Другая сторона света (сборник) - Всеволод Овчинников

Однако миролюбивые силы приводили в ответ японскую пословицу: «Сколько ни тверди, что головастик совсем не похож на лягушку, из него все равно вырастет лягушка!»

Японский пацифизм родился в стране Хиросимы и Нагасаки. Его сердцевиной была «ядерная аллергия» – обостренное отрицание всего, что связано с атомным оружием.

И все же ставить вопрос об отмене девятой статьи конституции, о полной легализации вооруженных сил и оснащении их оружием массового поражения в Токио до сих пор считают самоубийственным для политика. Это, впрочем, не исключает обходных путей: «нельзя отменять, но можно игнорировать».

Разве, мол, народ не хочет, чтобы Страна восходящего солнца играла в мировой политике роль, адекватную ее экономическому потенциалу, чтобы она стала постоянным членом Совета безопасности? Но, чтобы участвовать в миротворческих операциях ООН, она должна посылать своих военнослужащих за пределы страны. А это завершающий шаг к тому, чтобы вооруженные силы обрели легитимный характер.

Словом, под голубым флагом ООН японские «силы самообороны» не только выходят на мировую арену, но и впервые обретают законный статус у себя на родине. Верна народная пословица: «Сколько ни тверди, что головастик совсем не похож на лягушку, из него все равно вырастет лягушка».

Самурайский кодекс чести, сложившийся в средневековой Японии, внедрялся в быт народа буквально острием меча. Воин мог лично казнить любого простолюдина, обвиненного им в непочтительности. Существовал старинный обряд «танесигири». Культ меча предписывал, что новый клинок желательно опробовать на человеческом теле. Старинные гравюры свидетельствуют, что жертвами этого оказывались бродяги, спавшие на улице, или крестьяне, возвращавшиеся с полей.

Зловещая сущность обряда «танесигири» обретает в наши дни актуальное политическое звучание. Судя по всему, у Токио возникает соблазн опробовать на деле военный потенциал, воссозданный в обход конституции. И тут уместно вспомнить еще одну японскую пословицу: «Человеку с молотком в руке всегда хочется ударить по любому торчащему гвоздю».

Отряд Божественного ветра

Я стою в мемориальном парке на полуострове Сацума в южной префектуре Кагосима. Он называется музей памяти Токко. Это слово некогда служило кодовым названием Особого ударного отряда Божественного ветра – авиачасти, состоявшей из пилотов-смертников.

Вокруг – холмы с бамбуковыми рощами, чайные плантации, уступчатая мозаика рисовых полей. А сам мемориал – это японский вишневый сад, где сейчас, как и весной 1945 года, буйно цветет сакура. Считается, что этот национальный цветок символизирует душу воина. Лепестки сакуры опадают совсем свежими, не желая поступаться своей красотой – как и самурай, который смолоду готов отдать жизнь ради долга.

Когда-то именно здесь, на полуострове Сацума, по инициативе вице-адмирала Ониси был создан Особый ударный отряд Божественного ветра. Это название воплощало собой историческую параллель.

В середине тринадцатого века монгольский правитель Китая – Хубилай предпринял попытку захватить Японию. Он повелел поставить поперек пролива десять тысяч судов, соединить их настилом и пустить по такому мосту монгольскую конницу. Однако сезон тайфунов, обычно начинающийся в сентябре, на сей раз разразился в июле и разметал корабли Хубилая. Это природное явление японцы назвали Божественным ветром (камикадзе).

В 1945 году после провала Тихоокеанского блицкрига Япония вторично в своей истории оказалась под угрозой иностранной интервенции. И вот тогда вице-адмирал Ониси предложил сделать воплощением Божественного ветра пилотов-смертников, которые направляли бы свои начиненные взрывчаткой самолеты на американские корабли.

Базу особого ударного отряда разместили на полуострове Сацума. Брали туда только добровольцев. Было много желающих из числа пилотов с боевым опытом. Но поскольку для подготовки летных кадров остро не хватало горючего, командование сделало ставку на молодежь.

Как известно, новичку за штурвалом легче всего взлететь и продолжать полет. Наибольшая часть времени обычно уходит на искусство совершать посадку. Однако курсантов приземляться не учили. Камикадзе отправлялся в свой первый и последний боевой вылет без парашюта. Причем, оторвавшись от земли, он не убирал, а отбрасывал шасси, чтобы потом их могли использовать другие. Так что ему оставалось только таранить противника.

Последнюю ночь перед вылетом смертники проводили в хижине среди цветущей сакуры. Там они писали прощальные письма родителям и невестам. А утром, когда поступали разведданные о кораблях противника, надевали белые налобные повязки с красным кругом, как на японском флаге, выпивали с товарищами по прощальной чашке саке.

С весны 1945 года пилоты-смертники потопили 34 и серьезно повредили 288 боевых кораблей и вспомогательных судов США. По подсчетам японских историков, на долю смертников приходится 80 процентов потерь американского флота на заключительной фазе боевых операций на Тихом океане. Но чудо-оружие не смогло изменить ход войны. Когда это стало очевидно, вице-адмирал Ониси, сознавая ответственность за гибель своих подчиненных, вслед за ними ушел из жизни, сделав себе харакири.

Перед входом в мемориал на полуострове Сацума высится каменная скульптура пилота, стилизованная под буддийскую статую. В ее постамент врезаны 1036 табличек. На каждой из них – имя и две даты. Год гибели у всех один – 1945. Но мою душу глубоко всколыхнула другая цифра. Большинство летчиков-камикадзе родились в 1926 году. К концу войны им, как и мне, исполнилось 19 лет. Эти юноши добровольно записались в смертники, когда их стране действительно грозило чужеземное вторжение. Они без колебаний пожертвовали собой, дабы не допустить этого. И мои ровесники заслуживают того, чтобы соотечественники чтили их память.

Вспомнились слова на памятнике жертвам атомной бомбы в центре Хиросимы: «Спите спокойно, это не повторится!» Такая же надпись, на мой взгляд, могла бы завершить и 1036 табличек с именами пилотов-смертников в мемориальном парке на полуострове Сацума.

Первопроходец к могиле Зорге

Мне выпала судьба первому из моих соотечественников положить цветы к могиле легендарного советского разведчика Рихарда Зорге. К скромной каменной плите, где тогда значилось только имя, написанное готическим шрифтом, меня и коллегу из Москвы привела Ханако Исии.

Эта японка, которая шесть лет прожила в Токио вместе с Зорге, не значится в списках его разведгруппы. Но она тоже совершила подвиг, посвятив оставшуюся жизнь тому, чтобы найти останки любимого человека, похоронить его как подобает, сохранить потомкам память о нем. Впервые приведя на отдаленное токийское кладбище двух советских журналистов, Ханако разрыдалась и с трудом выговорила:

– Я двадцать лет жила мечтой о том, что поклониться Рихарду наконец придут люди из страны, за которую он отдал жизнь…

Вскоре в «Правде» был опубликован очерк «Товарищ Рихард Зорге». Наш народ впервые узнал о непревзойденном разведчике. А пару недель спустя, как раз в двадцатую годовщину казни, ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Нас все-таки не зря называют «страной с непредсказуемым прошлым». Многие яркие эпизоды нашей истории порой держатся за семью печатями. Так было и с Зорге. Летом 1964 года в Японию прилетел политический обозреватель «Правды» Виктор Маевский. Он рассказал, что на даче у Хрущева показывали французский детектив «Кто вы, доктор Зорге?». После фильма Никита Сергеевич риторически изрек: «А разумно ли мы поступаем, что открещиваемся от такого выдающегося разведчика?»

Сообщив мне об этом, коллега из Москвы поинтересовался: знают ли о Зорге японцы? Я ответил, что в отличие от наших соотечественников здесь о нем знают почти все. В Токио не сходит со сцены пьеса «Рихард Зорге», которую написал младший брат казненного вместе с ним журналиста Ходзуми Одзаки. Стала бестселлером автобиография, которую Зорге за три года написал в камере смертников. (Его арестовали 16 октября 1941-го, а повесили 7 ноября 1944-го.) Популярны мемуары Ханако Исии «Зорге как человек».

Встретиться с автором пьесы, разыскать через него Ханако Исии, чтобы вместе с ней поехать на могилу Рихарда Зорге, не составило труда. Потом я несколько дней обстоятельно беседовал с ней, восстанавливая картину их знакомства.

Ханако впервые встретилась с Рихардом 4 октября 1935 года. В ресторане «Золото Рейна», где она прислуживала в зале, собирались германские дипломаты, коммерсанты, журналисты. Хозяин почтительно беседовал с элегантным широкоплечим мужчиной и, увидев Ханако, послал ее за шампанским.

– Этому господину сегодня исполнилось сорок лет, – сказал он. – Постарайся, чтобы гостю запомнился праздничный вечер!

Девушки из «Золота Рейна» славились образованностью, умением развлекать гостей остроумной беседой. Но на сей раз Ханако чувствовала себя скованно. Лицо Зорге показалось ей суровым и замкнутым.