Брисингр - Кристофер Паолини

После непрерывного полета в течение двух дней и двух ночей Сапфира была не в силах двигаться дальше и, спланировав к небольшой, но довольно густой березовой рощице у маленького пруда, приземлилась и тут же, свернувшись клубком, уснула в тени деревьев. А Эрагон в течение тех нескольких часов, что Сапфира отдыхала, сидел на страже и тренировался в обращении с Брисингром.

С тех пор как они расстались с Оромисом и Глаэдром, его не покидало какое-то странное беспокойство, особенно когда он начинал думать о том, что их ожидает в Фейнстере. Он, конечно, понимал, что они с Сапфирой гораздо лучше, чем многие, защищены от возможных смертельных ранений и увечий, однако перед глазами у него неизменно вставали картины битвы на Пылающих Равнинах — реки крови, горы отрубленных конечностей, вопли и стоны раненых; а когда он вспоминал еще и омерзительное обжигающее ощущение, когда меч противника вспарывает твою плоть, тут уже у него и желудок начинал бунтовать, а по телу пробегала неудержимая дрожь. И в такие минуты Эрагон уже не был так уверен, что ему хочется сразиться с каждым солдатом Империи; напротив, ему, пожалуй, больше хотелось убежать куда-нибудь подальше без оглядки и спрятаться в каком-нибудь темном углу, чтоб никто его не нашел.

Его страхи, пожалуй, только усилились, когда они с Сапфирой, возобновив полет, увидели внизу колонны солдат Гальбаторикса. Вдали то и дело поднимались столбы дыма над разоренными и сожженными селениями, и вид этих бессмысленных разрушений страшно печалил Эрагона. Он старался не смотреть вокруг и, покрепче ухватившись за торчащий перед ним шип на шее Сапфиры, даже глаза ресницами прикрыл, чтобы видеть лишь побелевшие костяшки собственных пальцев.

«Не стоит так расстраиваться, маленький брат, — сказала ему Сапфира медленно и устало, — не стоит так расстраиваться. Все это мы уже видели, и не раз».

Жалея, что отвлек ее своими горестными мыслями, Эрагон сказал:

«Извини… Я, разумеется, приду в себя, когда мы до места доберемся. Просто очень хочется, чтобы все это поскорее кончилось».

«Да, я понимаю».

Эрагон шмыгнул носом и принялся растирать его краем шерстяной рубахи, настолько нос у него замерз.

«Знаешь, — сказал он Сапфире, — иногда мне тоже хочется радоваться бою, как это делаешь ты. Ведь тогда мне наверняка было бы гораздо легче».

«Если бы ты умел наслаждаться боем, — заметила она, — то весь мир бы уже пал к нашим ногам, включая Гальбаторикса с его Империей. Нет, это хорошо, что у тебя нет такой тяги к кровопролитию, как у меня. Мы как бы дополняем друг друга, компенсируя собственные недостатки… Порознь мы порой кажемся немного неполноценными, а вместе, превращаясь в единое целое, становимся могучей силой. Ну все, отрешись от своих печальных мыслей и задай мне какую-нибудь загадку, чтоб я не заснула ненароком прямо на лету».

«Ладно, — согласился Эрагон. — Вот тебе загадка: я красный, синий, желтый и вообще — всех цветов радуги. Я могу быть и длинным, и коротким, и толстым, и тонким; я часто отдыхаю свернувшись. Я могу уничтожить сотню овец подряд, но все равно остаться голодным. Ответь, кто я такой?»

«Дракон, конечно!» — моментально выпалила Сапфира.

«А вот и нет! — обрадовался Эрагон. — Шерстяной ковер!»

«Тьфу ты!»

…Наступил третий день пути, и тянулся он как-то ужасно медленно. Единственные звуки, которые слышал Эрагон, — это хлопанье Сапфириных крыльев, ее размеренное хриплое дыхание да глухой шум ветра в ушах. Ноги и поясницу у него ломило от усталости и слишком долгого сидения в седле, но это была сущая мелочь по сравнению с тем, какие муки испытывала вконец изможденная Сапфира, мышцы которой от страшного напряжения сводило непереносимой болью. Тем не менее она держалась и не жаловалась; она даже отказалась от предложения Эрагона как-то уменьшить ее страдания с помощью магии, сказав:

«Не стоит. Тебе еще понадобятся силы, когда мы прибудем на место».

Через несколько часов после наступления темноты Сапфира вдруг затормозила в воздухе и резко снизилась, совершив при этом стремительный, вызывающий тошноту маневр куда-то вбок. Встревоженный, Эрагон выпрямился в седле и огляделся, пытаясь понять, чем этот маневр был вызван, но вокруг и внизу была сплошная тьма, лишь над головой поблескивали звезды.

«Кажется, мы добрались до реки Джиет, — сообщила ему Сапфира. — Здесь воздух холодный и влажный, как всегда бывает над водой».

«Значит, Фейнстер уже недалеко. Ты уверена, что сможешь найти город в такой темноте? Мы ведь можем оказаться и в сотне миль от него к югу или к северу».

«Нет, такого быть не может. Хотя мое чувство направления, бывает, и подводит меня, но все же оно гораздо лучше, чем у тебя или у любого существа, обреченного вечно ходить по земле. Если эльфийские карты, которые нам показывали, достаточно точны, то мы могли отклониться к северу или к югу не более чем на полсотни миль, а с такой высоты я без труда сумею разглядеть этот город, даже находясь от него на большом расстоянии. Возможно, я смогу даже учуять запах дыма из его труб».

Так оно и произошло. Несколько позднее, уже под утро, когда до первых лучей зари оставалось совсем немного, над западным краем неба возникло неяркое красноватое свечение. Заметив его, Эрагон тут же извлек из седельных сумок свои доспехи, надел кольчугу, подшлемник, шлем, налокотники и наголенники. И пожалел, что не захватил с собой щит — он оставил его у варденов, когда они с Нар Гарцвогом бегом отправились к горе Тхардур.

Еще пошарив в сумках, Эрагон отыскал серебряную фляжку с магическим напитком фёльнирвом, подаренную Оромисом. Фляжка была холодная на ощупь, но, когда Эрагон отпил глоток волшебного напитка, тот обжег ему рот, оставив привкус плодов самбука, меда и сидра, приправленного пряностями. Кровь сразу прилила к лицу. А через несколько секунд и усталость начала таять без следа — восстанавливающий силы напиток делал свое дело.

Эрагон слегка тряхнул фляжку и, к собственному великому разочарованию, понял, что она наполнена лишь на две трети; часть драгоценного напитка он уже употребил, хотя до этого прикладывался к фляжке всего один раз. «Надо более экономно его расходовать», — решил он.

Когда они с Сапфирой подлетели ближе к городу, свечение на горизонте превратилось в тысячи отдельных огоньков — от светящихся окон домов и уличных фонарей до огромных пылающих бочек со смолой, испускавших в ночное небо клубы вонючего черного дыма. Однако и при столь тусклом освещении Эрагон сумел разглядеть целое море блестящих наконечников копий и шлемов — это многочисленная армия стремительно продвигалась к хорошо укрепленным стенам города, усеянным крошечными фигурками людей. Люди на стенах вели себя весьма активно — стреляли из луков в подступающие войска, опрокидывали котлы с кипящим маслом в промежутки между зубцами парапетов, резали заброшенные на стены канаты и отталкивали шаткие деревянные лестницы, которые осаждающие снова и снова приставляли к высоким фортам и бастионам. С земли доносились едва слышные крики людей да глухие удары тарана об окованные железом городские ворота.