Пандем - Марина Дяченко

…Ким сошел с парковой дорожки, выбрал полянку с причудливым сочетанием света и тени, лег на спину, так, что метелочки трав закачались перед глазами, обрамляя бело-голубое небо. Закрыл глаза, но небо видеть не перестал: теперь форма облаков менялась, превращаясь в очертания континентов. Глобус, нарисованный прямо на Кимовой сетчатке, медленно провернулся — один полный оборот, сутки.

«…границы возможного? Что тело человека изменится, ясно, по-моему, уже сейчас, но вот границы этого изменения? Люди-рыбы, живущие в море без акваланга, люди, покрытые шерстью и живущие во льдах, а может быть, так — по субботам люди-рыбы, по воскресеньям — люди-птицы, биология, насколько я понял, позволяет…»

«Дело не в биологии. Психология должна позволить, Ким. Эффект банана, падающего с дерева сам по себе… Какое, к черту, творчество по щучьему веленью?»

…Смог бы Ким так легко смириться с новым миром, если бы не светлая Аринина убежденность, что все перемены — к лучшему?

Первое время после пришествия — почти три с половиной года! — Ким неутомимо ездил по окрестностям и встречался с разными людьми. Они были похожи на него — упрямые, не легковерные, привыкшие во всех ситуациях рассчитывать на себя и только на себя; Ким знал, что нужен им, что работает проводником через трещину в мироустройстве и делает тем самым благое дело, — но к концу каждой поездки это знание истончалось, как ломтик масла.

Он возвращался домой, Арина загодя знала, что он возвращается, и выходила навстречу с маленьким Виталькой на руках. И тогда Ким замечал, что она помолодела, что она выглядит спокойной и счастливой, что она любит его и нуждается в нем, как и раньше, что сын растет быстро, что он здоров и спокоен, что Пандем вошел в их жизнь естественно — и эта естественность завораживала Кима, как стук больших часов, как огонь в камине, и он согревался и успокаивался.

Потом времена переменились — вернее, плавно перетекли в другую стадию. В один прекрасный день оказалось, что Киму незачем уезжать из дома, что его миссия закончена, а до старости еще далеко, и, стало быть, надо чем-нибудь заниматься дальше…

Он думал, что будет трудно. Думал, что придется, как в страшном сне, возвращаться к школярским, беспомощным, жалким попыткам «вызубрить перед экзаменом»; он взялся за дело с отвращением — и почти сразу втянулся, будто в увлекательную игру.

Как в детстве, не надо было думать ни о чем, кроме учебы, но в отличие от школьного рабства нынешние занятия приносили радость. Вопросы сыпались на голову вперемежку с ответами; Ким засыпал с учебником и просыпался с ним же. Само собой получилось, что из нескольких возможных направлений Ким выбрал биоконструирование.

…Вдруг закончилось свободное время. Ким легко расстался с необходимостью ежедневного сна — как раз в эти годы методика «бессонных» тестировалась на добровольцах. Традиционная неделя показалась неудобной — Ким составил собственное расписание таким образом, чтобы за четыре дня «накрывать» избранную тему, а пятый посвящать целиком Арине и Витальке (потом, когда родился Ромка, расписание пришлось переделать снова). Они много путешествовали, обязательно купались и зимой и летом, и, объясняя Витальке, как правильно нырять, Ким думал, что, может быть, не стоит так уж лезть из кожи вон, и хорошо бы взять передышку и поваляться на надувном плоту где-нибудь посреди теплого моря…

(Уже потом выяснилось, что «малой» научился нырять гораздо лучше самого Кима и почти без его помощи.)

Так они жили год за годом. Мир вокруг менялся с сумасшедшей скоростью, и каждая перемена требовала Кимового участия, и Арининого участия, и участия их детей — так, во всяком случае, казалось. Ким взялся за первые самостоятельные эксперименты, а параллельно читал лекции по биоконструированию будущим инженерам, летчикам, океанологам, энергетикам, строителям и химикам. Арина поступила во всемирный университет на специальность «моделирование интерьеров» и полностью подготовила дизайн для подземной станции «Лесная-29». Кроме того, она по-прежнему вела детскую студию — не сетевую, а принципиально «по старинке».

Однажды (это было сразу после Ромкиного рождения, два с чем-то года назад) они вместе возились на кухне — напыляли на стены специальное покрытие, которое днем собирало свет, а ночью отдавало, отчего все предметы, покрытые «солнечной пенкой», казались сделанными из теплого светящегося янтаря. В зависимости от толщины слоя получались разные оттенки, а искусный (и наделенный воображением) работник мог рисовать «пенкой» объемные узоры; новое покрытие мгновенно высыхало, было приятным на ощупь и едва ощутимо пахло — Ким не мог понять, что это за запах, но он не был неприятным, скорее наоборот…

Виталькина «шумелка», вшитая в игрушку-обезьянку, играла Вивальди.

Арина, которая поначалу советовалась с Кимом по поводу каждой мелочи, вдруг надолго замолчала, и Ким очень скоро понял, что молчание тяготит его. Арина улыбалась не то музыке, не то своим мыслям, но Ким видел, как едва заметно подрагивают ее губы, и догадывался, что музыка ни при чем.

— Ариш?

Она вздрогнула. Киму показалось — только показалось! — что тень неудовольствия на секунду легла на ее лицо, и «солнечное» его выражение сменилось уже забытым «сумрачным».

— Кимка? Ты меня звал?

— Ну да…

— Что? — спросила Арина, убирая со лба упавшие волосы.

Ким вдруг понял, что не знает, как ответить.

— Просто, — сказал он, через силу улыбаясь. — Просто так.

— А, — сказала Арина без интереса. — Ну, давай дальше?..

…А тогда он ходил за Ариной, как привязанный. Она нервничала. Для нее, варившейся среди однокурсников, среди всей этой молоденькой, едва оперившейся, но уже очень амбициозной богемы, Ким был чужаком, с которым непонятно о чем говорить.

Ким только начинал тогда работать в госпитале. Денег было мало, сестра Лерка училась, сестра Александра училась тоже, причем на руках у нее были маленький сын и хромой безработный муж Алекс. Чтобы добыть денег, Ким подрабатывал на «Скорой»; у него была «боевая подруга», с которой вот уже несколько лет его связывали неровные, иногда теплые, иногда циничные отношения.

По ночам Ким возил инфарктников и инсультников, вытаскивал живых людей из смятых искореженных машин, зашивал раны, колол обезболивающее и сосудорасширяющее, иногда разнимал пьяные драки.

Днем он работал в клинике, а по вечерам водил Арину в кино. Она скучала.

Он пытался рассказывать ей о своей работе — тогда она нервничала. Белый халат был для Арины пугалом — она жила, пытаясь верить, что ни шприцев, ни скальпелей на свете не бывает.

Наконец она стала его избегать.

Что их связывало? Что за странная необходимость заставляла Кима звонить ей и слушать вранье Кости, что сестры, мол, нет дома?

Однажды он позвонил ей ночью, часа в два. Так получилось, что она первая — перепуганная — схватила трубку. Тогда он сказал ей, что сдается и больше не будет ей докучать. И, не слушая ответа, дал «отбой».

Боевая подруга не могла не заметить перемены в Кимовом настроении. Странные их отношения сперва резко потеплели, а потом остыли мгновенно и бесповоротно. Они по-прежнему работали бок о бок, но почти не разговаривали и старались не соприкасаться даже краешками одежды…

Прошло полгода. Однажды ночью, отправившись по вызову, Ким оказался в знакомом дворе с пыльным палисадником, со старой скамейкой, где он, проводив Арину домой, обычно останавливался покурить. Квартира, порога которой Ким никогда прежде не переступал, оказалась маленькой, тесной, пропахшей сердечными каплями.

Он делал привычную работу, не отвлекаясь на разговоры, не поднимая головы. Костя, Аринин брат, бестолково метался из кухни в комнату и обратно. Крупная женщина в бежевой ночной сорочке, Аринина мать, дышала тяжело, с присвистом. Арина в халатике стояла рядом с Кимом, он чувствовал ее взгляд на своем лице, но, занимаясь делом, не придавал ему значения.

В госпитализации не было необходимости. Криз миновал. Больная задремала; на кухне Ким подробно объяснил Арине, что делать и что сказать участковому врачу. Сложил инструменты в сумку и попрощался; уже на пороге (сестра стучала каблуками на лестнице этажом ниже) Арина вдруг импульсивно и крепко взяла его за руку.

Он посмотрел ей в глаза. Она смутилась, но руки не выпустила.

…К тому времени у нее был новый ухажер — подтянутый юноша из института международных отношений, и Арина, кажется, была в него влюблена. К тому времени у Кима появилась молоденькая медсестра, наивная, веселая и бесшабашная. Хирург и студентка жили параллельными жизнями, которым не суждено было пересечься: тем не менее спустя долгий месяц он позвонил ей, и оказалось, что она ждала звонка.