Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

— Так что же вы, господин представитель, повестку мне не прислали? Я ведь тоже законы знаю, есть у вас такое право. Правда, по предварительному согласованию с командованием округа, как я есть штаб–офицер действительной службы. А теперь, так сказать, юридический казус получается.

Произнося это научное слово, Максим подразумевал его общепринятое значение как столкновение двух правовых норм при отсутствии однозначного толкования о способе разрешения конфликта.

Прокурор, сразу поняв, о чем говорит собеседник, тихонько хихикнул.

— Прошу иметь в виду, что этим же термином описывается действие, содержащее внешние признаки правонарушения, но лишенное элемента вины, поэтому — ненаказуемое. Одним словом, еще раз прошу извинить меня лично. Я просто не сумел отчетливо представить, какими именно способами может исполняться мое, вроде бы вполне отчетливо сформулированное поручение. Эксцесс исполнителя[166] случился, так сказать, рассуждая в пределах правового поля. Понесенные же вами неудобства я в меру сил постараюсь компенсировать.

Слова Бельского звучали очень искренне, и уж на него Бубнову обижаться совсем не хотелось. Такой он был человек. Заводной, но отходчивый.

— Ладно, ничего страшного, Василий Кириллович. Пусть вернут, что они там у меня на память прихватили, ну и испорченный вечер чего–то ведь стоит?

— Безусловно. Сделаю все, что в моих силах. Но давайте перейдем непосредственно к делу. Ночь коротка, как поется в романсе, и, надеюсь, если разговор у нас сложится, вы еще вполне успеете отдохнуть.

Прокурор начал говорить, и чем дальше, тем больше Максим испытывал доверие и, главное, сочувствие к этому высокому сановнику. Пост у него действительно был значительный, и лицо свое ему скрывать не было необходимости. По своему положению он осуществлял государственный надзор за соблюдением Конституции, гражданского и уголовного законодательства на территории Местоблюстительства, обладал экстерриториальностью и мог быть отозван с должности только распоряжением Государственного прокурора. И никак иначе. А чин имел Тайного советника, что по Табели о рангах равнялось генерал–лейтенанту Гвардии.

Максим знал, конечно, что подруга Вадима Майя — его дочь. Но и не более. В свои личные отношения с Бельским друг его не посвящал. А, оказывается, они были.

Ляхов даже изложил прокурору некие детали использования «верископа» для проведения «кадровой революции», не вдаваясь, конечно, в техническую сущность. Более того, у Вадима с Василием Кирилловичем было достигнуто некое соглашение о сотрудничестве, что Максима тоже не касалось.

Зато Бельский был полностью в курсе того, что они с Ляховым друзья и в некотором смысле — соавторы. А теперь Вадим вдруг исчез вместе с Майей, и, невзирая на свои обширные связи и почти неограниченные возможности, Василий Кириллович ничего не смог выяснить о судьбе дочери и предполагаемого зятя.

Жена у прокурора давно умерла, Майя — единственный родной человек на этом свете…

Но вместе с тем он не может за личными проблемами забывать и о своем служебном и, если так можно выразиться, гражданском долге. То есть питерское правительство — это одно, а Родина в широком смысле — совсем другое понятие. Почему он к себе господина Бубнова и «пригласил». Чтобы узнать из первых рук, где на самом деле его дочь, и, что вторично, но тоже существенно, осведомиться, если отсутствие Вадима предполагается долгим, как быть с ранее достигнутыми соглашениями?

— Вы же понимаете, что непосредственно к вашему Чекменеву я обратиться пока не могу…

Максим это понимал отлично. И вдруг впервые пожалел, что машинка работает, передает весь их разговор в штаб «печенегов», а оттуда, почти наверняка, как только оператор понял, с чем имеет дело, информация пошла Чекменеву непосредственно. Так и из этого можно извлечь свою пользу. Если правильно выстроить дальнейший разговор и собственную линию поведения.

Прежде всего, он попытался успокоить крайне встревоженного отца. Со всей степенью убедительности рассказал, что сейчас проводится крайне ответственный эксперимент (нет, не опасный, ни в коем случае), но сопряженный с длительной отлучкой в края весьма отдаленные. Причем начатый внезапно, по известным соображениям, и оттуда связаться с Москвой Майя не имеет никакой возможности.

— Ну, вы же должны понимать, сейчас у нас такая обстановка, и если люди работают не здесь и под соответственной легендой…

Похоже, объяснение хоть в какой–то мере Бельского успокоило. Просто исходя из самой простой мысли — случись непоправимое, ему бы сообщили. Тем или иным способом. Прокурор был человеком государственным, значит, по определению, с сильным характером и к личной теме больше не возвращался.

— А со вторым как быть? Видите, я с вами откровенен до предела. Просто потому, что верен ранее данному слову. Мы с Вадимом договорились, что ежели планы Великого князя действительно направлены исключительно на благо России и не предполагают несовместимых с честью действий, то я готов перейти на его сторону. В меру сил и возможностей.

— Не слишком рискуете, Василий Кириллович, делая такое заявление? Если оно дойдет до Генерального прокурора, самого премьера, я не знаю…

— Вы же лично на меня доносить не собираетесь? Ну и слава богу. Что же касается остального… Ничего ужасного в любом случае не произойдет. Отставка, не более того. Так за свой пост я не особенно цепляюсь. В адвокаты могу пойти или вообще на покой. По миру хотелось бы попутешествовать, как частному лицу. Или розы на даче разводить, мемуары написать, с внуками позаниматься… Но это уже лирика. В данной конкретной ситуации лично вы что можете посоветовать? Согласитесь временно взять на себя функции полковника Ляхова?

— В качестве? — не совсем понял Максим. Жаль, что он не представляет, как там у них все было обговорено. Если прокурор имеет целью в какой–то мере поучаствовать в работе с «верископом», имеет свой отдельный интерес в этом деле…

Но он–то, доктор Бубнов, совсем не Ляхов по своему статусу, информированности, особым отношениям со службами Чекменева. И брать на себя некие функции на собственный страх и риск…

Так он и сказал Бельскому, раз уж решил быть честным в предлагаемых обстоятельствах.

— Нет–нет, ничего подобного. Я хочу только, чтобы вы выступили в качестве посредника между мной и вашим шефом. Ибо, как я уже сказал, мой нынешний статус полностью исключает какую–либо инициативу. Я могу его только совершенно официальным образом пригласить по конкретному делу. Для дачи показаний в качестве свидетеля или…

В принципе на это можно согласиться. Но как все оформить на практике? Уж от чего Максим всегда был страшно далек, так это от всяческих интриг. Даже на уровне коллектива медсанчасти, в которой прослужил пять лет.

— Хорошо, господин Бельский, я могу завтра же доложить генералу…

К счастью, его сомнения тут же разрешил громкий прерывистый писк, неожиданно прозвучавший в кармане рубашки, том, где и располагалось устройство связи.

— Что это? — от неожиданности прокурор вздрогнул, уставил в Максима взгляд, ставший мгновенно тяжелым и даже угрожающим.

А Бубнов уже понял — «что». Он на это рассчитывал с самого начала, хотя ожидал несколько иного решения. Но — начальству виднее.

— Минуточку. Кажется, это именно то, что вам нужно.

Достал из кармана пачку «Дюбека». Не зная, как прервать зуммер, просто еще раз надавил на кнопку включения.

Получилось.

— Бубнов, — послышался из–под картонной крышки тихий, но отчетливый знакомый голос, — передайте рацию господину Бельскому.

— Есть, Игорь Викторович.

Он протянул приборчик прокурору. Тот, похоже, был совершенно ошарашен. Никак не мог предположить, что его сотрудники, столько уже глупостей наворотившие, не сумели даже обыскать гостя, привели на сверхконспиративную квартиру с радиостанцией в кармане.

— Здравствуйте, Василий Кириллович, — услышали они оба. — Рад, что так получилось, хотя и экспромтом. Это Чекменев говорит. Вы очень легко и изящно решили проблему, над которой я сам уже бьюсь не первый месяц. А так все сразу стало ясно. Отправьте, прошу вас, доктора домой со всем возможным комфортом, а я к вам прямо сейчас зайду, если вы не против. Предупредите охрану на входе…

Глава 10

— Сидите? Хорошо, — сказал Тарханов, когда они с Розенцвейгом вернулись с надолго затянувшейся прогулки по военно–морской базе и увидели мирное застолье Вадима с Майей. Спокойно сказал, без всякой иронии. Да и с чего бы иначе? Подсел рядом, глазами указал Розенцвейгу на соседний стул, потянулся к бутылке.

— Теперь и мы посидим, а ты там пойди, спустись вниз, — сказал он Ляхову. По их лицам и общему облику было видно, что они порядочно полазили по кораблям, складам и вообще по многим закоулкам, которые в изобилии имеются на столь обширном объекте. Полосы и пятна масла на щеках, ржавчина, грязь, пыль и паутина на полах курток, локтях и коленях.