Дневник. 1918-1924 - Александр Бенуа

Пошел вчера вечером с Атей развлечься в синему по совету Макарова — «Человек без имени», было очень занятно, но картины скорее меня как-то расстроили. Беспокоит еще и та мысль (после совершенной третьего дня вечером с Макаровым, Зиной и Юрием прогулки к Приорату, где теперь экскурсионная станция и пятьдесят чистых кроватей, ожидающих прибытия каких-то студентов), что Макаров ожидал от меня каких-то докладов, лекций. Я уже не способен на это абсолютно. Как же мне «тогда оплачивать ему» за его благодеяния? И бывают же счастливцы (бывали прежде здесь!), знающие на практике, что такое независимость!

Два дня, понедельник, вторник провел в городе, пришлось переночевать из-за заседания плановой комиссии, но не жалею. Заседание оказалось более оживленным и легкомысленным, нежели обыкновенно бывают. Председательствовал Ятманов, сразу нас порадовавший тем участием, которое высказал исполком к нашим музейным тревогам из Москвы — результат прочтения моего «письма» (не знаю, читал ли он в исполкоме самый мой текст или только использовал его для своей речи). Тем не менее, и несмотря на признание исполкомом необходимости сделать все зависящее для четырех особняков (тогда как Москва настаивает на ликвидации Шуваловского и Юсуповского, напрямую выражая, но пока еще не в официальной форме, Троцкой, с целью использовать заключенные там коллекции для Москвы), как дошло до обсуждения вопросов, как быть с Юсуповским и Шуваловскими дворцами, неожиданно ужасную чушь понес Ерыкалов (это стало его специальностью за последнее время), вздумавший рекомендовать размещение юсуповских коллекций в «общипанном» Архангельском, с верностью себе Исаков был в оппозиции и, разумеется, в качестве верноподданного за Москву. Были прочитаны и пассажи из моего доклада, касающиеся этих двух дворцов, что расчистило как-то вопрос.

Наконец все как-то примирились на компромиссном предложении, высказанном Удаленковым, спасти Юсуповский тем, что туда перевести весь музейный фонд из Новомихайловского дворца и отдав на эксплуатацию театр. Галерея, да и весь дом в целом, таким образом, хотя бы на время спасены, а там авось что-нибудь еще подвернется, экономические условия улучшатся и т. д., и останется по признанию возможным изъять из галереи несколько картин, которые могли бы пригодиться как для Москвы, так и для Эрмитажа. Вопрос о Шуваловском больше связан с вопросом (тоже на повестке) о возглавлении особняков бытовым отделом. Сам тезис был сразу оспорен Тройницким (мол, как же поручить возглавление учреждению, только что заявившему полную свою несостоятельность, и настолько даже, что сам заведующий И.Фармаковский счел нужным отказаться от своей должности). Однако в дальнейшем между ним и Сычевым завязался спор, в котором [Тройницкий] выступил неожиданно защитником инженерного сохранения всего содержания дома (кстати, о смерти владельца еще никому неизвестно. Ложный слух распространяется благодаря появлению какого-то племянника Елизаветы Владимировны Шуваловой — кн. Барятинского), хотя бы ценой отказа от него Русского музея, и [предложил] передать его Эрмитажу. Опять благодаря моему докладу и разъяснению ценности Шуваловского дворца эпохи русской романтики — постановили его сохранить при предоставлении частичной эксплуатации, но при изъятии ряда первостепенных предметов. Таким образом, как будто еще на некоторое время эти два особняка сохранены. Выбрана еще по моему предложению комиссия для обсуждения использования и так называемого Юсуповского дворца. Увы, кажется, в нее вошел и Исаков[35].

В понедельник происходило обсуждение новых штатов по Эрмитажу. Повышены до ранга помощников хранителей Паппе, вполне заслуженно своим бешеным усердием, Доброклонский, до ранга реставраторов — Альбрехт и Ник. Сидоров. Великая обида Щербачевой, что ей ничего не перепало. Шмидт, оказывается, в наше осеннее отсутствие перевел ее и всю фототеку из отделения библиотеки в наше Картинное. Но об этом нет нигде и следа какого-либо постановления. Тройницкий сейчас переживает очередное увлечение. (М.И.Максимовой. По его мнению, это настоящая Сибилла!) Женщина она действительно толковая, спокойная, мужественная. Ко мне как будто благоволит.

Мне пришлось вчера написать пространные отзывы относительно шести дрянных картин, забранных идиотом Жарновским из ГПУ, относительно которых нынче это учреждение пересмотрело дела их владельцев: затребовало мнение — музейного или нет значения? Еще теперь выдут неприятности (зачем тогда брали в Эрмитаж?). Дал я (на основании Гиманса) отзыв о нашем портрете сэра Грэшема, писанном (Антонисом Мор ван Дасхорстом), вследствие запроса от Троцкой, не согласился бы Эрмитаж отдать этот портрет в Лондон, откуда, очевидно, в расчете на наше невежество пришел запрос о таком пожертвовании, если я не ошибаюсь, для помещения портрета в Лондонской бирже (строителем которой, как известно, и был Грэшем).

В понедельник, 23 июня, был еще у Экскузовича и у Добычиной. У первого мне все же пришлось антишомбрировать, по крайней мере, полчаса, но в «приятном обществе» Женяки, Тиме (на что она стала похожа! И одета кое-как!), Гердта, Гаука, Корчагиной, Ершова. Почему-то «мой друг» М.Дарский вежлив со мной, но с явным подчеркиванием, что желает остаться в «границах официальных отношений». Или это его отравляет микроб хамской стати, присущей всей театральной дирекции, когда-то так грубо выразившейся в Крупенском, в Дягилеве, а еще недавно в Б.А.Ива-нове, товарище Дарского, ныне оставшемся в единственном числе.

Экскузович меня встретил с театральным пафосом, но, как я и ожидал, ни к чему путному наш разговор не привел, на «Щелкунчике» не настаивал, но вдруг импровизационно возложил на меня поручение поискать что-либо за границей. Он мне сейчас же и деньги вышлет на покупку «материала» (ни минуты не сомневаюсь, что это одна брехня), совершенно полагаясь на мой выбор. Что же касается пьес в Драмтеатре, то он мне на днях пришлет одну из выбранных на последнем заседании (уже не исключен ли я снова? Что-то повестки не получаю!), которые мне незнакомы. Авось я остановлю свой выбор и на одной из них (разумеется, ничего не пришлет).

Но как будто его гораздо больше интересовал вопрос, когда вернутся Кока и Марочка. С этого начался наш разговор (в очень тревожном тоне), и он выразил большое изумление, когда я ему напомнил, что Кока уехал на четыре месяца, во всяком случае, Марочка должна быть обратно к началу сезона, он ее насильно спас от сокращения, но, разумеется, если она не явится, то вторично это ему не удастся. Уж не пришел ли к нему какой-либо запрос, основанный на доносе свыше?