Столпы Земли - Кен Фоллетт

Через несколько дней после разговора с Ремигиусом он так же сидел в своем жестком кресле возле чадящего очага, когда в комнату вошел епископ Уолеран.

Уильям от неожиданности вздрогнул. Он давно услышал стук копыт, но подумал, что это Уолтер вернулся с мельницы. Поэтому, когда появился епископ, он поначалу не знал, что делать. По отношению к нему Уолеран всегда вел себя высокомерно, как хозяин, постоянно заставляя Уильяма ощущать себя неуклюжим, неотесанным болваном. Поэтому Уильям почувствовал себя крайне унизительно: ведь теперь епископ увидел, в какой нищете он живет.

Он не поднялся с кресла, чтобы приветствовать гостя.

— Что тебе нужно? — коротко бросил он. Вежливость в данном случае была лишней: ему хотелось, чтобы Уолеран побыстрее убрался.

Епископ, похоже, не обратил внимания на грубость хозяина.

— Шериф умер.

Уильям сначала не понял, к чему епископ сказал это.

— А мне-то какое дело?

— Теперь будет новый.

Уильям порывался уже было сказать: «Ну и что?» — но потом остановил себя. Уолерана, судя по всему, беспокоило, кто будет новым шерифом. Поэтому он и приехал к Уильяму. Это может означать только одно, решил Хамлей. Неожиданно мелькнувшая надежда стала захватывать все его существо, но он тут же безжалостно подавил ее: там, где замешан Уолеран, подумал он, большие надежды часто заканчиваются жестокими разочарованиями.

— И кого же ты прочишь на это место?

— Тебя.

О таком ответе Уильям не смел даже подумать. Ему так хотелось поверить Уолерану! Умный и жестокий шериф мог бы стать таким же влиятельным лицом в округе, как граф или епископ. Это место поможет ему вновь проложить дорогу к богатству и власти. Уильям заставил свой мозг лихорадочно работать, взвешивая все «за» и «против».

— А почему ты думаешь, что король Стефан выберет меня?

— Ты ведь поддерживал его против герцога Генриха и в результате лишился графства. Думаю, он захочет отблагодарить тебя.

— Даром сейчас никто ничего не делает, — сказал Уильям, повторив любимое выражение своей матери.

— Король Стефан наверняка не в восторге, что графом Ширингом стал человек, воевавший против него. Он, конечно же, захочет, чтобы место шерифа занял тот, кто будет противостоять Ричарду.

Вот это уже понятнее, подумал Уильям. Радостное возбуждение невольно вновь захватило его. Он вдруг поверил, что сможет наконец выбраться из этой дыры в Богом забытой деревне. У него опять появятся свита из рыцарей и сильное войско вместо этой жалкой горстки уже ни на что не способных вояк. Он возглавит суд в Ширинге и будет строить козни против Ричарда.

— Но шерифу положен замок в Ширинге, — мечтательно сказал он.

— Ты вновь станешь богатым, — успокоил его Уолеран.

— Да.

Если правильно вести дело, размышлял Уильям, место шерифа может принести целое состояние. Он будет получать не меньше, чем во времена, когда был графом. Одна мысль не давала покоя: к чему это епископ упомянул о богатстве?

Но вскоре Уолеран сам ответил на этот вопрос:

— У тебя в конце концов появится возможность оплатить строительство новой церкви.

Так вот в чем его интерес, сообразил Уильям; епископ никогда ничего не делал без дальнего прицела, я нужен ему в качестве шерифа, чтобы построить церковь.

Но тем не менее он решил согласиться. Если он закончит строительство церкви в память о своей матери, возможно, ночные кошмары перестанут его мучить.

— Ты в самом деле думаешь, что ее можно построить? — нетерпеливо спросил Уильям.

Уолеран кивнул, а затем продолжил:

— Конечно, потребуются деньги, и немалые, но, думаю, все в наших руках.

— Деньги? — встревоженно спросил Уильям. — Сколько?

— Трудно сказать. Где-нибудь в Линкольне или Бристоле место шерифа обошлось бы тебе в пять-шесть сотен фунтов, но там шерифы намного богаче, чем сами кардиналы. Думаю, в таком тихом местечке, как Ширинг, если, конечно, король сочтет тебя достойным претендентом — а уж об этом я позабочусь, — это будет стоить не больше сотни фунтов.

— Сто фунтов! — Все надежды Уильяма разом рухнули. Он с самого начала боялся подобного разочарования. — Да если бы у меня была эта сотня, я бы жил не так, как сейчас, — с горечью произнес он.

— Но ты можешь без труда достать их, — спокойно сказал Уолеран.

— Где? — И внезапно Уильяма осенило: — Ты дашь мне?

— Не будь таким дураком, — сказал епископ со снисходительностью в голосе, от которой Уильям чуть было не взорвался. — Для этого есть иудеи.

Уильям осознал со смешанным чувством пробудившейся надежды и горькой обиды, что Уолеран в очередной раз оказался прав.

Два года прошло с тех пор, как в кладке верхнего яруса окон появились трещины, но Джеку так и не удалось найти способ избавиться от них. Более того, такие же трещины пошли в первом пролете нефа. Где-то в самом проекте таилась главная ошибка. Стены были достаточно крепкими, чтобы держать на себе свод церкви, но, как только налетали сильные ветры, они не выдерживали и кладка трескалась.

Джек стоял на подмостках высоко над землей, внимательно рассматривая новые трещины, и размышлял над тем, как бы скрепить верхнюю часть стен.

Внизу они были достаточно укреплены. Наружная стена имела мощные подпорки, которые соединялись со стеной нефа полуарками, скрытыми в крыше придела. От этого весь придел казался изящным и легким.

Ему надо было во что бы то ни стало применить то же решение и для верхней части стен. Можно было сделать боковой придел в два этажа и просто повторить на втором тот же замысел с подпорками; но тогда свет, падавший через окна второго яруса, не смог бы попадать в собор, а главным желанием Джека всегда было сделать свое творение светлым и воздушным.

Конечно, не сам по себе придел поддерживал нижнюю часть стен собора, а мощные подпорки в боковой стене и полуарки, соединявшие ее с нефом. Придел был задуман, чтобы скрыть от глаза жесткие элементы конструкции. Если бы ему удалось обойтись на втором этаже только одними подпорками и полуарками, не обкладывая их камнем, тогда он смог бы решить задачу.

Снизу его кто-то окликнул.

Джек нахмурился: опять его сбили с мысли. Он посмотрел вниз и увидел приора Филипа. По винтовой лестнице он спустился на землю. Филип был настолько разгорячен, что от него, казалось, шел пар.

— Ричард предал меня! — выпалил он с ходу.

— Как? — удивился Джек.

Филип ответил не сразу.

— И это после всего, что я для него сделал! — Он весь бурлил от негодования. — Я покупал у Алины шерсть, когда весь свет отвернулся от нее; если бы не я, она бы никогда больше не встала на ноги. Потом я дал ему работу, назначил начальником стражи. А в прошлом году, в ноябре, именно я первым сказал ему о мирном договоре, и он сумел захватить Ерлскастл. И вот теперь, когда он вернул себе графство и правит всем в округе, он словно перестал замечать меня.

Джек никогда не видел Филипа таким рассерженным. Его выбритая голова раскраснелась от негодования; ругаясь, он брызгал слюной во все стороны.

— Так в чем же его предательство? — спросил Джек.

Филип в очередной раз как бы не услышал вопроса.

— Я всегда знал, что у Ричарда слабый характер. Он все эти годы палец о палец не ударил, чтобы помочь сестре, только брал и брал у нее, совсем не считаясь с ней. Но я никогда не думал, что он такой законченный негодяй.

— Да что же он такого сделал, наконец?

— Он не пустил нас в каменоломню, — ответил Филип.

Джек не знал что сказать. Чудовищная неблагодарность, иного слова не подберешь.

— И чем же он объяснил свое решение?

— Ты же знаешь, что вся собственность теперь должна быть возвращена тем, кто обладал ею при старом короле Генрихе. А каменоломня была дарована нам Стефаном.

Алчности Ричарда, конечно, трудно было дать объяснение, но Джек, в отличие от приора, сохранял большее спокойствие. Строительство собора было уже наполовину закончено, камня они купили достаточно, так что дальше как-нибудь выкрутились бы.

— Строго говоря, я думаю, это его право, — рассудительно сказал Джек.

Филип вновь взорвался:

— Как ты можешь говорить такое?!

— Вспомни, примерно так же ты поступил со мной. Я принес тебе Плачущую Мадонну, создал проект нового собора, построил стену вокруг города, чтобы защитить тебя от Уильяма, а ты в ответ запретил мне жить с женщиной, которая стала матерью моих детей. Это ведь тоже своего рода неблагодарность, не так ли?

Такое сравнение вызвало у Филипа новый приступ ярости.

— Это совсем разные вещи! — закричал он. — Я никогда не добивался того, чтобы вы жили порознь! Ты ведь знаешь, Уолеран не разрешил ей развод. А закон Божий гласит, что прелюбодеяние является тяжким грехом.