Одиночество волка - Владимир Югов

— Лишний свидетель, — бормотал «Монах».

— На твоем месте, — сказала Маша тихо и простительно, — я не убила бы! Ну как ты потом найдешь исунки? Знаю только я…

— Ну, говори теперь! — крикнул он.

— Ичас, развяжи… снова.

Он пошарил по землянке глазами, обрезал ножом ремни и побежал посоветоваться с Лехой.

Леха настороженно стоял за кустами.

— Все? — отрывисто спросил.

— Она расколется, — обрадованно зашипел «Монах». — Какая великая история откроется потомкам!

— Заткнись! — зашипел Леха. — Тут кто-то смотрит за нами.

— Кто? — испугался «Монах». — Бежим!

— Давай вот так, напрямую! По болоту! Я знаю, где пройти.

Они, оглядываясь, побежали в темь леса.

25

Пять этих последних дней неспокойно жил Волов. Постоянно видел настороженный, выпытывающий Витькин взгляд, сносил насмешки Валерки Мехова. Отмалчивался. Ровно через пять дней Витька потребовал у бригадира: «Вот так! Меньше те ханурики сбацали — мы имели в виду! И не пугай, что трактор один на всех! Наши тоже вывезет! Общий интерес для поселка!»

— Давай, едем к ним! — Валерка Мехов подошел вихляющей походочкой.

Витька набычился, лицо его стало большим, враз от злости как-то отупело, грудь вроде поширилась, руки укоротились.

Волов сказал Андрюхе, чтобы заводил вездеход.

Оставили Таисию-недотрогу.

…Вася-разведчик и Миша Покой только что вернулись с участка. Вася протирал пилы, опробовал их, а Миша варил кандер. Сережка возился с Мальчиком.

Всей ватагой пошли на участок.

— Так сказать, взаимопроверка соцсоревнования, — сказал, ухмыляясь, Валерка Мехов.

Долго стояли на участке. Жадно работая кадыком, Витька все что-то подсчитывал, что-то прикидывал.

— Да, — пожевал губами, — да!

Повернулся, зашагал в землянку. Она была сделана добротно, даже красиво.

К тому времени Миша Покой довел до нормы кандер. Сели вокруг кастрюли. Хлебнули по разу, по другому — не естся. Витька хмуро копал спичкой ямочку, пытаясь загнать в нее чудом появившуюся здесь муху. Лезь, гадина, нечего наслаждаться житухой!

Витька был зол. До этого трындел Валерке Мехову: алкаши наработают, ха! А получилось — ажур. Тут немалый долляр выйдет. Ежели там по десять за куб, а тут по двенадцать? Сволочь, воловская! Объехал, а!

— Не ожидал, Вася, от вас! — процедил сквозь зубы. — Прямо звезду цепляй! — И, как приказал: — достань там, Валера!

Валерка Мехов мигом достал из сумки бутылку спирта. Витька набулькал первому Васе-разведчику, потом остальным. Выпили. Выпили еще раз. И еще. Волов не пьянел. Все молчали, когда кончилась бутылка. И он начал копаться в своем мешке. Думали, достанет еще бутылку — он достал колбасу. Подал ее Сережке.

— Это вместо водки, — сказал Волов, улыбнувшись.

— Не заглядывай, — отстранил Сережкину руку Вася-разведчик. — Мал еще. Тут, видишь, сколько осталось? На донышке.

— Мал? — удивился Валерка Мехов. — Работает как взрослый. Свою лошадку загонял. — И зачем-то хихикнул.

— У меня все болит, — пожаловался Сережка.

— Нечего тебе притворяться, — отрезал Витька. — Привык в совхозе дурку гонять. Со школы выгнали. За что? И под лошадь упал специально. — И обратился ко всем: — Я спрашиваю, как он будет у нас? Восьмушку ему от меня и довольно!

— Восьмушку мало, — не согласился Миша Покой. — За восьмушку можно было и не выезжать. У него семья какая? Один меньше другого.

— Это у Маши-то не хватает? — хихикнул Валерка. — Да Маша отправила его, чтобы с Кубанцевым роман докончить.

— С водовозом, — взвизгнул Сережка, кидаясь к топору. — Я тебе размозжу…

Валерка Мехов заторопился:

— Кинь топор! Кому я говорю!

Сережка кинул топор.

— Так что, выходит! Проголосуем, сколько дать? — не глядя ни на кого, спросил Волов. — Хоть и думали тогда, прикидывали… Перерешить недолго… Значит, так…

— Я часы хочу купить и фотоаппарат «Чайка», — сказал Сережка.

— Вот и заработай честно, — зло бросил Витька. — Осьмушку!

— Половину, — не согласился Миша Покой. — Парень старался.

— Не все получалось, — пояснил Вася-разведчик. — Тут можно было, коль лошадку бы умело использовать, — лучше взять.

— Ладно, половину, — подобрел Витька.

— Так теперь налить ему? — нетерпеливо спросил Валерка Мехов, взбалтывая новую бутылку, откуда-то появившуюся за столом. — За уговор справедливый! Что дадим — то и будет. Так?

— Может, не надо? — заколебался Волов. — Пацан еще… Как, Сережка?

— Наливай, — приказал тот. — А если я поправлюсь и стану работать хорошо, то вы дадите мне проценты, а за водку и спирт вычтите! Я вас всех тут знаю. Вы, наверно, за копейку удушитесь!

Распили еще бутылку.

Витька, трезвея на глазах, гнул свое: «Давай, бригадир, если ты бригадир справедливый, — ты это сделаешь без промедления! — с Таиськи-недотроги тридцать процентов скостим! Что, работа у нее такая тяжелая, как у вальщика? А могла бы порой и вагу взять, помочь, мать ее переэтак!»

— А за что ты снимешь? — спросил Волов. — Каждое решение должно выходить из дела общего. Харчем она нас обеспечивает хорошо, сыты, здоровы. Она от Лохова ушла потому, что заработок — ничто.

— Воздыхания всякие надо выкинуть из головы, — отрезал Витька. — На скольких она варит? На артель? Или на троих каких-то?

— Так получилось. Она этого не хотела, — не согласился и бригадир.

— Хорошо, — сказал Валерка Мехов. — Ни в чем с тобой не сговоримси… Петр первый, тот голову рубил таким. — И стал по-кошачьи заходить к Волову с тыла. — Слюшай, давай я тебя поцелюю! — Вынул ножичек и, нагнувшись, намеревался завладеть колбасой. — Ты стучал на Кубанцева? Слюшай, жалко как человека! Служил хорошо, а зачем к нам приехал?

— Зачем он, как говорится, в наш совхоз приехал, зачем нарушил наш покой, — сказал Витька, пристраиваясь чуть левее бригадира.

— Ты варяг! — бросил Витька. — А я эту землю пахал и перепахал! Уезжай или не мешай! Что ты все против, что мы ни скажем?

— Ты думал, тебе тут рай? — добавил Валерка.

— Ох ты рай, мол, ты рай, обидрав ты мий край! Мамка моя так пела, Волов… Ты тоже хочешь и край ободрать, и нас заодно?

— Мамку ты свою не помнишь, Витька, — сказал тихо бригадир. — И это не твоя беда. И отца ты хотел застрелить. Не спирай на мамку, что плохим стал. Братья же твои такими не стали, нет!

Витька процедил сквозь зубы:

— Откуда знаешь про братьев? Доложили? Мол, гляди в оба: с тобой бывший кулацкий сынок, а братья от них отгородились? Так?

— Ну, а кто ты теперь? — спросил Волов. — Про все прошлое я не знаю. А сегодня не опасный ли ты тип? Не дам! — вдруг стукнул по доске твердо. Не дам ничего противозаконного делать! Ни в прибрежье рубить, ни хапать тут все подряд, не дам.

— А-а! — Валерка кинулся ловко вперед, ударил Волова головой, уже Витька подставлял подножку, чтобы бригадир покатился. Добить — это в два счета. Но Валерка со своим ножичком плюхнулся наземь, Витька упал на него. Волов ударил его всего разочек.

— Дай нож, — прохрипел бригадир Валерке. — Руку сломаю! Ну-у!..

— На-а, — промямлил плаксиво Валерка, выпуская из руки нож.

Сережка задыхался от хохота:

— Съел, Мех, съел?

26

Бурелом пошел неожиданно. Они затравленно шли уже не так быстро.

Леха шел первым. Он не боялся — этот «Монах» совершенно не чувствовал дороги. В городе, так он был мастак. А здесь «Монах» был соплинка, которую бурелом вот такой, топи и болота, могут накрыть запросто. Вахлак хочет хорошо жить, а не умеет! Леха ждал, когда наступит тот момент, — сам задохнется. Леха понимал: двоим отсюда не выбраться — Родион не такой конопатый, он видел приметы этого, за дочь выдаст.

Он выбирал нарочно места потопче, погнилее. «Монах» крепко держался за жизнь, крепко прижимал свой мешок к груди, не отдавая его Лехе, и ступал почти нога в ногу с Лехой, как тот ни менял ход. «Монах» был, сволочь, незаметен и быстр. Леха, оборачиваясь, даже похваливал его. «Монах» кривился от похвал, как от боли, и говорил, тяжело дыша:

— У меня отец рыбак. Я с ним много ходил в детстве.

— Это он, друг природы, научил тебя шалостям? — спросил Леха, он уже протрезвел. — Жестокий ты, ужас! Вас спаровать с моим отчимом. Тот тоже…

— Плохому меня отец не учил, — сквозь зубы сказал «Монах». — Меня этому учили другие. И особенно учитель по физике. Он холостяк был… Мне нравилось, что у него квартира. Он всегда окружен друзьями. К нему они приходили и пить, и играть. Никто не ругается, не кричит… Мы приходили с девочками…

— А когда выберемся, ты снова за свое примешься? Отчим мой, пропади он пропадом, мою душу перевернул. А душа болит. Как я, Леха, тебе позволил Машу при себе бить? Только потому, что пьяный был. А сейчас… Да я бы тебя!..