Чуть позже зажглись фонари - Мария Степановна Бушуева

– Она только на словах не против! А так… – Димон хмыкнул. – Бабка ее какую-нибудь порчу на мою внучку наведет!

– Что за чушь! – Юлия возмутилась. – Бабушки давно нет, и вообще…

Меня неприятно поразило, что, говоря обо мне, он употребил третье лицо, а мою бабушку, которую при жизни встречал и провожал с большим почтением, назвал «бабкой». Но чуть позже я догадалась: она по-прежнему была для него живой, однако подпадала теперь под графу «пенсионеры», а к пенсионерам Димон стал относиться – вслед за властью, определяющей пенсионный возраст как возраст доживания, а их самих как социальный балласт, – с пренебрежением. И на всех стариков, живых или мертвых, он автоматически переносил это уничижительное отношение.

– …и вообще совести у тебя нет, Димка, Антонина Плутарховна всем, кому могла только, помогала, мне помогла, матери моей, она была сочувствующая, а ты… – Юлька расширила глаза, точно еще сильнее удивившись, – ты ведь, как бизнесом занялся, Димка, просто каким-то мерзавцем стал… Я не хотела говорить, но видела тебя с твоей новой девкой…

– Это моя сотрудница, а не девка!

Больше Юля при Димоне в нашей городской квартире не бывала. Они поссорились навсегда. А мы с ней так же продолжали дружить, и я любила, когда с веселой улыбкой она сидит в моей кухне и мы пьем чай с клубничным вареньем, которое она сама же и принесла. Варенье она варила классное.

Большую часть времени Димон теперь предпочитал жить в деревне, уверенный, что дух бывшего хозяина, и точно его там хранит от вредоносного воздействия моей бабушки через меня. Человек видит в другом человеке отражение своих мыслей, и если у него самого мысли опасные, то по принципу зеркального отражения начинает этого другого бояться. Так и Димон.

– Он хочет быть крут и жениться на молодой, – как-то сказала мне Юлька. – Помнишь фильм про гнусного вдовца? Ну, ты еще говорила, он его ставил раз десять. Лучше разведись с ним поскорее!

– Он против развода. И почему вдовец в фильме гнусный? Обычный.

– Ну… – Юлька подула на свою челку, и челка распушилась, точно усы ее любимого кота Матроскина, – гнусный, конечно, кто-то другой…

– Развода он категорически не хочет: он же собственник, для него катастрофа – делить все пополам. К тому же Аришке нет еще восемнадцати, и мы должны получить с ней три четверти. Или две трети – посчитай за меня.

– Ну да, – сказала Юлька, – а вдовцу досталось бы все…

– Не нагоняй мрака!

* * *

Димон теперь никогда не приезжал в наш городской дом без предупреждения. Кстати, это меня озадачивало. Возможно, он как бы страховался от внезапных моих приездов, которых не сильно желал? Но каждое лето Димон по-прежнему брал к себе Аришку. Обычно он отвозил ее сам – с вещами, игрушками, собакой (у нас был смешной и милый пекинес). Но когда Аришке исполнилось пятнадцать, сообщил, что в деревне у него дела и, если хочет, пусть приезжает сама. Я в деревню к нему ездить перестала. Но что было делать? Дочери нужно летом хорошее питание и свежий, не отравленный бензиновыми и прочими городскими парами приокский воздух.

И мы приехали без предупреждения.

Никогда не забуду тот день.

От автостанции до деревни курсировал облезлый автобус, стояла жара, в автобусе были открыты все окна, и травяной оркестр народных инструментов, расположившийся по обеим сторонам дороги, исполнял обожаемую мной музыкальную поэму луговых запахов: горчила домра полыни, сладко наигрывали балалайки клевера, добавлял странного звучания рожок пижмы, раскидисто подыгрывал аккордеон всех цветов сразу…

Димон не ждал нас.

Я прошла в дом, и он вышел мне навстречу.

Кто бы в этом коренастом, слегка склонном к полноте, невысоком, но красивом мужчине с легкой сединой в интеллигентской бородке, в очках с дорогой золотой оправой узнал того парня, чья темно-рыжая штанина брюк волочилась по асфальту, а в старом рюкзаке постукивали друг о друга, как тарелки в оркестре, две банки самых дешевых консервов?

– Арину привезла? – спросил Димон без всякой радости в голосе.

– Да. Оставлю ее и уеду. Автобус скоро.

И тут в дом ворвалась Арина.

– Здесь не останусь! – закричала она. – Иди, ма, посмотри, какие объявления на его магазине!

Легкая рябь смущения пробежала по лицу Димона.

– Попросили, вот я и написал. – Он вышел за нами следом. – Хозяин кроликов попросил. Ты, говорит, писатель, вот и напиши.

В деревне уже третий год работал продуктовый магазинчик, оформленный на Димона. Всю собственность мы оформляли только на него. Я не возражала.

– Смотри! – Арину трясло от негодования.

На темно-синей двери магазина висело объявление: «Убиваем кроликов прямо при вас и продаем свежее мясо».

– Я же тебе говорил, что уступил часть участка мужику: он кроликов разводит для продажи. А вот он и сам. Познакомьтесь. (Высокий мужчина с крохотной головой, но длинными крепкими ногами, вглядываясь в нас с Аришкой хитрыми быстрыми глазами, уже подходил к нам.)

– Супруга вот дочку привезла: она восьмой закончила, в следующем году ГИА, нужно отдохнуть как следует, витаминов набраться прямо с огорода.

Димон третий год был одержим идеей экологически чистых продуктов: ел только выращенное в деревне, пил только воду из колодца, яйца несли его личные куры, молоко давали собственные козы, а мясо заготавливал ему кроликовод Геннадий (он назвал свое имя), у которого кроме кроликов было две коровы и телята… Димон предпочитал телятину и, как признался мне сам, платил за нее не скупясь.

А мы с Аришкой мало того что ели все из городских магазинов, но еще и стали убежденными вегетарианками.

– Я не останусь у тебя, – повторила она, сердито глянув в сторону участка, где виднелись два ряда клеток.

– А глянуть на живых кроликов можно? – спросила я.

– Отчего нет?

Геннадий повел нас с Аришкой к той калитке, что вела на отгороженную для его хозяйства дальнюю часть участка. Впечатление он произвел на меня пренеприятное. Ему было уже далеко за сорок, но при ходьбе он как-то по-блатному подергивался, точно вороватый подросток. А лицо его искажал небольшой шрам.

Бандитская рожа, шепнула мне Аришка, когда он, обогнав нас на несколько шагов, уже открывал калитку.

Очаровательные кролики, маленькие и большие, белые и коричневые, в пятнышках и однотонные, глядели на меня и Аришку из клеток своими милыми глазами.

– Какие чудные! – восхитилась Арина.

Возле клеток суетились два работника-узбека. Геннадий посмотрел на меня вопросительно. Возможно, он ждал, что мы попросим какого-нибудь кролика на мясо. Именно затем нас сюда и привел.

– А для чего вы их разводите? – спросила Ариша. – Неужели всех для еды?

– Почему для еда, – сказал молодой узбек, – шуба делать.

– Но ведь, насколько я знаю, шкуры сдирают с живых животных. – Я смотрела на второго узбека, который казался более симпатичным и чувствительным, чем первый, и в моем вопросе угадал осуждение.

– Иначе шкурка испортить, – ответил первый.

А второй грустно кивнул и отвернулся.

– Жуть, – сказала Арина, – у него на участке сдирают шкуры с живых кроликов, они кричат, плачут от боли, умирают в ужасных муках, а он в это время пишет свои порнороманы. Поехали!

Мы уехали, не заходя в дом и не простившись с Димоном. Я только кинула ему эсэмэску: «Ариша не осталась. Мы уже в автобусе». – «Как хотите», – ответил он.

Оркестр трав уже замолк, и только прохладный ветерок отчуждения догнал автобус.

Но Арина знала