В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

А впрочем, называть ли это близостью — он ещё не решил. Когда Андрей ещё рассказывал анекдоты, он выдал и такой: «А вы знаете, як москали кажуть на наше шалене кохання? — Як? — Палавая бли-и-и-изасть». Чем тоньше и противнее тянуть это «и-и-и-и», тем смешнее. Впрочем, Инкери всё равно не поймет. И про «и», и про «кохання». У них, наверное, слово для любви весомое, основательное, метра на три в длину. Во всяком случае, ничем более коротким он не мог обозначить то, чем они занимались в её номере на третьем этаже. Кажется, он её немножко напугал. В сфере пола его физиология сделала странный скачок: собственные ощущения притупились настолько, что воздержание давалось совершенно безо всякого труда, но ощущения партнерши били в голову не хуже паров «хрусталика». И если появление правильной женщины накладывалось на чисто эмоциональный голод, как сегодня или как тогда, в Гданьске… Андрей, Костя и Тоха — замечательные парни, и других друзей, других братьев он себе не желал. Но есть в душе дыра, которую они не могут заполнить. Ничего не попишешь.

— Что с тобой? — спросила Инкери потом, когда они курили вместе. Хорошо так спросила, без сентиментальности, по-деловому.

— «После соития все животные печальны», — ответил он цитатой.

И даже тут он угадал.

— Рraeter mulierem gallumque.[100] Кстати, ты похож.

— Но я же печален, — заспорил он. — И кстати, на кого именно?

— На петуха. Если бы ты был женщиной, я бы заметила.

— Нет, я всё-таки печален, — одной рукой он обнял Инкери за плечи и лёг. — И какого чёрта я печален?

Может быть, ещё через полчаса зажужжал компьютер Инкери.

— Это твои. Интересуются, что у меня там за чёрная дыра. Кто ни пойдет, все пропадают.

— Скажи: я уже иду, — он нащупал на прикроватном коврике штаны, вытряхнул из них трусы, потом уронил все это и снова потянулся к Инкери. — Нет, не иду. То есть, иду, но часа через полтора.

В конечном счете ушел он утром, хотя и затемно. На метро добрался до порта, забрал «Полонию» и вернулся на Фонтанку.

На что спорим, сказал он себе, швартуя «Полонию» во дворе — Костя сидит на кухне и курит.

Костя сидел на кухне и курил.

— Как Андрей? — спросил Игорь.

— Проблевался, чтоб его. Теперь просто спит. А ты как?

— А я — нормально, — резко ответил Игорь. — Я — лучше всех.

— Кофе будешь?

— Буду. И не говори больше ничего.

— А я и не собирался.

— Нет, ты лучше скажи, как я буду кофе, если ты высосал всё?

— Я сейчас ещё забацаю.

Одна из дверных ручек щелкнула. Из своей комнаты выбрел Андрей. Мутными глазами уставился на Игоря, пробормотал: «Привет» и прошатался в ванную.

— Лучшее средство от депрессии, — сказал Игорь. — Похмелье.

Андрей долго плескался, и выбрался из ванной уже больше похожим на обитателя этого света.

— Кофе есть?

Костя молча поставил перед ним чашку. Поскольку, пока Андрей возился в душе, они с Игорем успели заварить и разлить ещё одну турку — командиру достался кофе с самого дна — крепкий, густой и горький. Цедя его сквозь зубы, Андрей даже глаза прикрыл.

— Завтра, — сказал он, ставя, наконец, чашку на стол, — я еду в Екатеринбург.

— Ты считаешь, что Финского залива между вами мало? — поинтересовался Игорь. — Нужен континент?

Эней вперился в чашку, словно гадал на кофейной гуще.

— Ты так затрахался, что забыл, какие у нас дела? — спросил он наконец.

— Затрахался я. А у тебя послезавтра визит к тому типу, чьи инструкции ты не читаешь.

— Значит… — Эней зажмурился и сжал ладонями виски. — Я еду в Йомсбург сегодня…

— Один не поедешь, — припечатал Костя. — Тоху возьмешь. Для связи и подстраховки.

— А я и собирался… Визит перенесём на конец недели. Я там больше двух суток не задержусь. А вы пока свяжитесь с леди М, вроде она уже должна была договориться со своим безумным учёным.

— Прага, Хэллоуин… — Игорь потянулся. — Вы придумали себе костюмы, ребята?

Существует в Екатеринбурге городская легенда, что тамошняя Цитадель — это бывший небоскрёб коммунистов, называемый в народе попросту «член партии». Александр Винтер, будучи инженером связи, неоднократно держал в руках техническую документацию по Цитадели и знал, что от прежнего «члена партии» остались только подземные этажи — здание в 2060-х годах было перестроено полностью. Впрочем, и новый его корпус выглядел вполне… фаллически. Что, вероятно, льстило самолюбию обитателей.

Правда, комплексы ночных хозяев Екатеринбурга занимали Винтера гораздо меньше, чем назначенное на сегодня рандеву с человеком, который в присланном вчера письме извинялся за взятую почитать и без вести унесённую книжку о Сакамото Рёме.[101] Дело в том, что Винтер прекрасно помнил, что подарил эту книжку. И прекрасно помнил, кому именно. И появление его — с книжкой или без — в городе, скорее всего, грозило крупными неприятностями обитателям бывшего партгнезда. Или не грозило — потому что если он на охоте, он бы не стал писать и просить о встрече.

— Ты чему так улыбаешься? — спросил откуда-то сбоку голос, очень похожий на его собственный — особенно сейчас, когда «мистический брат» повзрослел.

— Да разве на этот чёрный обелиск можно смотреть без улыбки? — ответил Винтер. — Помнишь ту короткую главу в «Моби Дике», где рассказывается, из чего именно делают фирменный плащ резчика ворвани? Вот смотрю на этот архитектурный болт — и каждый раз её вспоминаю. Привет, — он развернулся к Цитадели задом, к пришедшему передом.

— Самое уродливое здание Европы — екатеринославская Цитадель, — сказал Эней. — Тут вашим с нашими не тягаться.

— Мы, считай, Азия.

— А самое уродливое здание в Азии, говорят, цитадель в Омске. Только она ещё и красная.

Они пошли рядом по набережной, мимо театра. Совершенно одинаковой масти шатены с похожим овалом лица и похожими чертами, только у старшего — более выразительными. Даже одежда одного фасона: на обоих просторные плащи, носимые, видимо, из принципа незастегнутыми, у одного — серый, у другого — пепельно-коричневый; под плащами — тёмные тёплые свитера и чёрные брюки прямого покроя. Любой встречный подумает: братья на прогулке.

— Как дядя Миша? — спросил «старший брат».

— Погиб, — Эней протянул ему свою планшетку. — Прочитай.

Винтер минуты три смотрел в экран. Потом закрыл глаза. Постоял.

— Ну и что ты собираешься делать?

— Как и сказано в завещании — сколачивать новый Орден. С Алекто я уже поговорил. Знаешь, а ведь вы почти знакомы — у её матери была «станция подземки», а ты работал в двух шагах. У тебя ведь тоже были идеи по организации и связи?