ОНО - Стивен Кинг

Пять лет назад во время регулярного осмотра (каждые шесть недель у Эдди регулярный осмотр) доктор между делом сказал ему:

— Эд, у вас здесь старый перелом… Вы в детстве упали с дерева?

— Вроде того, — согласился Эдди, не собираясь посвящать доктора Роббинса в то, что, если бы его мама увидела его на дереве, ее непременно хватил бы удар. По правде говоря, он не помнил точно, как сломал руку. Это казалось ему совершенно неважным (теперь Эдди думает, что это отсутствие интереса к причине перелома уже само по себе является очень странным для человека, который привык придавать большое значение каждому чиху и каждому изменению цвета своего дерьма). Но это был старый перелом, который редко беспокоил его, что-то вроде давнишнего происшествия — полузабытого и представляющего мало интереса. Когда Эдди приходилось проводить несколько часов за рулем в дождливую погоду, рука начинала побаливать. Но пара таблеток аспирина помогала забыть об этой боли. Не такой уж сильной она была.

Но теперь все по-другому: какой-то безумец наточил свою ржавую пилу, скрежещет ею о кость, и Эдди вспомнил, что в больнице, в первые три-четыре дня после перелома, особенно поздно ночью, у него было очень похожее ощущение. Тогда он лежал в кровати, покрывшись потом от летнего зноя, и ждал, когда же сиделка принесет ему таблетку, по его щекам катились слезы, а в голове была всего одна мысль: Что за идиот сидит внутри меня и точит свою пилу?

Если это Переулок Воспоминаний, — подумал Эдди, — я бы с удовольствием променял его на клизму для мозга — такую, чтобы прочистить кишечник моего сознания.

Неожиданно для самого себя Эдди сказал:

— Генри Бауэрc сломал мне руку. Вы помните?

— Это случилось перед самым исчезновением Патрика Хокстеттера. Числа не помню, — кивнул Майк.

— А я помню, — вяло произнес Эдди. — Это было двадцатого июля. Когда объявили о пропаже Хокстеттера? Двадцать третьего?

— Двадцать второго, — уточнила Беверли Роган, не говоря, впрочем, почему она так уверена в дате. Дело в том, что Бев видела, как Оно забрало Патрика.

— Двадцатого июля, — задумчиво произнес Эдди, перекатывая свой ингалятор по столу из одной руки в другую и обратно. — Через три или четыре дня после этой истории с дымом. Весь остаток лета я проходил в гипсе, помните?

Ричи хлопнул себя по лбу. Этот типичный жест все помнят с того старого времени, а Билл со смешанным чувством удивления и неловкости подумал о том, что на какое-то мгновение Ричи сделался как две капли воды похожим на Вивера Кливера.

— Ну конечно! Ведь ты был в гипсе, когда мы ходили в этот дом на Нейболт-стрит, разве нет? Да и потом… в темноте… — но теперь Ричи уже в недоумении покачал головой.

— Ччто сслучилось, Ричи? — спросил Билл.

— Эту часть я еще не могу вспомнить, — признал Ричи. — А ты? Билл медленно покачал головой.

— В этот день Хокстеттер был с ними, — сказал Эдди. — Тогда я последний раз видел его в живых. Может быть, он пошел вместо Питера Гордона. По-моему, Бауэрc не хотел больше видеть Гордона с тех пор, как тот сбежал во время драки.

— Все они погибли, правда? — тихо спросила Беверли. — После Джимми Куллума погибли только друзья Бауэрса… или его бывшие друзья.

— Все, кроме самого Бауэрса, — согласился Майк, бросив взгляд на воздушные шарики, привязанные к прибору для просмотра микрофильмов. — Он теперь в Джанипер-Хилл. Это частная психиатрическая клиника в Огасте.

— А кккогда оони ссломали ттебе рруку?

— Большой Билл, ты заикаешься все сильнее и сильнее, — провозгласил Эдди и большим глотком допил то, что оставалось у него в бокале.

— Не обращай внимания, — сказал Билл. — Ррасскажи.

— Расскажи, — поддержала его Беверли и слегка коснулась рукой Эдди.

— Ну хорошо, — он вновь наполнил бокал. — Через два дня после того, как я вышел из больницы, вы заявились ко мне домой и показали мне эти серебряные шарики. Помнишь, Билл?

Билл кивнул.

Эдди бросил взгляд на Беверли.

— Билл спросил тебя, смогла бы ты выстрелить одним из них, если бы дело дошло до этого… ведь ты стреляешь лучше всех. По-моему, ты отказалась, сказала, что боишься… Ты сказала еще кое-что, но я не помню, что именно. Вроде бы… — Эдди высунул язык и коснулся пальцем самого кончика, словно хотел снять пылинку. Ричи и Бен улыбнулись. — Ты говорила о Хокстеттере?

— Да, — ответила Беверли. — Я расскажу, когда ты закончишь. Продолжай.

— Когда вы ушли, в мою комнату вошла мама, и у нас началось настоящее сражение. Она хотела, чтобы я перестал водиться с вами. И ей чуть было не удалось убедить меня это сделать — вы же знаете, она умела убеждать, капать на мозги…

Билл снова кивнул. Он вспомнил миссис Каспбрак — огромную женщину с лицом шизофренички. Выражение ее лица могло одновременно быть надменным, яростным, жалким и испуганным.

— Да, она вполне могла бы меня убедить, — продолжил Эдди. — Но в тот же день, когда Бауэрc сломал мне руку, произошло еще кое-что. И это совершенно потрясло меня.

Эдди улыбнулся, думая: Да, потрясло… И это все, что ты можешь сказать? Что толку рассказывать, если все равно никогда не удается описать словами свои чувства. Будь это в книжке или в фильме, то, что случилось перед тем, как Бауэрc сломал мне руку, навсегда перевернуло бы мою жизнь и все теперь было бы совсем по-другому. В книжке или фильме мне не нужно было бы держать в своей комнате целый чемодан таблеток, я никогда не женился бы на Мире, не таскал бы с собой этот трахнутый ингалятор. Да, в книге или фильме…

Вдруг все увидели, что ингалятор Эдди сам по себе начал кататься по столу. При этом он слегка погромыхивал, как маракасы, как кости… как смех. Докатившись до дальнего края, посередине между Беном и Ричи, он подпрыгнул в воздух и упал на пол. Ричи безуспешно попытался его подхватить, но Билл пронзительно завопил:

— Нне прикасайся!

— Шарики! — воскликнул Бен, и все они обернулись.

Теперь на обоих шариках, привязанных к прибору, красовалась надпись: «Лекарство от астмы вызывает рак!» Под этой надписью нарисованы ухмыляющиеся черепа.

Шарики с треском лопнули.

Эдди наблюдал за ними, ощущая, как во рту накапливается сухость, как грудь, словно под прессом, сдавливают знакомые признаки удушья.