«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

И, пожалуй, самая вопиющая коррупция среди была в лесной и лесоперерабатывающей промышленности. Опять же вспомним «Золотого телёнка»:

'… — А с ГЕРКУЛЕС’ом у вас были дела?

При слове ГЕРКУЛЕС зицпредседатель чуть пошевелился. Этого легкого движенья Остап даже не заметил, но будь на его месте любой пикейный жилет из кафе «Флорида», знавший Фунта издавна, например, Валиадис, то он подумал бы: «Фунт ужасно разгорячился, он просто вне себя! »

Как Фунт может не знать ГЕРКУЛЕС’а, если последние четыре отсидки были связаны непосредственно с этим учреждением! Вокруг ГЕРКУЛЕС’а кормилось несколько частных акционерных обществ. Было, например, общество «Интенсивник». Председателем был приглашен Фунт. «Интенсивник» получал от ГЕРКУЛЕС’а большой аванс на заготовку чего-то лесного, зицпредседатель не обязан знать, чего именно. И сейчас же лопнул. Кто-то загреб деньгу, а Фунт сел на полгода. После «Интенсивника» образовалось товарищество на вере «Трудовой кедр», разумеется, под председательством благообразного Фунта. Разумеется, аванс в ГЕРКУЛЕС’е на поставку выдержанного кедра. Разумеется, неожиданный крах, кто-то разбогател, а Фунт отрабатывает председательскую ставку — сидит. Потом «Пилопомощь» — ГЕРКУЛЕС — аванс — крах — кто-то загреб — отсидка. И снова аванс — «ГЕРКУЛЕС» — «Южный лесорубник» — для Фунта отсидка — кому-то куш…'.

Скажи-ка, дядя, ведь недаром⁈

* * *

В нэпмановском — достаточно престижном, но не привлекающем особого внимания правоохранительных органов нижегородском ресторане, профессиональный певец искусно закамуфлированный под оборванного беспризорника, довольно душевно пел под небольшой оркестр:

'Я начал жизнь в трущобах городских

И добрых слов я не слыхал.

Когда ласкали вы детей своих,

Я есть просил, я замерзал.

И увидав меня не прячьте взгляд,

Ведь я ни в чём, ни в чём не виноват.

За что вы бросили меня, за что?

Где мой очаг, где мой ночлег?

Не признаёте вы моё родство,

А я ваш брат, я — человек!

Вы вечно молитесь своим богам,

И ваши боги всё прощают вам.

Край небоскрёбов и роскошных вилл,

Из окон бьёт слепящий свет.

О, если б мне хоть раз набраться сил,

Вы б дали мне за всё ответ.

Откройте двери, люди, я — ваш брат,

Ведь я ни в чём, ни в чём не виноват.

Вы знали ласки матерей родных,

А я не знал и лишь во сне,

В моих мечтаньях детских золотых

Мать иногда являлась мне.

О, мама, если бы найти тебя,

Была б не так горька моя судьба[3] '.

Кстати, отвлекусь — это «хит сезона»!

Всю осень 1924 года, народ поёт не «Мурку», «Бублички» или «Гоп со смыком» — а песню Марка Бернеса «Я начал жизнь в трущобах городских» на музыку Веры Ивановны Головановой. И главное: эта песня мне приносит доход — соразмерный с доходом от какой-нибудь фабрики средней величины.

Вполуха слушая болтовню снятой для конспирации в самый последний момент проститутки — заливающейся холявным вином, я внимательно наблюдал за столиком неподалёку, где Ипполит Степанович вёл тяжёлые переговоры с начинающим советским коррупционером. Мой «офицер по особым поручениям», хотя и был пронырливым аки ильфо-петровский Остап Бендер — но ещё не обладал «жизненным» опытом последнего. На дворе никак — лишь середина эпохи НЭПа — а не её конец.

Ничего, научится!

Иногда, Ипполит Степанович шёл в туалет и, тогда я приказав «ночной бабочке» скучать в одиночестве — присоединялся к нему для получения информации и дачи консультаций.

В сжатом виде, это можно изложить так:

— Ну и как успехи? — спрашиваю, — берёт он мзду или ему «за державу обидно»?

Тот, как картину маслом, изрядно ерничая при том:

— «За державу» ему, конечно, обидно — как-никак воевал за неё и кровь проливал. Однако, после своих боевых заслуг сидеть на «партмаксимуме» — ему ещё более обидно!

Понимающе киваю:

— Да! На сорок пять рублей в месяц не разгуляешься…

Тут же добавив:

— … Впрочем, не будем таких судить и, да не будем судимы сами. Так, сколько?

— Пять тысяч, — отвечает, — и ещё по штуке придётся дать нескольким другим «заинтересованным» лицам.

— «Пять тысяч»⁈

Я невольно криво усмехнулся — именно столько денег в год надо было Шуре Балаганову, для полного счастья.

— Ну раз надо — значит дадим. Кроме того, предложим им долевое участие в прибыли… Ну, скажем сперва предложи — пять процентов, если будут торговаться — дай им поднять до пятнадцати и подписывайся, а там пусть сами меж собой делят.

«Невеликий комбинатор» — он пока всего лишь учится, несколько округлил очи:

— Позвольте узнать, зачем? Ведь, сами то — они не просят «доли»!

Снисходительно-покровительственно на него глядя:

— Эх, молодой ты ещё, Ипполит Степанович — совсем «зелёный», многих элементарных вещей не понимаешь!

Биологическим возрастом он был старше меня «настоящего» на три года, но даже про то не вспомнив:

— Извините, Серафим Фёдорович…?

— Уже оказанная РАЗОВАЯ(!!!) услуга ничего не стоит. Сегодня они возьмут деньги, а завтра скажут — что ничего не знают и в лучшем случае пошлют нас на хер, а в худшем — сдадут с потрохами. Взяв же «в долю» (не напрямую, конечно — а через подставные лица), мы «вяжем» их всерьёз и надолго — как артист-кукольник своих марионеток.

Вспомнилось ещё кой-чё:

— Погодь, Ипполит Степанович.

— Я Вас внимательно слушаю…?

— Перетери ещё насчёт опилок и стружек на их пилорамах. Даже лежалых и гнилых. Мол, сделаем вам одолжение — заберём их у вас, чтоб не мешались.

На каждом деревообрабатывающем предприятии, не важно — государственном или частном, одна и та же картина: терриконы этих отходов — жёлтые, ещё свежие, посеревшие от времени и уже почти чёрные.

Впрочем, приходилось мне видеть подобное и в своё время.

Парадокс, да⁈

На одном предприятии не знают, что делать со стружками-опилками, а буквально на соседнем — цельные деревья целенаправленно гонят в них, для изготовления древесно-стружечных (ДСП) и древесно-волокнистых плит (ДВП).

Издержки так называемой — «плановой» экономики, одним словом.

Всё ждал, когда он подобно «Отцу русской демократии» вопросит:

' — Но удобно ли?'.

Но жалкая пародия на настоящего «Турецко-поданного» стойко молчала, преданно поедая меня «голубыми брызгами». Поэтому пришлось досадливо крякнув — сказать, казалось бы, «не к селу, ни к городу»:

— По сравнению с нашей концессией, это деяние — хотя и предусмотренное Уголовным кодексом, все же имеет невинный вид детской игры в крысу.

ДСП или ДВП мне пока производить не