Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

Подполковник с виноватым видом переводил взгляд с Ани на Таню и обратно, изо всех сил пытаясь понять, о ком из них говорил его шеф.

Со стороны казалось, что Аня раздавлена, но это было не совсем так. Да, она была потрясена, сильно потрясена, но не в таком состоянии, как тогда, когда Таню с Сашей забирали сотрудники СБ. Тот случай немного закалил её. К тому же сейчас она знала, что должна выстоять. Что бы там ни задумал её отец, если она хочет быть рядом с ним, хочет принимать участие в его делах – она должна выдержать этот удар, выдержать его проверку. А в том, что это проверка Аня теперь не сомневалась.

Но сомневался сам Владов. Он опасался, что его ставка оказалась слишком высока для дочери. То, что он хотел сделать, было жестоко, но оправдано с логической и многих других точек зрения. Однако то, что вышло в итоге, не было оправдано никак. И виноват в этом Третьяков, тупой кретин. Придётся придумать, как его наказать. В принципе, на сегодняшний день у него в арсенале имелся один универсальный способ – передовая всегда нуждалась в героях, но Владов за всё время своей работы в Ольховке убедился, что Третьяков достаточно ценен, чтобы не спешить с такими радикальными решениями.

Когда Аня подала голос, Владов вздрогнул. Редкий случай, когда что‑то смогло его настолько удивить. Её голос был мягкий, но очень вязкий, словно расплавленный металл. Были в нём какие‑то отголоски былой твёрдости, но мучительно мало – Аня держалась изо всех сил.

– Зачем мы пришли сюда, отец? – тихо спросила она.

Она очень хотела бы не выдавать своих настоящих эмоций, но это было выше её сил.

Владов, размышляя, выдержал паузу. Долгую. Наконец, решил.

– А ты как думаешь? – не глядя на дочь, ответил вопросом на вопрос он.

Аня не смотрела на отца, потому что не сводила глаз с неподвижно лежавшей Тани. Она хотела запомнить этот момент, запомнить, что сделали с её лучшей подругой, которая стала жертвой её амбиций. Никогда она не позволит себе забыть это. Никогда.

Владов терпеливо ждал ответа. Третьяков с выражением лёгкой досады на лице стоял у дверей и делал вид, что его здесь нет.

– Я думаю… это урок. Ты хочешь, чтобы я увидела, что бывает с теми, кто идёт против организации. Что ж, я усвоила его и поняла твой намёк…

– Нет, – Владов покачал головой.

По вине Третьякова вышло слишком жёстко, они перестарались. Теперь, вероятно, стоит немного смягчить всё и разъяснить ей, что к чему, потому что если сделать всё так, как Владов планировал изначально, ничего не объясняя… для неё это может оказаться уже слишком.

– Ничего ты не поняла. Это не урок, дочка – это проверка. Экзамен.

Аня вздрогнула, вдруг осознав, что это ещё не конец. Она‑то, глупая, решила, что это уже всё, что ничего более ужасного произойти уже не может.

– И в чём же он состоит? – взяв себя в руки, спросила она.

– Ты поймёшь, когда войдёшь туда.

Она не выдержала и повернулась к нему, широко раскрыв глаза, блестевшие из‑за с трудом сдерживаемых слёз.

– Туда? К ней? Но зачем?

– Она изменница. А для изменников у нас только один приговор. Ты знаешь какой.

Внутренности в животе у Ани, казалось, завяжутся в узел, когда она осознала, чего он от неё хочет. Так вот зачем они здесь. Вот, что он задумал.

«Господи, дай мне сил, прошу, я не должна показать ему свою слабость», – крутилось у неё в голове, но вслух она произнесла другое.

– Я? Ты хочешь, чтобы Я убила её?

– Это не убийство. Это казнь, Аня, – поправил её Владов, и её потрясло спокойствие его голоса. – Я не горю желанием, чтобы именно ты приводила приговор в исполнение, но это будет справедливо, ведь именно благодаря тебе мы обнаружили и обезвредили слабые, потенциально предательские элементы в нашей структуре. Поэтому теперь ты должна дойти по этому пути до конца.

– Но почему? Зачем? – с трудом выдавила она.

Владов выдержал небольшую паузу.

– Раскрывать предателей в своих рядах это одно. Совсем другое – воздавать им по заслугам. Для этого нужны решительность и вера в своё дело. В таких вещах не место личным предпочтениям и симпатиям. Прежде, чем ты встанешь рядом со мной, я должен быть уверен, что ты действительно отдаёшь себе отчет в том, какова может быть наша работа и чем иногда приходится жертвовать.

Аня молчала. Её начало тошнить и лихорадить, и она бросила все силы на борьбу с этими ощущениями. Владов видел её состояние и засомневался.

– Если не готова – просто скажи, – холодно предложил он. – Я знаю, что это такое. Сам прошёл через подобное.

«Экзамен. Это экзамен. Я справлюсь. Нужно просто сказать ему», – твердила себе Аня.

– Я готова, – выдавила она, чуть не задохнувшись от этих слов.

Третьяков скривил губы в недоверчивой ухмылке. Владов смотрел на дочь непроницаемым взглядом.

– Дай ей оружие, – не сводя глаз с Ани, приказал он Третьякову.

Тот достал пистолет и сделал пару шагов к девушке, на ходу снимая его с предохранителя.

– Умеешь стрелять? – спросил он её.

Аня не ответила. Просто молча взяла в руку протянутое оружие. Пистолет был тяжелым, куда тяжелее, чем те, из которых ей приходилось стрелять. Он был так тяжел, что норовил вывалиться у неё из рук.

– Стреляй в голову, – всё тем же приказным тоном сказал Владов. – Иначе можешь не убить, и она будет страдать ещё больше.

Третьяков был опытным психологом и знал, что проделывает с людьми их психика при подобных потрясениях, потому остался стоять между Аней и Владовым. Понимал он, что и к нему у девушки могут быть неприятные претензии, потому был готов в любой момент в мгновение ока отобрать у неё оружие – любой риск должен быть исключен.

Когда Аня подошла к двери, он сделал шаг вслед за ней, чтобы успеть среагировать, если ей вдруг придёт в голову что‑то неожиданное, но Аня не думала ни о чём таком. Она закрыла глаза и протянула руку к ручке. С легким скрипом та повернулась и дверь открылась. Аня замерла на пороге, мобилизуя силы для нескольких очень тяжёлых шагов. Простояв секунд десять, она вошла внутрь.

Таня всё так же лежала на столе, будто кукла, брошенная ребенком. Она не оделась, не застегнула бюстгальтер, не поправила платье. Просто лежала безучастно и чего‑то ждала. Может, как раз того, что должно было произойти?

Аня взглянула на окно с этой стороны – оно было зеркальным. То есть никто из находящихся в этой комнате не видел тех, кто был в соседней. Значит, Таня не видела её, не знала, что она здесь.

– Таня, – тихо позвала её Аня, но та не отреагировала.

Аня подошла ближе.

– Таня, это я, Аня.

Никакой реакции.

Аня чувствовала, как предательски дрожат у неё коленки, грозясь в любое мгновение подкосить ноги. Она с трудом сделала несколько шагов, подошла ещё ближе, присела возле стола, прямо рядом с Таней, заглянула ей в лицо.

Находясь по ту сторону, в потрясении она не заметила через стекло, что на лице у Тани есть ссадины и синяки. Тело тоже было исцарапано и в некоторых местах покрыто синяками и даже гематомами. Кое‑где были заметны следы от веревки – похоже, её не раз связывали. От девушки воняло старым потом и спермой. Аня с трудом удержала неприятные позывы в желудке.

– Танечка, ты меня слышишь? – набрав носом воздух, предприняла ещё одну безуспешную попытку Аня.

Никакой реакции ни в мимике, ни в движении глаз. Даже если Таня и видела её, то либо не понимала, кого видит, либо намеренно игнорировала.

Аня поняла, что её попытки безуспешны и стала настраиваться на то, что ей предстояло сделать, но вместо этого из глаз ручьем потекли слёзы, остановить которые она всё никак не могла. Несмотря на горечь и боль, которые она испытывала, разум её почему‑то оставался относительно чист – она не ощущала бессилия или отчаяния, которые в мгновение ока способны парализовать не только тело, но и волю.

Искать силы было непросто, но Аня знала, как нужно действовать в таких ситуациях – нужно было не раздумывая просто нажать на спусковой крючок. Быстро, словно не отдавая себе отчет в том, что делаешь, не зацикливаться на страхе и необратимости своих действий. Потом, конечно, будешь думать об этом, жалеть, но будет поздно – дело будет сделано.