Южный ветер - Норман Дуглас

-- А теперь, -- продолжал он, обращаясь к Денису, -скажите, как подвигается ваш итальянский?

-- Спасибо, довольно прилично. Что меня смущает, так это французский. Никак не научусь правильно спрягать.

-- Это и вправду изъян, -- сказал, возникая на сцене, дон Франческо, и отеческим тоном прибавил: -- Но не пугайтесь. Всему свое время. Вы еще молоды. А вы, госпожа Стейнлин, вы ведь учите русский?

-- Выучила несколько слов, -- она приятно зарделась. -- В нем есть некоторые звуки, словно воду льют в кувшин, -- и не легкие, и малоприятные. Я не так быстро все схватываю, как некоторые. Миссис Мидоуз постоянно говорит со своей сицилийкой на хинди. И та отлично ее понимает.

-- Как легко этому народу дается чужой язык! -- сказала Герцогиня.

Мартен заметил:

-- А я и не собираюсь учить итальянский. Я говорю с ними на латыни. Они прекрасно все понимают.

-- Да еще на какой латыни, Мартен! -- рассмеялся Денис. -Не диво, что они понимают. Я к вам зайду утром в четверг. Не забудьте.

-- У меня не было счастливой возможности учиться, подобно вам, в частной школе. Но в общем, мне удается вытянуть из них все, что мне нужно, -- и он метнул распаленный взгляд в сторону Анджелы, которая, нимало не смутясь, вернула ему через плечо точно такой же. Денис, по счастью, смотрел в другую сторону.

-- Ах, если бы у меня были такие же возможности, как у вас, -- шутливо вздохнув, произнесла Герцогиня. -- А то нас так бестолково воспитывали. В школе я почти ничему и не научилась. Ужасно жаль. А, кстати, епископ! Совсем забыла вам сказать. Я получила от вашей кузины очаровательную записку. Она не может прийти. У ребенка режутся зубки да еще эта жара его мучает. Боюсь, придется вам ехать к ней... Мистер Кит, я не успела поблагодарить вас за книгу и за цветы, которые вы мне прислали. Совершенно, ну совершенно восхитительные цветы. Вы только взгляните на них! Вы меня балуете, право! Хотя книга мне, пожалуй, пока не очень нравится. Эта леди Сесилия, и ее горничная, и мужчина, забыла, как его, -- чего они только не вытворяют! По-моему, не очень приятные люди.

-- Так ведь вас окружают одни лишь приятные люди, Герцогиня. Зачем же вам про них еще и читать? В подлинной жизни так много приятного. Давайте же изгоним его хотя бы из наших книг.

-- Пугающая доктрина. По-моему, "парроко" собирается уходить. Почему все уходят так рано?

Она удалилась.

-- Считается, что англичане дурные лингвисты, -- сказал дон Франческо. -- Это одно из любопытных наднациональных заблуждений, вот как говорят, что французы -- вежливая нация...

-- Или что у домашнего варенья вкус лучше, чем у купленного в магазине, -- добавил Денис. -- Я должен помочь Герцогине попрощаться с гостями. Она любит, чтобы в таких случаях кто-нибудь был под рукой. Ей необходимо эхо. А я понемногу становлюсь довольно приличным эхо.

-- О да, -- с некоторой резкостью откликнулся Кит, -вполне симпатичным эхо. А следовало бы стать голосом. Воспользуйтесь моим рецептом, Денис. Пещера Меркурия.

ГЛАВА VIII

Граф Каловеглиа сказал:

-- Как жаль, что ученые все же отвергли латынь в качестве средства общения, с помощью которого формулировались и фиксировались идеи! Разве сама возможность окончательного и авторитетного установления значения каждого слова не дала бы нам неисчислимых преимуществ? А по мере необходимости можно было бы создавать новые слова. Произошло бы скачкообразное накопление знаний, перекрестное опыление культур. При нынешнем же положении дел половина интеллектуалов в мире пишет о том о сем, не зная, что предмет их писаний давно уже исчерпан другой половиной. Можно было надеяться, что Коммерция, разрушившая географические барьеры, сделает то же самое и с политическими. Куда там! Обострив присущую человеку жажду наживы, она обозначила между нами границы, поддерживаемые с ожесточением, доселе неслыханным. Мир разума не расширился, он съежился и стал еще более провинциальным. Люди утратили способность видеть дальние горизонты. Никто больше не пишет для блага человечества, для блага цивилизации; каждый пишущий хлопочет о благе своей страны или секты, о том, чтобы позабавить друзей или позлить врагов. Плиний, Линней, Гумбольдт -- они восседали на вершине горы, обозревая ландшафт, раскинувшийся у них под ногами, и даже если какую-то небольшую долину окутывал туман, общие очертания земли оставались для них различимыми. Вы скажете мне, что в наши дни невозможно, уподобляясь этим людям, собрать воедино все нити знания, что они слишком разнообразны, слишком далеко уходят одна от другой. Большей ошибки нельзя и представить. Ибо существует тенденция совершенно иного порядка -- тенденция к унификации. Нити сходятся воедино. Средневековому сознанию были ведомы многие истины, враждующие одна с другой. Ныне все истины видятся как взаимозависимые, и никогда еще синтез идей не был достижим с большей легкостью. Конфликт между национальностями и языками -- вот что служит помехой для этого движения. Страдает же от нее человечество в целом. И приятие универсального языка науки могло бы в значительной мере устранить эту помеху. Когда сбудется мое предвидение и великие южные расы сольются, образовав величественный союз, когда Средиземноморье вновь, как ему предназначено, станет центром человеческой активности, тогда несомненно будет осуществлен некий замысел подобного рода.

-- Меня ваши идеи более чем устраивают, -- сказал хорошо владевший латынью епископ. -- Я бы с удовольствием побеседовал на старинный манер с учеными из Саламанки, Бергена, Киева, Падуи или...

Дон Франческо произнес нечто длинное и абсолютно невнятное. После чего заметил:

-- Эти ученые могут и не понять ни единого вашего слова, мистер Херд. Я только что говорил на латыни! Придется, знаете ли, стандартизировать произношение. Я, кстати, не понимаю, зачем вообще понадобилось отказываться от языка, на котором прежде изъяснялась наука?

-- Патриотизм, вот что его уничтожило, -- ответил граф. -Узколобый современный патриотизм типа "всяк кулик на свое болото тянет".

В разговор вступил мистер Кит:

-- Должен сказать, что недавнее возрождение монархического принципа представляется мне явлением атавистическим и в целом постыдным...

-- А что вы мне обещали насчет длинных слов? -- игриво спросила, приблизясь к беседующим, Герцогиня.

-- Ничего не могу поделать, милая леди. Это вина моей матери. Она была ярой сторонницей точности выражения. И меня воспитала с особым тщанием.

-- И очень жаль, мистер Кит.

-- Северяне вообще любят точность во всем, -- сказал дон Франческо, расправляя на своих обширных коленях складки сутаны, -- особенно в любви. Считается, будто мы, южане, живущие под гнетом сирокко, расчетливы и корыстолюбивы в сердечных делах. Мы любим, чтобы за дочерьми давали приданое, -- уверяют, будто мы в любом разговоре сразу переходим к сути дела: деньги, деньги давай! А вот чтобы заставить английскую девушку перейти к сути дела, приходится основательно попотеть. Английская девушка парализует вас своей прямотой. Могу рассказать вам подлинную историю. Я знал одного молодого итальянца, о да, очень хорошо знал. Он тогда только-только приехал в Лондон, очень красивый был юноша, хотя, пожалуй, несколько полноватый. И вот он влюбился в элегантную молодую леди, работавшую в магазине мадам Элизы на Бонд-стрит. Каждый день дожидался шести часов, когда она уходила с работы домой, и плелся за ней, совершенно как собачонка, не решаясь заговорить. В кармане у него лежал купленный ей в подарок дорогой браслет, а в руках он держал букет цветов, что ни день, то новый, но поднести его не решался, поскольку был слишком в нее влюблен. Она представлялась ему ангелом, идеалом. Он мечтал о ней днем и ночью, гадая, наберется ли он когда-либо смелости, необходимой, чтобы заговорить с таким высоким и величавым созданием. Понимаете, она была его первым в Англии любовным увлечением, впоследствии он, конечно, овладел необходимыми навыками. Пять или шесть недель он оставался в этом несчастном положении, пока в один прекрасный день, когда он по обыкновению поспешал за ней следом, она вдруг не повернулась к нему и не сказала с гневом: "Что это значит, сэр, почему вы преследуете меня столь омерзительным образом? Как вы смеете? Если это случится еще раз, я позову полицейского". Поначалу дар речи ему изменил: все что он мог, это таращиться на нее, как говорится, в немом изумлении. Но потом ему удалось выдавить несколько слов, насчет своего пронзенного сердца и любви вообще и показать ей цветы и браслет. Она же сказала: "Ах вот как? Какой вы забавный. А что же вы раньше молчали? Знаете, тут есть за углом одно местечко..."