Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

И сотрудникам секретнейшей лаборатории МГБ, надо полагать, тут же дали секретное указание заняться автором «Доктора Живаго». Ведь если чекистские «доктора» помогли академику Ивану Павлову скончаться от «пневмонии», а писателю Михаилу Зощенко умереть от «отравления никотином», почему бы им не попробовать отправить на тот свет и поэта Бориса Пастернака?

«Литературное наследство»

В декабре 1958 года письма Владимира Маяковского и Лили Брик (под редакцией Ильи Зильберштейна) были подготовлены к публикации.

Василий Васильевич Катанян:

«Их напечатали, и разразился огромный скандал, имена Маяковского и Брик полоскала вся официальная пресса, а насчёт 65-го тома “Литературного наследства” (с подзаголовком “Новое о Маяковском”) и лично о И.С.Зильберштейне было даже закрытое разгромное постановление ЦК. Видимо, у ЦК КПСС не было в то время других забот, как заниматься любовной перепиской поэта со своей возлюбленной.

“Новое о Маяковском” должно было выйти в двух томах, №№ 65 и 66.

После скандала второй том печатать запретили, и в издании “Литнаследства”, которое выходит с последовательной нумерацией, после № 65 появился сразу… № 67. Никто ничего не объяснил читателям, которые долго ещё искали пропавший том. Исследования, документы, письма, так скрупулёзно собранные для невышедшей книги, в эпоху гласности поодиночке расходились по другим изданиям».

Этот литературный «скандал» разразился, надо полагать, из-за того, что Кремлю было известно, какую (на самом деле) роль сыграла Лили Брик в трагической судьбе поэта Маяковского, и поэтому публикация их «любовной переписки» считалась недопустимой.

Аркадий Ваксберг:

«Уже 7 января в откровенно догматичной, не скрывавшей своей ностальгии по “добрым сталинским временам” газете “Литература и жизнь” появилась разгромная рецензия на вышедший том за подписью мало кому известных Владимира Воронцова и Александра Колоскова. Зато узкому, но самому влиятельному кругу “товарищей” имена рецензентов как раз говорили о многом. Колосков занимал видный пост в печатном органе ЦК КПСС “Партийная жизнь”, а Воронцов работал помощником главного идеолога партии, секретаря и члена президиума ЦК Михаила Суслова. К нему-то и обратилась два дня спустя с письмом Людмила Маяковская».

В этом письме Людмила Владимировна писала:

«Особенно возмутило меня и очень многих других людей опубликование писем брата к Л.Брик… Брат мой, человек совершенно другой среды, другого воспитания, другой жизни, попал в чужую среду, которая кроме боли и несчастья ничего не дала ни ему, ни нашей семье. Загубили хорошего, талантливого человека, а теперь продолжают чернить его честное имя борца за коммунизм».

Подал голос и главный редактор журнала «Октябрь» Фёдор Панфёров, написавший:

«Перлом всего являются неизвестно зачем опубликованные письма Маяковского к Лиле Брик. Это весьма слащавые, сентиментальные, сугубо интимные штучки, под которыми Маяковский подписывался так: “Щенок”».

Аркадий Ваксберг:

«Министр культуры СССР Николай Михайлов, который ещё в бытность свою главой комсомола отличался особой трусостью и сервильностью, сочинил “Записку”, адресованную в ЦК, где утверждал, что письма Лили и Маяковского “не представляют никакой ценности для исследования творчества поэта и удовлетворяют лишь любопытство обывательски настроенных читателей, поскольку эти письма приоткрывают завесу интимных отношений”… Итог был предрешён: “Безответственность, – заключал министр, – проявленная в издании книги о Маяковском, не может оставаться безнаказанной”…

Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей приняла – с грифом “совершенно секретно” – решение о том, что опубликованные письма “искажают облик выдающегося советского поэта”, а весь том “Литературного наследства”, ему посвящённый, “перекликается с клеветническими измышлениями зарубежных ревизионистов”».

Василий Васильевич Катанян:

«Но “рукописи не горят”, и все письма ЛЮ и Маяковского увидели свет вскоре после смерти ЛЮ. В 1981 году Бетт Янгфельдт, маяковед-швед, опубликовал в Стокгольме полную переписку на русском языке с интереснейшими комментариями и фотографиями… Книгу перевели на несколько языков, а в 1992 году она, наконец, вышла и у нас таким вот кругосветным образом».

В 1959 году в Москву приехал мужчина тридцатичетырёх лет от роду, сын отца, расстрелянного чекистами, и матери, которая провела 19 лет в сталинских лагерях. Он начал выступать со своими песнями, которые исполнял, аккомпанируя себе на гитаре. Выступления имели успех, имя исполнителя завоёвывало популярность. Звали певца Булат Окуджава. После развенчания культа личности Сталина и реабилитации родителей он вступил в партию. Пел Окуджава о войне, о дружбе и о любви.

А 35-летний математик и поэт Александр Есенин-Вольпин в том же 1959 году был вновь отправлен в спецпсихбольницу, в которой провёл около двух лет.

Летом у Бориса Пастернака неожиданно резко ухудшилось здоровье. Врачи, к которым он обратился, установили диагноз: онкологическое заболевание лёгких. Начался процесс лечения, который однако улучшения не приносил. Пастернаку пришлось даже приостановить работу над пьесой «Слепая красавица».

Имели ли отношение к появлению у поэта коварного заболевания сотрудники секретной лаборатории МГБ? Ответа на этот вопрос нет. Им, кажется, вообще никто не задавался.

Но интересное совпадение: именно в тот момент, когда заболел Борис Пастернак, в стране вдруг зазвучала песня, всколыхнувшая всех, кто её слышал, и сразу ставшая неимоверно популярной. Написал её бывший заключённый Иосиф Ефимович Алешковский, отсидевший четыре года в советских лагерях по уголовной статье (то есть никакого отношения к политическим заключённым не имевший). В своей песне он обращался к вождю, перечисляя все его достижения и победы:

«Товарищ Сталин, вы большой учёный —В языкознание знаете вы толк,А я простой советский заключённый,И мой товарищ – серый брянский волк.

За что сижу, воистину, не знаю, —Но прокуроры, видимо, правы.Сижу я нынче в Туруханском крае,Где при царе бывали в ссылке вы.

В чужих грехах мы сходу сознавались,Этапом шли навстречу злой судьбе,Но верили вам так, товарищ Сталин,Как, может быть, не верили себе…

То дождь, то снег, то мошкара над нами,А мы в тайге с утра и до утра,Вы здесь из искры разводили пламя,Спасибо вам, я греюсь у костра».

Песню (подпольно) запела вся страна. Вот как она завершалась: