Краткая история быта и частной жизни - Билл Брайсон

Соседи не спешили на помощь. Даже спустя несколько месяцев после начала голода британский премьер-министр сэр Роберт Пиль призывал к осторожности. «В ирландских отчетах прослеживается тенденция к преувеличениям и неточностям, поэтому не стоит торопиться с действиями», — писал он. В год самого страшного неурожая в Ирландии на лондонском Биллингсгейтском рыбном рынке было продано 500 миллионов устриц, миллиард штук свежей сельди, почти 100 миллионов морских языков, 498 миллионов креветок, 304 миллиона литорин (береговых улиток), 33 миллиона штук камбалы, 23 миллиона скумбрии и прочие продукты в столь же внушительных объемах, но ни одна даже самая маленькая партия товара не отправилась в Ирландию, чтобы облегчить участь голодающих там людей.

При этом сама Ирландия производила большое количество яиц, зерновых культур и мяса всех видов, собирала богатые морские уловы, но почти все это шло на экспорт, а тем временем полтора миллиона человек умирали от голода. Впервые после «черной смерти»[39] Европа потеряла столько жизней.

Глава 5

Буфетная и кладовая

Среди многочисленных маленьких загадок старого дома священника (в его изначальном виде) есть и такая: почему там не было предусмотрено никакого помещения для слуг, где они могли бы уединиться в свободное время? В тесной кухоньке едва умещались стол и два стула, а примыкавшие к ней буфетная и кладовая, куда я вас сейчас поведу, были и того меньше[40].

Скорее всего, хозяин дома мистер Маршем с некоторой робостью заходил как в кухню, так и в эти две комнаты, если вообще заходил. Здесь было царство прислуги. По тогдашним меркам этот дом имел на удивление мало служебных помещений. В доме приходского священника в Барэме в графстве Кент, построенном примерно в то же время, архитектор выделил слугам не только кухню, буфетную и кладовую, но еще и чулан, общую кладовую, угольный склад, шкафчики для хранения разных хозяйственных мелочей и, самое главное, комнату для экономки, где та могла уединиться и отдохнуть.

Трудно сказать, почему у нас получилось по-другому, ведь готовый дом не полностью соответствует проекту Эдварда Талла. Очевидно, мистер Маршем посоветовал (может быть, весьма настойчиво) архитектору внести некоторые существенные изменения в проект, поскольку здание содержало целый ряд любопытных нелепостей. По одному ему известной причине Талл устроил парадный вход в боковой части дома, а уборную — на площадке главной лестницы (поистине странное и необычное место), при этом не предусмотрев на лестнице ни одного окна: даже в полдень там было бы темно, как в погребе. Он разумно расположил гардеробную рядом с хозяйской спальней, но почему-то не предусмотрел дверь, которая соединяла бы их. По столь же странной прихоти чердак остался без лестницы, зато с замечательной дверью, ведущей в никуда.

Самые нелогичные идеи в какой-то момент (либо до, либо во время строительства) были забракованы. В результате главный вход теперь традиционно располагается посреди переднего фасада, а не сбоку. Уборная на лестничной площадке также отсутствует, зато на лестнице теперь есть большое окно, благодаря которому ступеньки купаются в лучах солнца (когда оно светит) и из которого открывается чудесный вид на дальнюю церковь. Кроме того, были добавлены еще две комнаты: кабинет на первом этаже и гостевая спальня или детская — на втором. В целом готовый дом сильно отличается от первоначального проекта Талла.

Из всех изменений одно особенно интересно. В оригинальных планах архитектора площадь, ныне занятая столовой, была гораздо меньше и включала пространство под названием «лакейский чулан» — по всей видимости, там должны были есть и отдыхать слуги. Эту комнату так и не построили, а размер столовой увеличили чуть ли не вдвое, чтобы занять все имевшееся пространство. Почему холостяк-священник лишил свою прислугу места для отдыха, зато устроил себе просторную столовую? Разумеется, по прошествии стольких лет на этот вопрос уже невозможно ответить. Но так или иначе, слугам негде было даже спокойно посидеть в перерывах между работой. Впрочем, возможно, им и посидеть-то было некогда.

У мистера Маршема служило трое слуг: экономка мисс Уорм, ее помощница — деревенская девушка по имени Марта Сили и конюх (он же садовник) Джеймс Бейкер. Как и у их хозяина, ни у кого из них не было собственной семьи. Три человека, обслуживающие одного холостяка, — сейчас такое может показаться чрезмерным, однако во времена Маршема подобное было в порядке вещей. Большинство приходских священников держали как минимум четырех слуг, а некоторые — десять и больше. Это был век прислуги. Она имелась в каждом доме — как сейчас в каждом доме имеется бытовая техника. Слуги были даже у простых рабочих (а иногда и у самих слуг).

Прислуга не только помогала в быту, но и была необходимым показателем статуса. Гости на званых обедах иногда обнаруживали, что их рассадили за столом в соответствии с количеством имевшихся у каждого слуг. Люди Викторианской эпохи изо всех сил держались за свою прислугу.

Фрэнсис Троллоп, мать писателя-романиста Энтони Троллопа, даже находясь на американском Диком Западе и потеряв почти все состояние в результате неудачного делового предприятия, все же оплачивала ливрейного лакея. Карл Маркс, живя в лондонском Сохо по уши в долгах и зачастую чуть не впроголодь, все же имел экономку и личного секретаря. В квартире Маркса было так тесно, что секретарю (его звали Вильгельм Пипер) приходилось спать в одной постели с хозяином (при этом Маркс каким-то образом улучил момент, чтобы соблазнить экономку, которая как раз в год «Великой выставки» родила ему сына).

Служба в чужих домах для огромной части населения была естественным образом жизни. К 1851 году каждая третья жительница Лондона в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет была служанкой (еще одну треть молодых женщин составляли проститутки). Для многих это было почти единственной возможностью заработать. Общая численность лондонской прислуги обоих полов превышала население шести крупнейших английских городов. В основном эта работа была уделом женщин: в 1851 году служанок, кухарок, горничных и экономок было в десять раз больше, чем прислуги мужского пола. Однако женщины редко оставались в услужении на всю жизнь: к двадцати пяти годам они обычно выходили замуж и бросали работу.

Очень немногие слуги оставались на одном месте больше года, что, как мы скоро увидим, вполне объяснимо. Быть прислугой — труд тяжелый и неблагодарный.

Число прислуги, конечно же, сильно варьировалось. Иногда цифры были весьма значительными. В большом сельском доме обычно работало человек сорок. Холостяк граф Лонсдейл жил один, но держал сорок пять слуг. У лорда Дерби одних только официантов было две дюжины. Первый герцог Чандос держал личный оркестр, который услаждал его слух музыкой во время трапез, однако он получил от некоторых музыкантов и дополнительную пользу, заставив их выполнять работу прислуги. К примеру, один из скрипачей ежедневно брил сына хозяина.

Штат прислуги еще более расширялся, если хозяева любили верховую езду и охоту. В Элведене, родовом имении Гиннессов в Саффолке, служили шестнадцать егерей, девять младших егерей, двадцать восемь егерей, специализирующихся на мелкой дичи (для отстрела кроликов), и две дюжины разнорабочих — всего семьдесят семь человек — только ради того, чтобы у Гиннессов и у их гостей всегда было в распоряжении достаточно вспугнутых птиц, в которых можно пальнуть из ружья. Гости Элведена ежегодно убивали свыше ста тысяч пернатых. Шестой барон Уолсингем в один день подстрелил 1070 шотландских куропаток — рекорд, который, можно надеяться, никогда не будет побит. У Уолсингема наверняка имелась целая команда заряжающих, благодаря которой он и смог сделать столько выстрелов. Куропаток, скорее всего, выпускали из клеток по несколько штук зараз. Впрочем, Уолсингем мог бы с тем же успехом палить прямо в клетки и сэкономить время для чаепития.

Гости привозили собственных слуг, и по выходным количество обитателей сельского дома нередко увеличивалось на полторы сотни человек. В такой толпе народа неизбежно возникала путаница. Однажды в 1890-е годы лорд Чарльз Бересфорд, известный повеса, вошел (как он думал) в спальню своей любовницы, с похотливым криком «кукареку!» запрыгнул в постель и обнаружил там епископа Честерского с супругой. Чтобы избежать подобных казусов, гостям огромного роскошного поместья Вентворт-Вудхаус в графстве Йоркшир раздавали серебряные коробочки с конфетти определенного цвета, которое гости рассыпали в коридорах, чтобы потом найти дорогу к нужной комнате.

Во всем было видно стремление к масштабности. На кухне поместья Солтрэм-хаус в Девоне имелось 600 медных кастрюль и сковородок, и это вполне типичное количество. В среднем сельском доме, как правило, насчитывалось около 600 полотенец и такое же огромное количество простыней, скатертей и прочих текстильных изделий. Нашить на все это метки, переписать и разложить по шкафам уже представляло собой титаническую задачу.