Между Сциллой и Харибдой. Последний выбор Цивилизации - Александр Никонов

Вот такие клинические пироги.

И что же нам с этим делать? Ведь если религиозность задается генами, значит, наше дело проиграно?

Нет!

Религиозность генами не задается. Генами задается даже не склонность к религиозности. А чисто физиологические отклонения: большее легковерие, то есть склонность принимать что-то на веру без доказательств, склонность слепо следовать за вожаком и подчиняться, склонность к определенного рода «мистическим переживаниям», связанным с возбуждением и торможением определенных отделов мозга и циркуляцией эндогенных опиатов. Это цивилизация набросила на данные склонности и переживания религиозную рубашку. Но рубашку можно сменить!

Перечисленные выше признаки и склонности образуют сложный комплекс, который успешно корректируется средой. Даже близнецы, как мы теперь знаем, всего лишь в два раза устойчивее к религии, чем обычные браться и сестры. То есть и их жизнь может идейно развести.

И жизнь разводит, уводит от религии не только отдельных людей, но и целые общества. История ставила этот эксперимент неоднократно!

Сытая и цивилизованная жизнь не очень коррелирует с религиозностью. Мы это видим и в исторической ретроспективе, и просто оглядываясь по сторонам. Какие страны терпимы в религиозном вопросе? Где смеются над религией и закрывают церкви, поскольку они банкротятся и более не могут платить за аренду помещений? В развитых странах Европы. То есть там, где высок уровень жизни – в глобальном Городе. Жителям этих стран не нужна небесная палка, чтобы быть приличными людьми.

А где вскакивают и начинают крушить все подряд и убивать людей, едва прослышат (даже не увидят), что в какой-то далекой стране посмеялись над их любимым Мухаммедом? В экономически и ментально отсталых странах с низким совокупным интеллектом, низким уровнем образования, высокой рождаемостью. То есть в мировой Деревне.

Первый удар по мифологическому мышлению был нанесен в так называемое Осевое время, когда социальная эволюция разогнала человечество до довольно заметных высот развития. Антропоморфные боги были осмеяны, на первый план вышла человеческая личность, а на арене философской мысли возникли сначала Сократ и Конфуций, а потом – в эпоху золотого века ислама – философы-зиндики, которые отрицали существование Аллаха, не верили в Магомета и Коран, а верили в мудрость человеческого разума. Они справедливо утверждали, что мораль атеиста не в пример качественнее морали человека богобоязненного и даже говорили, что «если принесенное пророком вероучение противоречит разуму, то его следует отвергнуть, а если согласуется с разумом, то оно излишне».

А еще была эпоха римского взлета, о которой у всех почему-то полностью превратное представление – с точностью до наоборот…

Люди, хорошо учившиеся в школе, быть может, вспомнят, что времена накануне Великой французской революции и позже, то есть в эпоху бурного промышленного роста и научных открытий, были временами взлета атеизма. Все помнят французских философов-просветителей, их издевательства над религией. С Римом сложнее. Его религиозное разочарование в курсе средней школы если и упоминается, то лишь мельком. Да и то сомневаюсь, поскольку припомнить такого не могу. Поэтому обращусь к источникам посолиднее школьных учебников. Вот, например, как описывает древнеримский атеизм великий историк Самуил Лозинский в книге «История папства», в которой вынужденно касается времен дохристианских, чтобы обрисовать «строительную площадку» христианства. Вот пара весьма красивых и красноречивых отрывков, буквально несколькими мазками обрисовывающих всю картину:

«С давних пор Рим оказывал гостеприимство богам покоренных им народов, так что, не выезжая из столицы мира, можно было видеть даже на многолюдных площадях и улицах Рима, по словам Плиния Старшего и Сенеки, больше богов, чем людей. Плиний объясняет это тем, что больные люди размешают части богов в разных местах, чтобы излечить ту часть тела смертного, какая больше всего нуждается влечении. Сенека возмущается этой массой богов и иронически восклицает: когда же наконец Юпитер, отец богов, перестанет увеличивать свое потомство! Ни преклоннейший возраст, ни законы империи против прелюбодеяния и о благонравии не в состоянии на него воздействовать, – так упорен он в своем распутстве. Но особенно едко высмеивает эту мешанину из римских, греческих, египетских, персидских и иных богов Лукиан в своем бессмертном сочинении “Совет богов”: “Но Аттис, – о Зевс! – Корибант, Сабазий, откуда еще они у нас взялись? Или этот индиец Митра в персидском платье и в тиаре, который даже не говорит по-гречески, так что и не понимает, если пьют за его здоровье?… Ты, египтянин с песьей мордой (вероятно, боги Тот или Анубис), завернутый в полотно, ты кто таков, любезнейший, и каким образом ты хочешь быть богом – ведь ты же лаешь? А почему этот пятнистый бык из Мемфиса (бог Апис) принимает поклонения, вещает, как оракул, окружен пророками? Об ибисах, обезьянах, козлах и других вещах, куда более смехотворных, мне и говорить-то стыдно – понятия не имею, каким это образом они из Египта попали на небо… Мы даже боялись, как бы кто не схватил тебя (Зевса) и не принес в жертву, пока ты был быком или какой-нибудь золотых дел мастер не пустил бы тебя в работу, пока ты был золотым, и не остались бы у нас вместо Зевса ожерелье, браслет и серьга”».

И, как отмечает автор, «это не были единичные голоса отдельных скептиков», напротив, подобные насмешки и издевательства над религией встречали у римлян бури восторга, поскольку:

«Безверие охватило с I в. до н.э. сравнительно широкие слои римского общества, в особенности его интеллигенцию. Варрон, знаток языческой религии, не без чувства боли и страха начинает свою книгу “Религиозные древности” грозным предупреждением, являющимся в то же время и предсказанием, что в Риме скоро религия погибнет “не от нападения внешнего врага, а от пренебрежения к ней граждан”, в особенности высшего общества… Еще Катон утверждал, что два авгура без смеха не могут смотреть друг другу в глаза и что эта древняя должность уже давно находится в полном упадке. В театрах и народных собраниях нападки на гадателей всегда встречали шумный успех. Бесчисленные комедии Плавта, в которых плуты, жулики и воры приносили повелителю богов щедрые жертвоприношения за его покровительство их “подвигам”, собирали полный театр, и зрители награждали восторженными аплодисментами каждую выходку Плавта по адресу богов. Не был религиозен и Цицерон. В одном из своих последних писем он говорил: “В счастье мы должны презирать смерть; в несчастии мы должны желать ее, потому что после нее не останется ничего”. Так мог писать даже не скептик, а лишь неверующий, эпикуреец, смотревший на жизнь как на “молнию между двумя безднами бытия” и руководившийся девизом: sibi vivere (живи, пока живется)».

И далее Лозинский, говоря о Риме, словно бы описывает сегодняшнюю российскую действительность, где власть исполняет реверансы в сторону церкви, изо всех сил возрождая труп религии:

«Безверие образованного римского общества в годы зарождения империи сдерживалось социальным, классовым страхом перед плебейской толпой. Описывая тяжелое положение Рима при вступлении Августа во власть, когда народ представлял собою “скопище вольноотпущенников и чужеземцев”, Светоний утверждает, что при таком положении дел Август вынужден был прибегнуть к своеобразной поддержке государственного здания – к религии. Религия уже давно не удовлетворяла духовных и умственных потребностей образованного общества, однако все более насущной ее задачей было – служить опорой господствовавшему классу для обуздания народного недовольства, народных страстей».

Разница только в том, что сегодня религия нужна властям не для того, чтобы держать рабов в узде, а из электоральных соображений: у Кремля теплится надежда, что главпастырь приведет свою паству к урнам для голосования с правильными мыслями в голове.

От людей, плохо знающих историю, часто можно услышать такую версию: «Падение нравов и распространение безверия привело к упадку Римской империи».

Как видим, этот широко распространенный миф не соответствует действительности. Напротив, власть Рима искусственно пыталась раздувать религиозный пожар. И более того, в конце концов этот пожар разгорелся – в виде новой религии, пришедшей с востока и затопившей ойкумену. Но это не спасло империю от краха. Напротив, было его симптомом.

Вопреки распространенному мнению, римское безверие пришлось на самый расцвет Рима, а не на его упадок! Пробегите еще раз глазами эти имена в процитированном отрывке – Цицерон, Катон, Август. Это римский пик. Это расцвет Рима.

Вывод: именно экономические и культурные подъемы приводят к отходу от религии. А вот падения в экономический даун вызывают в обществе приступы религиозной горячки. Общество ведет себя как отдельный человек: когда ему хорошо, бог забывается, отходит на второй план, а когда прижмет, – тут всякая потусторонщина и вылезает.