Золотая планета - Сергей Кусков

ДБшники просто следят за оружием, которое можно использовать, и относятся к нему соответствующе. Мы не люди для них, мы объекты, материальная часть. Какой-то процент этого оружия, как и любого другого, отсеется, попадет в утиль, но какой-то все равно встанет на боевое дежурство. И размножаться таким модам дают по той же причине — где вы еще видели оружие, которое само размножается? «Шмель», «Жало», боевой истребитель, эсминец, танк? То-то!

В кредите же у меня висела ярость, и все уперлось в нее. Мое спасение и мое проклятие, благословение и наказание. Я ведь чуть не убил ребят, почти своих друзей, где гарантия, что подобное не повторится завтра? И рядом больше не будет всемогущего тренера, который спасет меня от этого.

Но предупрежден — вооружен, я знаю, что департамент охотится за модами, знаю, что под колпаком с самого детства, знаю, к чему это может привести. Я просто обязан научиться контролировать себя и не срываться, даже в драке с таким camarrado, как Бенито Кампос. Да, отхвачу. Но не залечу.

Уффф…. От разных высокоматериальных мыслей голова у меня разболелась. Я шел по улице привычной дорогой, фоном слушая что-то старинное и заумное — тот самый интригующий «русский рок». О чем поют — не понимал, хотя каждое слово в отдельности разобрать мог, и это придавало музыке особую загадочность, таинственность. Может парочку красивых цитат взять оттуда на вооружение?

Тело почти не болело: то ли от того, что принял душ, то ли от капсулы тренера — не знаю, но грешу на последнее. Лишь ощущалась некая опустошенность, как физическая, так и моральная — так всегда бывает, когда переворачиваешь в жизни важную страницу. Так уже было, когда я бросил танцы, расставаясь со своим сердцем в пользу мускул, меняя одну душу на другую (как понимаю теперь). И когда бросил плавание тоже. Обидно. Да, знаю, это правильно, так необходимо, но все равно обидно.

Тренер, в голове вертелись его заключительные слова. «Я верю в тебя»… «Ты пришел сюда не ради спорта и достиг, чего хотел». Действительно, достиг! Я не всемогущ, новую тактику боя придется разрабатывать самому, с нуля, что не очень эффективно, сложно и долго, но это победа. Корпус помог мне в достижении цели, не без этого; он превратил меня в звереныша и раскачал спящие врожденные способности, но я ничем не обязан ему. Я был нужен им для эксперимента, они не скрывали этого и дали право выбора — участвовать или не участвовать. Карьера и пресс или топтание на месте, но свобода.

Подсознательно я понял, что решение это принято уже давно, и Катарина, забирая меня от дома хефе, знала его. Мудрая сучка! Лишь я сам делал себе мозги, не решаясь сделать то, что следовало с самого начала, лелея надежду, что получится и рыбку съесть, и…

Из груди моей раздался вымученный вздох. Нельзя и быть свободным, быть человеком, и получить власть над чем-то, прыгнув в дамки. Всегда нужно чем-то жертвовать. Человек лишь выбирает, чем именно. Выбор — объективный закон мироздания. И я выбираю свободу.

В момент, когда я, наконец, принял долгожданное решение, которое откладывал много дней, мое внимание привлекла фифа лет двадцати — двадцати двух, идущая навстречу. Обычная такая фифа, невысокая, смазливенькая даже, с минимумом косметики на лице. Я бы зажег с такой не задумываясь. Она во все глаза смотрела на меня и улыбалась, выделяясь этим из множества других идущих мимо фиф. Улыбалась как-то покровительственно, будто давно знает меня и будто в ее памяти я совершил какую-то невинную глупость. Мне эта улыбка не понравилась.

Я напряг память, пытаясь вспомнить, где ее видел. Память не отзывалась, глухо молчала. Плохо. Какой-нибудь клуб? Девчонки-танцы-шманцы, алкоголь и секс в туалете? Наверняка что-то типа того, но незадача, я НЕ ПОМНЮ ее, хотя не надираюсь до поросячьего визга, как некоторые — завет тренера.

Мы поравнялись. Ухмылочка на ее лице буквально лучилось иронией. Она знала меня, сто процентов, и это напрягало.

Прошла мимо. Я мысленно вздохнул с облегчением — не люблю такие скользкие моменты. Хорошо еще, что не заговорила — вот позор был бы! И только собрался идти дальше, возвращаясь мыслями к прерванному, как был окликнут:

— Сеньор!

Я обернулся, правой рукой вручную убавляя на браслете громкость — виртуальный навигатор я так и не ношу. Окликнувший оказался парнем лет двадцати пяти или чуть больше, восточной наружности, но не классической, а… Неправильно-восточной. Его «сеньор» было произнесено с таким жутким акцентом, что мой преподаватель испанского даже в богами забытой старой школе повесился бы от горя, услышь его.

— Вы не подскажете, где здесь магазин со снарягой? — продолжил он. Я задумался, оценивая парня, и сделал сразу несколько выводов.

Первый — этот тип опасен. Тигриная стойка, тигриный взгляд — натуральный хищник! Скорее всего, заблудившийся в недрах фешенебельного района урка с окраины, но достаточно учтивый, чтобы строить из себя приличного человека.

И второй вывод — он русский. Скорее всего, выходящий корнями из Средней Азии, Узбекистана там, или еще какой-нибудь территории с ограниченными правами гражданства. Точнее, смесь, полукровка, оттого и странная внешность.

Последнюю мысль я озвучил вслух на языке бывшей метрополии предков матери:

— Русский?

Этот вопрос отчего-то выбил его из колеи.

— Да… Как ты догадался?

А вот русский его был великолепен — классический говор оккупированного сектора.

— Акцент. У тебя плохой испанский.

Чувство напряжения не покидало меня. Несмотря на мимолетную растерянность, парень быстро пришел в себя, передо мною все также стоял готовый к прыжку хищник. Что-то с ним не так, этим уркой, надо бы держать ухо востро, но вот что…

А, ну его! Теперь, после сегодняшней тренировки, я не боялся ничего, и особенно одиноких урок с окраины. Даже вооруженных — как-то слишком неестественно сидела на нем спортивная куртка. Я немного расслабился, оставаясь в режиме ожидания удара, но эдакого маловероятного. Парень, словно заметив это, расслабился тоже.

— У нас недолюбливают испанский, — он натужно засмеялся. — Все вокруг только на русском говорят, даже в школах. Где ж его выучить?

Нет, все-таки обычный чувак, не гоп-стопник. Может и бандюк, но сейчас здесь не поэтому, не стоит из-за него нервничать, — успокоил я сам себя. «Недолюбливают испанский». Фраза зацепила. Да, это логично: для людей, каждый день видящих напоминание того, что их предки проиграли войну, что они сами говорят на родном языке только потому, что им с барского плеча позволяют делать это, не добавляет языку оккупантов симпатии. Это я, выросший в огромном латинском муравейнике под названием «Альфа-Аделлина», с детства привык к испанскому и воспринимаю его как родной, в отличие от языка матери, которому она учила меня как второму, не основному. А они…