы в минных полях УРа должны быть готовы сегодня ночью. Конкретные для каждой дивизии задачи их командиры уже получили.

Говоров умолк, сел за стол и после паузы коротко спросил:

— Вопросы?

Некоторое время все молчали: значительность момента как бы сковала присутствующих.

Но затем участники совещания стали о многом спрашивать командующего. Казалось бы, все предусмотрено, все задачи поставлены, обстановка, расположение противника, направление удара нанесены на карты…

И все же командиры спрашивали: подготовлены ли настилы для тяжелых танков, которым предстояло выйти на лед, подтянуты ли ремонтные базы для танков, сколько орудий предполагается установить для стрельбы прямой наводкой, как будет организован подвоз боеприпасов и многое, многое другое…

Говоров коротко и четко отвечал. Но о роли УРа в предстоящем наступлении никто не спрашивал. И это повергло Звягинцева в отчаяние. Наклонившись к Малинникову, он тихо спросил:

— Комендант… а мы?!

— Сказано: участие в артподготовке.

— И только?

— Начальству виднее… — сквозь зубы ответил Малинников.

Хладнокровная реплика Малинникова, этого уровского служаки, разозлила Звягинцева.

Повинуясь какой-то непреодолимой внутренней силе, он встал и, назвав свои звание и фамилию, громко сказал:

— Товарищ командующий! Разрешите?

С вопросами как будто было уже покончено, поэтому все о некоторым удивлением обернулись к нему.

— Товарищ командующий! — снова повторил Звягинцев. — Разрешите спросить: какая задача ставится перед частями шестнадцатого укрепленного района?

Только когда эти слова сорвались с языка Звягинцева, он понял, как нелепо сформулировал свой вопрос.

Задача УРа в предстоящем наступлении и ему и Малинникову была прекрасно известна, и не об этом, а о возможности более активного использования артиллерийско-пулеметных подразделений хотел спросить Звягинцев, обращаясь к командующему.

Но вопрос его прозвучал именно так, а не иначе.

Звягинцев видел, что Говоров, слегка приподняв свои резко очерченные брови, с недоумением взглянул на него, а затем перевел взгляд на Духанова.

— Товарищ подполковник, — с явным неудовольствием сказал командарм, — ваш вопрос непонятен. Вы и комендант УРа отлично знаете, что перед вами поставлена задача поддержать артиллерийским и пулеметным огнем войска прорыва…

— Но, товарищ генерал, — воскликнул Звягинцев, — личный состав УРа способен на большее! Это бывшие ленинградские рабочие… А тут — пассивное участие в операции…

— Поддержка огнем наступающих — это не пассивное участие… Пора бы знать это, товарищ подполковник, — сурово заметил Духанов.

Теперь Звягинцев окончательно понял, сколь неуместен был заданный им вопрос и что этим вопросом он поставил себя в глупое положение.

И вдруг Звягинцев услышал добродушно произнесенные слова:

— Ты его, товарищ генерал, не испугаешь!.. Он нас всех даже при товарище Сталине критиковать не побоялся…

Только мгновение спустя Звягинцев сообразил, что эти слова произнес Ворошилов. С надеждой он взглянул на маршала и увидел, что тот смотрит на него с чуть насмешливой и добродушной улыбкой.

То, что маршал косвенно поддержал Звягинцева, да к тому же одобрительно упомянул о каком-то его выступлении, да еще в присутствии Сталина, сыграло свою роль. На обращенных к нему лицах участников совещания Звягинцев увидел и любопытство и поощрительное одобрение. И даже в глазах Говорова промелькнула какая-то мгновенная, словно незавершенная улыбка.