Черный амулет - Фридрих Незнанский

Меркуловский помощник вышел из «Форда» с той же сумкой в руках, которую он вынес из МУРа, и, небрежно оглядевшись, вошел в кафе. Щеткин немедленно покинул свою машину и бегом приблизился к дверям общепита.

Странно так называть сегодня те знаменитые «стекляшки», к которым привыкли нетребовательные посетители, когда никакой государственной роли в обеспечении неприхотливой пищей простого народа уже не осталось. И сами «стекляшки» изменили свои интерьеры в сторону якобы более уважительного отношения к потребителю, выиграв для себя лишь в одном: цены взлетели до недосягаемой ранее высоты. А касательно качества пищи… Что ж, подумал Щеткин, ну, может, меню стало разнообразнее, да и выпивка появилась. Нет, он как не любил эти заведения раньше, так и теперь без всякого уважения относился к ним. Та же антисанитария, те же грубости на каждом шагу, просто жаловаться стало некому, вот и вся разница.

Но мысли — мыслями, а где ж, однако, Колокатов? Что-то его не видно в относительно небольшом зале. И сам зал, хоть и невелик, но странно пуст. Возможно, еще не дошло до обеденного перерыва у тех рабочих, что мельтешат на ближней стройке. И отдыхающих водителей тоже что-то не видно, наверное, еще не их время.

Петр, стараясь не мелькать перед витринно-прозрачным фасадом кафе, из-за приоткрытой стеклянной двери внимательно оглядел помещение и наконец увидел Колокатова. Тот сидел за столиком в левом углу помещения напротив немолодого, но и нестарого мужчины — темноволосого, вероятно, среднего роста, но широкоплечего, в серой рубашке и такой же неприметной куртке.

Длинноногая официантка в вызывающей юбчонке как раз принесла им на подносе шампуры с шашлыком и, наклоняясь к столу, будто нарочно продемонстрировала подглядывающему Щеткину свои худые ляжки и узкую полоску трусиков. И Петр, поймав себя на том, что тупо взирает на эту «картину», раздраженно плюнул, — вот уж нашел на что отвлекаться!

А Колокатов тем временем жадно схватил один из шампуров и, как голодный пес, оскалив зубы, стал прямо с него отрывать куски мяса. Это выглядело у него, такого обычно вальяжного, старательно изображающего из себя потомственного интеллигента, очень некрасиво, даже противно. Впрочем, помнил Щеткин, Димка и в студенческие годы к жратве относился как-то особенно хищно, что и служило нередко предметом веселых насмешек и розыгрышей товарищей.

Ладно, смеялись, но ведь не обидно же! Всегда при этом оставались друзьями… Что же произошло? И когда случилось, что они оказались вынужденными открыть самую настоящую охоту друг на друга?… Нет, не время теперь разбираться, когда, как и почему так вышло. Были друзья, а стали заклятые враги, и этим все сказано…

Итак, Димка, можно сказать, жрал что-то еще, видимо, и объясняя при этом, а его визави с явной презрительной усмешкой наблюдал за этим процессом, изредка отвечая. Причем он говорил спокойно, не меняя выражения лица. Петр, естественно, ничего не слышал. А хотелось узнать, что называется, аж до посинения. И к тому же у него у самого в животе вдруг громко заурчало. Вот же дьявольщина!

И тут он заметил, что справа от стола, за которым находились объекты его наблюдения, была буфетная стойка, а сразу за ней колыхалась темная занавеска, видимо прикрывавшая проход в служебную часть кафе — на кухню, в подсобные помещения и так далее. Ну, конечно, туда ж ведь и ушла, повиливая тощим задом, официантка. Значит, где-то там должен быть еще и служебный выход. Это подсказало решение. Щеткин, пригибаясь, быстро забежал за угол кафе, где увидел огороженное рифлеными металлическими щитами пространство пустыря и крышу автомобиля. Вероятно, «Газели», если судить по ее размерам.

Служебный двор был заставлен ящиками и синими пластмассовыми бочками. Там же находились — он верно угадал, — грузовичок «Газель» под тентом и синяя «шестерка» с затененными почему-то только задними боковыми стеклами. Служебная дверь в кафе была открыта, и в нее только что ушел парень в обычной одежде с ящиком в руках, который он достал из кузова грузовичка. Щеткин посмотрел на это дело и решился.

Никого больше не увидев во дворе, он быстро подбежал к «Газели», вытащил первый же попавшийся на глаза картонный ящик, оказавшийся тяжелым, и, держа его перед собой, как бы прикрывая лицо, пошел к входу.

В темном коридоре ориентироваться было трудно, свет падал только из открытых справа и слева дверей. Из правой к нему донеслись запахи пищи — там, за дверью, вероятно, находилась кухня. И оттуда вышла та самая, худая, оказавшаяся еще и некрасивой, официантка с подносом под мышкой. Она взглянула на Щеткина пустыми, рыбьими глазами, словно хотела его о чем-то спросить, но Петр опередил ее своим вопросом.

— Куда нести-то? — медленно проговорил охрипшим, как бы с похмелья, голосом и посмотрел на нее «воспаленными» глазами.

Официантка брезгливо вытянула узкие губы, видно, передумала спрашивать и, пожав плечами, кивнула ему на открытую дверь слева. А сама ушла в глубь коридора, вероятно, в зал.

Он подошел к следующей двери, кашлянул. Толстая тетка, что-то писавшая, стоя у составленных в стенку ящиков, полуобернулась к нему и карандашом показала, куда ставить его ящик. Петр послушно поставил и, выйдя в коридорчик, отправился не обратно во двор, а в противоположную сторону, куда ушла официантка. Там оказалась еще одна, стеклянная, дверь — приоткрытая, а за ней нечто вроде темного тамбура и — занавеска, отделявшая от зала, которую он, наверное, и видел с улицы.

Из коридора позади него несло горячими, острыми запахами, громко перекликались работники пищеблока гортанными голосами. Ну да, кавказская, видно, кухня — шашлыки-машлыки! Хотя обычно такие вещи делаются на улице, рядом с выставленными наружу столами, чтобы человек сам видел, как выполняется его заказ. И можно подумать, что от такого наблюдателя не ускользнет главный вопрос: из чего будет подан ему шашлык — из говядины, свинины или собачки, которая тут недавно еще бегала.

Щеткин не мог объяснить, что его злило и заставляло плохо думать об этих «тружениках пищеблока». Нет, знал, конечно: сам ни черта с утра не ел. Как привезли его по указанию Меркулова из следственного изолятора в Генеральную прокуратуру, так вот все и бегает — сперва в поисках Димки, сукиного сына, а потом — в слежке за ним. Естественно, самому хочется жрать, оттого и злость. Но дело прежде всего. И Петр, чуть отодвинув в сторону занавеску, попытался увидеть то место в зале, где сидели его объекты. Оказалось, слишком неудобно. Их столик перекрывала буфетная стойка, но высовываться в зал или прятаться за ней, чтобы подобраться к собеседникам поближе, никак не получалось. Слишком пусто в зале, и, естественно, его появление не пройдет незамеченным. Что же делать?…

Вдруг он услышал шум отодвигаемого стула, и, приподнявшись на цыпочки, увидел в щель между стеной и занавеской, что собеседник Димки встал из-за стола и, подхватив Димкину сумку, направился прямо сюда, к коридорчику. Не на улицу почему-то, а во двор.

Петр заметался, нырнул обратно за стеклянную дверь. Увидев пустой открытый ящик у стены, подхватил его, поднял перед собой и сунулся было в складское помещение. Но толстая тетка, оглянувшись, махнула ему карандашом и крикнула:

— Во двор тащи, нечего тут загромождать! Да поживей, чего вы там возитесь?

Мимо Щеткина, за спиной у него, мягко, словно в войлочных тапочках, а не в ботинках, прошел тот мужик с сумкой, даже не оглянувшись на Петра. Вышел во двор.

Петр кинулся за ним, держа для маскировки пустой ящик перед собой. Но темноволосый мужик уже открыл дверцу «шестерки» справа, кинул туда сумку, а сам обошел машину, сел на водительское место и сразу же выехал за ворота служебного дворика.

Щеткин кинулся вслед, чтобы хоть номер машины разглядеть! Как же, черт возьми, сразу не догадался?! Но успел увидеть лишь хвост «шестерки» и еще вроде бы светловолосый затылок женщины с наушниками на голове, устроившейся на заднем сиденье. Или это ему показалось? Но пока добежал до ворот, беглецов уже и след простыл.

«Димка!» — крикнул себе Петр и ринулся обратно, к служебному входу. Но, едва появился в коридорчике, ему преградил дорогу невесть откуда взявшийся лысый, полный парень в черной форме охранника.

— Ты кто такой? — грубо остановил он Петра. — Чего бегаешь тут? Это служебное помещение.

Ах, как жалел Щеткин, что нет у него с собой удостоверения, которым можно было бы ткнуть в морду этому тупице! И само собой родилось объяснение:

— Да я… извини… А где здесь туалет?

Охранник широко осклабился щербатым ртом:

— Для тебя — на улице… Давай, двигай отсюда! Быстро! Раз-два и — нету! Глухой? Помочь?

Но Щеткин, поднырнув у него под рукой, успел добраться до тамбура, ухватился за занавеску и чуть сдвинул ее в сторону. Ну что тут скажешь?! Он увидел, что Колокатов, стоя к нему спиной, отсчитал деньги и положил их на стол… Уходит!