На все четыре стороны - Елена Арсеньева

«А какая тебе забота, как он тебя будет называть? — спросил мелкий пакостник, которого принято называть внутренним голосом. — Вы сегодня встретились — и сегодня же расстанетесь, и вряд ли когда-нибудь еще увидите друг друга… Или ты была бы не прочь продолжить знакомство с этим волнующим мсье?»

— Прошу прощения, но вы не Элен, — покачал головой Габриэль, глядя чуть исподлобья, и Алена ответить на вопрос своего внутреннего голоса не успела. — Нет, вы не Элен, вы именно А-ле-она… Теперь правильно?

— Правильно, — удивилась она, причем удивилась не столько этой удаче француза (подумаешь, велика ли премудрость?), сколько тому, как же он с полувзгляда угадал: она действительно по сути своей не Элен. И даже не Елена, а именно Алена. — Как вам это удалось?

— Ну, мне очень хотелось научиться, — усмехнулся Габриэль и снова поглядел исподлобья.

Поглядел он так, что Алена просто должна, просто обязана была спросить: «Почему?» Но она в свое время уже столько раз попадалась на эти любовные удочки, закидывать которые Иго.., короче, понятно кто, был великим мастаком (он вообще был заядлый рыбак, и Алена еще раньше, до начала их романа, вообще предполагала, что у парня вместо чего-то самого важного спиннинг, а вместо сердца — рулетка, ну да, он еще и в рулетку обожал играть… Потом-то она поняла, что с интимным местечком у него все обстоит как надо и даже очень-очень как надо, а вот сердца, увы, нет вообще… Или просто ей не удалось его сердце нащупать.., ведь залезть мужчине в душу куда трудней, чем, пардон, в джинсы, в брюки, в плавки, в пижамные штаны — нужное подчеркнуть!). Словом, ничего не спросила Алена, лишь бегло улыбнулась, и ее собеседник, который, судя по всему, не лишен был такта, тему развивать не стал, а только сказал, что его зовут Габриэль Мартен (Мартэн, произнес он, как и подобает французу) и что он, пожалуй, пойдет поднимет поясок.

Алена смотрела ему вслед и размышляла, кем он может быть по жизни. В этом своем маскарадном костюме похож именно на ковбоя, так что не исключено, что занимается разведением скаковых лошадей, или объезжает их, или выступает на них в цирке, или играет ковбоев в кино. Она покашляла, чтобы подавить непрошеный хохот, и заметила, что Габриэль уже поднял было Лизочкин поясок, но не выпрямляется, а так и стоит, нагнувшись, разглядывая что-то на траве.

Покачал головой, встал на одно колено, еще посмотрел на траву, потом оглянулся и махнул рукой:

— Извините, Алеона, вы не могли бы сюда подойти?

Она вздохнула и пошла к калитке.

— Скажите, — спросил Габриэль, не поднимая головы, — когда вы здесь были в первый раз, вы уже видели вот это?

И он показал на окрашенный чем-то красным небольшой пучок травы, лежащий на песчаной дорожке, которая вела к калитке.

— Не помню, — честно сказала Алена. — А это что?

— Ну, по-моему, кровь, — буднично ответил Габриэль. — И если мы приглядимся к тому, как лежит эта трава, как она кое-где разрезана, можно предположить, что о пучок кто-то вытер довольно острый нож, запачканный кровью.

— О господи! — изумилась Алена. — Быть того не может!

— Посмотрите сами, — предложил Габриэль. — Можете даже потрогать.

Алена поспешно спрятала руки за спину и присела на корточки. Вернее, попыталась присесть, насколько позволила перетянутая бинтом нога.

А ведь и правда.., очень похоже на кровь!

И вдруг ее осенило! Причем догадка ударила так резко, что она почувствовала, как похолодело лицо, и даже голос какое-то мгновение отказывался повиноваться.

— Мне кажется, это было здесь раньше, еще прежде, чем мы пришли. Потому что Лизочка сказала, что боится красных гусей, но сама в тот момент смотрела вовсе не на озеро, а в сторону дома. Может быть, она видела кровь? Правда, она показывала на окно…

— Вот на то? На открытое?

— Да.

— Но гусей в окне, наверное, не могло быть? — усмехнулся Габриэль.

— В том-то и дело! Оттуда что-то высовывалось, там что-то мелькало, вроде гусиная шея, гусиная голова, вот так! — Алена вскинула руку, загнув ладонь, получилось и впрямь похоже на гусиную шею с головой, да так на свою руку и уставилась.

Габриэль присвистнул:

— Вы имеете в виду…

Она еще и сама не вполне понимала, что имеет в виду, но Габриэль понял даже раньше, чем ее мысль оформилась:

— Вы имеете в виду, что там кто-то махал рукой?

Алена прищурилась, выстраивая в памяти картинку, потом сказала неожиданно:

— Но тогда… Получается, что тот человек должен был лежать на полу. Зачем ему махать рукой, лежа на полу?

— Например, подавать какой-то сигнал, звать на помощь, — пожал плечами Габриэль. — Если уж тут, на дорожке, кровь, то, предполагается, в доме может быть раненый, да и вообще что угодно. Или вы считаете, что такие вещи происходят только в криминальных романах?

Алена Дмитриева, в жизни которой сплошь и рядом происходили вещи, которые потом становились предметом описания в ее криминальных романах, задумчиво посмотрела на Габриэля, но ничего не сказала.

— Ну ладно, — улыбнулся он. — Вот ваш поясок, держите. И.., просьба вот какая: я сейчас войду в дом, а вы постойте здесь. Просто так, на всякий случай.

— То есть как это — вы войдете в дом? В чужой дом?! — поразилась Алена, которая знала о священном уважении французов ко всему, перед чем стоял эпитет prive — «частный».

— Ногами, — потопал по дорожке Габриэль, показывая, как он войдет. — Сначала левой, потом правой или наоборот, как получится. Скажу, заехал не туда, спрошу дорогу на… Вы не знаете какого-нибудь названия тут поблизости?

— Тур, — сообщила Алена. — И Париж — вот все, что я знаю. Ну, еще Шамбор и другие замки на Луаре, но это вроде совсем уж в другую сторону.

— Париж тоже в другую сторону, — усмехнулся Габриэль.

— Да вы спросите дорогу на Канзас или Техас, — не удержалась Алена.

Габриэль послал ей свой знаменитый взгляд из-под полей и сказал:

— Так я и поступлю, пожалуй. Но вы вот что имейте в виду: при малейшем признаке чего-то странного — ну, скажем, я закричу, или кто-то закричит другой… — короче, чуть только вам хоть что-то покажется неладно, пусть даже гуси загогочут, немедленно бросайтесь отсюда прочь. Бегите бегом на ферму к Руалю и вызывайте полицию.

— А кто такой Руаль? — наивно спросила Алена. — И где его ферма?

— Нашего гостеприимного хозяина зовут Терри Руаль. Ну а ферма его — та самая, где мы с вами встретились.

Алена кивнула:

— Понятно.

— Понятно что? — настойчиво спросил Габриэль. — Кто такой Руаль или что вы меня поняли и послушаетесь?

— Хорошо, послушаюсь, — пообещала Алена. — А вы правда думаете, что может быть какая-то опасность?

— Кто знает… — усмехнулся Габриэль и подошел к калитке. Взялся за нее и обернулся:

— Не стану обременять вас прощальными напутствиями и просить передать последнее «прости» моей престарелой матушке и малым деткам.., хотя бы потому, что матушка моя давно опочила, а детками я вроде бы еще не обзавелся. Но если вдруг что не так.., имейте в виду, что мир тесен.., тесен гораздо больше, чем нам кажется. И Морису это передайте, хорошо?

Честно говоря, Алена не слишком-то хорошо слушала, что он там говорил своим насмешливым голосом: опять стало жутко, опять захотелось убежать отсюда как можно дальше, но теперь было уже нельзя — она ведь была чем-то вроде засадного полка Боброк-Волынского на Куликовом поле и хотя в битву вступать не собиралась, то хотя бы помощь позвать была обязана. И она просто-таки приковала себя к месту, стиснула кулаки, чтобы никуда не двинуться, уставилась в замшевую жилетку Габриэля, которая удалялась от нее… Интересно, от кого из своих предков унаследовала Алена Дмитриева эту привычку, пагубную, можно сказать, страсть беспрестанно вляпываться в какие-то жуткие истории? Не иначе от прадедушки — прокурора Георгия Владимировича Смольникова, который, ко всему прочему, не отличался высокими моральными качествами — совершенно как и Алена Дмитриева, которая, как ей самой иногда казалось, вообще не имеет представления о нравственности…

И вот прямое и непосредственное подтверждение этому: смотрит она в спину человеку, который идет навстречу неизвестности и, очень может быть, навстречу смертельной опасности, а думает о том, что у него потрясающе красивая задница — подкачанная, сильная, выдающая то ли танцора, то ли бегуна, то ли любителя верховой езды. Между прочим, женщины обращают на мужские ноги и попки ничуть не меньше внимания, чем мужчины — на женские. Такой же волнующий вид сзади был у одного знакомого Ален иного танцора… Так, прочь из головы глупости!

Габриэль подошел к террасе и крикнул:

— Извините, господа, нельзя ли видеть хозяев? — помолчал немного, снова окликнул:

— Здесь кто-нибудь есть?

Не дождался ответа и поднялся по ступенькам. Подошел к окну, заглянул — и кинулся к двери со всех ног.

Наверное — нет, конечно! — Алене следовало бы оставаться за оградой и продолжать играть роль засадного полка. Но она была любопытна, как сорока, и столь же труслива, между нами говоря, однако любопытство сплошь и рядом пересиливало трусость. Пересилило и сейчас. В одно мгновение Алена оказалась в саду, пробежала по дорожке, взлетела по лестнице — и чуть не упала, потому что на верхней ступеньке ей попалось под ногу что-то скользкое.