О самом себе - Вольф Мессинг

И этот огромный труд Мессинга покоряет. Мы не можем оставаться равнодушными, когда слышим игру Давида Ойстраха или Вана Клиберна. В этот момент мы, конечно, не думаем о колоссальном труде, вложенном в каждое их исполнение. Такова сила подлинного искусства и таланта".

Эта статья — квинтэссенция той убежденности, что я не телепат и что все объясняется обостренностью моих чувств. Я готов даже согласиться с этим, если только уважаемый мною профессор скажет, как он мне подал знак сложить цифры номера первого удостоверения и числа, обозначающего срок действия второго удостоверения? К этому могу прибавить, что Г. И. Косицкий, конечно, не первый, ставящий на мне опыты. Их ставили и официально, например в Институте психиатрии Академии медицинских наук СССР. И всегда, во всяком случае всегда в своих отчетах, ученые старались обойти вопросы, которые не укладываются в гипотезу о чисто идеомоторном механизме моей работы.

Смею уверить профессора Косицкого в другом: все попытки не подавать мне никаких сигналов были безрезультатными. Конечно, мне мешало то, что ученый думал не о том, какое задание я должен выполнять, а о том, чтобы не двигать рукой. Эти мысли и воспринимал я от индуктора. И поэтому, стремясь заставить его отвлечься и вернуться к заданию, я и попросил его: "Не думайте о себе". Пожатий руки последнего я, видимо, вовсе не замечал. Я весь погружен в это время в стремление понять мысли собеседника и мало что замечаю вокруг.

Помешать в работе мне скорее может другое. Дело в том, что я не всех людей одинаково хорошо "слышу" телепатически — пусть простят мне этот глагол "слышать", абсолютно не передающий сущности явления. Суть в том, что чужое желание я ощущаю как бы собственным желанием. Ощущение появляется во мне ощущением же. Если мой индуктор представит, что он хочет пить, и я стану ощущать жажду. Если он представит себе, что гладит пушистую кошку, и я почувствую у себя в руках нечто теплое и пушистое. Чужая мысль родится в моей голове, словно собственная, и мне много стоило труда научиться отделять свои мысли от мыслей индуктора. Вот в чем разница слова "слышать" в обычном понимании и в телепатическом понимании, как я его применяю здесь.

Итак, мысли и чувства не всех людей я одинаково хорошо "слышу". Одни "звучат" в мозгу моем громко, другие — приглушенно, третьи — совсем шепотом, из которого долетают только отдельные слова. Но индукторов во время выступления не выбираешь. И если попадает индуктор с тихим "голосом" (все эти термины в моем телепатическом понимании), а рядом "громко" думает другой человек, это может очень помешать в работе. Видевшие меня во время сеансов люди не раз замечали, что я бросаю реплики таким людям.

Вот что записал научный журналист В. Сафронов (цитирую из его записей, с которыми автор меня любезно познакомил):

"Это произошло осенью прошлого года в Москве, в Доме медработников, где Мессинг показывал свои способности собравшимся там врачам... Я оказался в составе жюри, и это позволило мне быть в курсе всех событий, происходивших на сцене и в публике. Предпоследним опытом Мессинга была мысленная диктовка задания без контакта за руку с индуктором. Для большей убедительности Мессинг был удален из зала под эскортом двух членов жюри. Надо было надежно запрятать какой-либо предмет, а Мессинг должен был найти его. После споров и нескольких "перезахоронок" предмет (авторучка) был спрятан на обшивке стенной панели. Вводят Мессинга. В притихшем зале Мессинг быстро находит девушку, спрятавшую авторучку. Выводит ее на сцену, ставит перед собой, пристально смотрит на нее, просит: "Думайте! Дайте мысленный образ..." А что, если попробовать сбить Мессинга, приходит мне в голову озорная мысль. И тут же начинаю внушать ему следующее: "Не слушайте девушку, ручка не там, где она думает, а на капители колонны, что слева от стены". При этом я только бегло взглянул на профиль Мессинга (расстояние не более трех метров) и снова повторяю внушение: "Ручка на капители колонны"...

Воображение живо рисует толстый слой пыли, на котором лежит черная эбонитовая самописка с золоченым пером. Вдруг происходит то, чего я, откровенно говоря, не ждал. Мессинг посмотрел в мою сторону и с нескрываемым раздражением сказал (цитирую точно, записано сразу же):

— Не надо много приказаний... Туда очень высоко... Нужна большая лестница...

Я, разумеется, смутился и пробормотал что-то вроде извинения. После этого Мессинг забыл о моем присутствии и вновь сосредоточил свое внимание на девушке. Ручка была извлечена оттуда, куда ее поместили по желанию присутствующих..."

Я специально процитировал эти записи для того, чтобы читатель, не бывший на моих сеансах, представил себе, как иногда отражается подобный разноголосый хор чужих мыслей на моей работе. Право же, это не легче, чем в толпе одновременно говорящих во весь голос людей выделить один голос и слушать только его. А он-то зачастую и бывает особенно "тихим".

Еще раз: говорить неправду и преувеличивать у меня нет никаких причин. Чтобы "услышать" чужие мысли, мне нужна особая собранность чувств и сил. Но когда я достиг этого состояния, мне уже не представляет труда "слышать", "читать" телепатически мысли любого человека. И практически любые мысли. Контакт за руку с индуктором мне помогает выделить из общего шума чужих мыслей те, что нужны мне. Но я могу обходиться и без этого контакта. Кстати, когда мне завязывают глаза, мне легче работать — я целиком перехожу на зрение индуктора. И легко и свободно двигаюсь я по залу с завязанными глазами не потому, что запомнил расположение ступеней и дверей, а потому, что я "вижу" в это время то, что видит индуктор.

Лучшими индукторами бывают глухонемые. Вероятно, потому, что они очень четко, образно, а не в словах, представляют себе задание, которое я должен выполнить.

При доброжелательном отношении зрителей работается легко. Так же, наверное, и у виртуоза-пианиста легче летают по клавишам пальцы, когда он чувствует немой восторг зала. И наверное, у него свинцом бы налились руки, если бы он чувствовал враждебное ожидание: вот сейчас собьется... вот сейчас собьется... Но так же как музыкант может собрать силы и не сбиться до конца, так и я могу довести до конца опыт с самым скептичным индуктором.

Самый трудный — первый опыт. Им проверяется уровень душевного настроя, собранности. Им завоевывается сочувственное отношение жюри и публики. Поэтому я начинаю с самого легкого — с почты.

Чем своеобразнее и сложнее задание, тем легче и интереснее его выполнять.

Весь сеанс я должен быть абсолютно уверен в себе. Видимо, это общечеловеческая потребность при всех сложных и рисованных работах. Так и канатоходец ни на мгновение не смеет подумать о том, что он может упасть.